Компасу надо верить - Степаненко Владимир Иванович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/45
• Следующая

Это уж слишком! Не мог я сдержаться и рванулся вперед. Справиться с Баскетом будет нелегко. Он намного выше меня, и у него длинные руки.

— Кто вызывает?

— Я! — Баскет оторвался от столба и презрительно смотрел на меня. — Куда пойдем? Колобок маячит!

— Видел!

— Уходи, Тарлыков! — Настя загородила меня. — Попробуй ударить! Я закричу!

— Юра, еще встретимся! — пообещал Баскет. — А ты, Вяткина, не кричи. Не будем драться.

— Смотри, чтобы не пожалел! — сказал я.

— Не пожалею! — Баскет носком ботинка сбил засохший ком земли.

Мы вышли на Зеленую улицу.

— На левую вызывал! — возмущался Федя, который все еще не мог успокоиться. — Юр, ты бы ему дал. Один удар — и с катушек!

— Юр, что вы не поделили? — спросила Настя.

Я не ответил.

— Ты Баскета не знаешь, — сказал Заяц. — Мы втроем ходим, а ему завидно!

Лицо у Насти стало серьезным, улыбка погасла. Она задумалась, словно перебирала в памяти все, что произошло за последнее время. Наклонила голову. Потом вдруг выпрямилась. Шагнула ко мне и громко сказала, как будто специально для Баскета:

— Мне нравится ходить с вами. Нравится!

По Зеленой улице двумя рядами вытянулись щитовые дома. Их поставили еще до войны для первых строителей. В каждом дворе сад. Летом из-за деревьев почти не видно домов и красных черепичных крыш.

Самый большой фруктовый сад — у хозяина углового дома, который выходит в Овражный переулок.

Мы скоро поравнялись с высокой калиткой углового дома. В саду глухо залаяла собака.

— Дом двадцать пять дробь один, — прочитал Заяц на дощечке. — А. А. Лутак. — Он подпрыгнул. — Еще не сняли яблоки!

Настя тоже не удержалась и подскочила.

— Сколько яблок!

Я повис на заборе. Сверху мне хорошо виден сад. Деревья уже наполовину облетели. Но ветви гнулись от крупных антоновских яблок. Красными бочками дразнили яблоки пепин шафранный. Кое-где алели штрейфлинг. В саду были и груши зимнего сорта — бере зимняя Мичурина.

— Вот бы попробовать! — Настя облизала языком губы.

— Лучше не просить, не дадут, — сказал Федя. — Лутаки — жадные.

— Идемте! — я толкнул калитку. — Пусть продадут. Деньги есть.

Для Насти я готов был сделать что угодно. Приказала бы — перемахнул через забор и нарвал яблок.

— Я добавлю. У меня тридцать копеек, — Заяц загремел в кармане мелочью.

Из будки выскочила огромная широкогрудая овчарка с рыжими подпалинами и, остервенело лая, рванулась к нам, таща по проволоке цепь. От злости когтями рвала землю.

Мы остановились на дорожке около кустов смородины.

— Юр, у меня есть пятьдесят копеек, — сказала Настя. — На, возьми.

— Хорошо.

На крыльцо выскочил Витька Лутак, худой пятиклассник с прыщеватым лицом. Он крикливо и быстро стал говорить, а потом завопил:

— За яблоками пришли? Сейчас Джека спущу! Папа, залезли в сад!

— Чего разорался? — спросил я. — Психованный. Пришли покупать, как люди. В калитку вошли. Продай яблок. Мы уйдем.

— Давай не заговаривай зубы. Ты в прошлом году лазил к нам в сад?

— Пошли, ребята. Мне расхотелось яблок, — Настя скривила губы. — Купим в палатке. Там сладкие!

— Ты кричал, Витька? — из дому вышел босой мужчина. Он зевнул, прикрывая рот рукой.

— Яблоки трясти хотят!

— Продайте! — сказала Настя. — У меня есть деньги. Юра, покажи деньги!

— Витька, ты чего перелякал меня? Бачишь, хлопцы гарные с дивчинкой пришли. Нарви яблок. Дивчинка, ты почекай трохи. У нас хорошие яблоки. Сам сажал. Як мед есть! А денег мне не надо.

Витька неохотно побрел к яблоням. Принялся собирать падалицы.

— Ты что, бисов сын, делаешь? — прикрикнул старший Лутак. — Рви яблоки! Антоновку не жалей!

— Мы бесплатно не возьмем! — Настя покраснела. — У нас есть деньги!

— Я рабочий человек, а не базарная душа!

Витька в подоле рубахи принес спелую антоновку. Яблоки были все как на подбор, желтые, пахучие.

— Жрите!

— Батька у тебя хороший! — тихо сказал я Витьке, — А ты — торгаш!

Старший Лутак улыбнулся мне:

— Дядьке своему привет передай. Грузился у него. Я на самосвале работаю!

— Ребята, пошли верхней дорогой! — сказала Настя, откусывая яблоко. — Здорово нам повезло. Драка не состоялась с Баскетом. Яблоками угостили!

На дороге остановился голубой автобус. Он привез смену рабочих из карьера.

Неожиданно перед нами вырос дядя Макарий. Я почувствовал, что глупо краснею.

— Куда собрались, лихая команда?

— Макарий Ксенофонтович! — Насте пришлось смотреть на свет, и она сощурила глаза. — Решили идти верхней дорогой. Юра нашел там гильзу от противотанкового ружья.

«Лучше бы не вспоминала, — с обидой подумал я. — Как простил, не знаю. Надо было не разговаривать».

Дядя не обратил внимания на мое нахмуренное лицо.

— Больше ничего не отыскали?

Вопрос явно адресовался ко мне, и Настя с Зайцем поняли его правильно и не отвечали.

— Прогуляюсь с вами. Никогда еще не ходил верхней дорогой.

Мы медленно начали подыматься в гору.

Недалеко паслись овцы. Одна испуганно заблеяла. Все стадо бросилось бежать, стуча по сухой земле маленькими острыми копытцами.

Я первый шел по петляющей узкой тропинке. Выше подымался отлогий склон горы с жухлой травой.

Дядя не умел ходить по горам. Из-под ног у него то и дело срывались мелкие камни.

«И зачем потащился с нами?»

На вершине горы дул порывистый ветер. Солнце село. На западе медленно остывала узкая полоска заката; горели белые облака, просвеченные красным светом.

Над петляющими рукавами реки и стариц подымался плотный туман. Он медленно плыл над камышами, и стоило ему чуть подняться вверх, из белого сразу становился розовым.

Дядя Макарий тяжело дышал. Но я не останавливался.

— Юр, не спеши! — сказала Настя. — Забыл, что у Макария Ксенофонтовича высокое давление.

«Ну и дурак же! — выругал я себя. — Нашел перед кем рисоваться. Забыл о болезни!»

Пошел тише. Чтобы как-то оправдать свой нелепый поступок, сказал:

— Чудно! Скоро стемнеет, а мел светится!

Мы поднялись на площадку. Сглаженная вершина прогибалась седлом. Ливневые потоки промыли по склону глубокие русла.

— Здесь нашел, — я показал рукой на куст полыни.

Дядя Макарий поднялся последним. Он разрумянился. Медленно вытирал лоб платком, казалось, удивляясь, зачем потащился с нами на гору.

— Это не позиция, — дядя внимательно осмотрелся. Скользнул глазами по подымающейся вверх тропинке. — Надо выше карабкаться.

Он подымался первым. Часто останавливался. Дышал тяжело, словно старый кузнечный мех.

Я понял, дядя Макарий тяжело болен. А я как дурак пристаю к нему с разными вопросами. И без моих вопросов ему тяжело.

Тропинка шла по щебню. На крутых уступах просвечивал мел. Впереди зияла трещина. За ней отколотые глыбы мела.

Дядя Макарий внимательно обошел одну глыбу. Лег за ней. Потом несколько раз менял место. Выбор остановил на огромном куске с острым шпилем. Выкинул перед собой руки, как будто прицеливался.

Я подошел к нему.

— Ложись, Юра!

Я вытянулся рядом. Прижался к крепкому плечу дяди.

— По заливному лугу танки бы не пошли, — рассуждал он медленно. — Двигались по дороге. Бронебойщик здесь лежал. Посмотри. Отлично видно дорогу! Федя, пойди встань на то место, где Юра нашел гильзу. Крикнешь мне.

Заяц быстро добежал.

— Макарий Ксенофонтович, готово!

— Справа стоишь?

— Да.

— Как вы узнали? Федю не видно под горой, — спросил я.

— Просто. Бронебойщик не мог вырыть окоп. Земля твердая. Стрелял, и гильзы скатывались вниз.

Мне захотелось представить себя бронебойщиком.

Внизу разбросаны домики нашей деревни. Каждую минуту на пыльной дороге могут появиться фашистские танки. Они будут стрелять.

— Тра-та-та-та-а-а!

Нужно пересилить страх. Выглянуть из-за укрытия и хорошо прицелиться. У бронебойщика один патрон. Выстрел должен быть точным.

• Предыдущая
• 28/45
• Следующая