Реинкарнатор - Синякин Сергей Николаевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/64
• Следующая

— Видел я этот конфликт, — сказал Даосов. — Кришнаиты попервам никого не трогали, мирно мантры распевали. А казачки пьяные были, вот и полезли задираться. Правильно им всыпали!

— Может, и правильно, — согласился малый лама. — Только понимать надо, не в Дели и не в Лхасе, во враждебном окружении живем. Тут деликатность нужна. Ты телевизор смотришь?

— Иногда, — признался Даосов.

— Патриарх Алексий к конфессиальному миру призывает, — сказал лама. — А откуда ему взяться? Ваххабиты в Чечне одурели, паранджу и шариатский суд в двадцать первом веке вспомнили, восточные религии себя тоже отвратительно показали, чего только деятельность «Аум синрикё» стоит.

Нельзя же так!

— Кришнаиты за Христа не подписывались, — возразил Даосов. — Что же им, когда по одной щеке хлещут, вторую подставлять?

— Не о щеке речь! — Лама мальчишески заерзал в кресле. — Об общем единении говорим. О веротерпимости думать надо!

— Да какое уж тут единение? — удивился Борис Романович. — Верхние с нижними грызутся, чистилищные — вообще над схваткой, как обезьяны на вершине горы, наши тоже ни с кем особого желания общаться не испытывают. Иегова, кроме своих богоизбранных, никого не признает. Чудес, чтобы иные уверовали, никто показывать не желает. Если боги общего языка найти не могут, откуда ему после Вавилона у людей взяться? Я понимаю, что Бог один. Но пусть его ипостаси между собой сперва разберутся, а потом претензии к людям выставляют!

— Не богохульствуй! — Глаза ламы испуганно забегали. — Говоришь, как неверующий, Боренька! Не наше это дело. Наше дело паству собирать. Христиан к христианам, буддиста к буддисту, иеговисту да мусульманину свое место найти, тогда дела на лад пойдут! Бог, Боренька, он един, только верят в него по-разному, оттого и имена разные дают. Говоришь много, Боренька. А от длинного языка все неприятности и происходят. По форме все правильно, а по сути? Джордано Бруно за что на костре спалили? То-то. Не за то, что думал, за то, что мыслями своими с людьми поделиться решил.

Он посмотрел на часы и всплеснул ручками.

— Ой, третий час уже, а мы еще мантры на сон грядущий ве пели! — Зевнул, огляделся. — Ты мне, Борис Романович, где постелил? В кресле?

— Погодите, — сказал Даосов. — Вы же говорили, что приедете и расскажете, откуда у моих неприятностей ноги растут!

— Откуда ноги растут, всем известно, — зевнул лама. — А мне еще кое-что проверить надо. Что ж обвинениями зря швыряться? Ты молодой и горячий, тебе скажи только! Вот завтра проедусь, с народом поговорю, тогда и о тебе вспомнится.

— Может, и вспомнится, — с неожиданной злобностью сказал Даосов. — Если поздно не будет! Вчера меня в подъезде подловили, если бы не хорошие люди, лежал бы уже сегодня в еудмедэкспертизе с биркой на холодной ноге!

Лама заворочался, натягивая на себя одеяло, отчаянно заскрипел креслом и сказал с сонной хрипотцой;

— Так ведь не убили! Борис Романыч, не мешай, я никак сосредоточиться не могу… А мне сегодня еще в Сукхавади надо попасть, в круг собрания святых, с Амитабхой посоветоваться.

Народная примета: если тебя ранним утром разбудил телефонный звонок — весь день будешь решать проблемы других людей. Своих дел на этот день можешь не планировать, все равно ничего не выйдет.

Даосова телефонный звонок разбудил в шесть часов утра. Он взял аппарат и вышел в коридор, чтобы не разбудить спящего в кресле ламу. На столе сохли остатки вечернего пиршества.

Звонил ему царицынский мэр Валерий Яковлевич Брюсов. Говорил он в трубку негромко, тоже, видимо, боялся разбудить близких. Даосов ему близок не был, и, судя по всему, мэр считал, что имеет полное право разбудить его в этакую рань,

— Спишь, Борис Романович? — поинтересовался мэр. — А я всю ночь думал. Знаешь что, а если мы по-другому поступим? Ты даешь своим душам установку, как Кашпировский, выпускаем их на волю, и пусть они по городу летают, за меня агитируют.

Даосов едва не засмеялся.

— Валерий Яковлевич, — негромко сказал он. Да ты хоть представляешь, что произойдет? Они же сразу к проводам присосутся, всю электроэнергию сожрут, а потом разбредутся полтергейсты устраивать. Ты только прикинь, сколько аварий на дорогах и заводах произойдет, сколько беспорядков случится! Это ведь как шахтеры на рельсах, ты себе и представить не можешь, какие убытки на город свалятся! Никому мало не покажется.

Мэр хрипло дышал в трубку.

— Вот оно как! — наконец сказал он. — Ну ладно, досыпай тогда, Борис Романович. Будем еще думать.

Легко сказать — досыпай. Матюгнувшись в адрес предприимчивого мэра, Даосов вернулся в комнату. Лама, свернувшись клубочком, лежал в кресле, и по блаженной улыбке на его маленьком личике видно было, что лама во сне близок к нирване. Будить его не хотелось. Даосов прошел в ванную, побрился, умылся и пошел на кухню ставить чайник. На тополе за окном сидела огромная черная ворона. Заметив Даосова, она принялась хрипло и неодобрительно каркать, и реинкарнатор снова почему-то вспомнил мэра. Не нравилась ему вся эта суета. Ишь мыслитель! Он, видите ли, думать будет! Такие надумают, весь ствол у древа жизни менять придется. А ведь не отстанет, так и будет надоедать. Даосов перенес на кухню тарелки из комнаты, полупустую коробку шоколадных конфет и вернулся за грязными рюмками. Лама уже сидел, свесив маленькие, почти детские ножки с кресла, и сладко позевывал.

— Завтракать будете? — спросил Борис Романович. Лама снова зевнул, стыдливо прикрывая рот ладошкой.

— Чайку, пожалуй, — согласился он. — Как спалось?

— Прекрасно, — сказал Даосов, почти не кривя душой. В самом деле, если бы мэр ему не позвонил, он бы до сих пор утренние сны досматривал.

— В контору собираешься? — снова зевнул лама. — Не рано?

Особо торопиться было некуда, но признаваться ламе, что с постели его поднял звонок вельможного прожектера, Даосов отчего-то не захотел. В общем, это правильно, начальство надо беречь от своих забот, иначе оно на тебя и решение собственных свалит.

— Вас подвезти? — поинтересовался Даосов. — Могу и машину отдать, мне сегодня особо кататься некуда.

— Не стоит. — Лама спрыгнул из кресла на пол и принялся за гимнастику. — С одной стороны, оно неплохо было бы, на машине-то. Так ведь менты замучат, все им кажется, что за рулем никого нет. Нужно будет — я такси возьму.

Баба с возу — кобыле легче. Борис Романович и в самом деле почувствовал облегчение. Кажется, народная примета не всегда права. Иногда и народ ошибается.

Даосов повернулся и отправился на кухню сервировать стол на две персоны.

Наглая ворона уже сидела на выступающем из окна кондиционере и заглядывала на кухню. Заметив Даосова, она каркнула и принялась точить свой длинный горбатый клюв об угол кондиционера. Это Борису Романовичу не понравилось, как, впрочем, и само появление пернатого недоброжелателя. Каждый ведь знает, что ворона — это не к добру, а уж если закаркала, сволочь крылатая, — жди неприятностей.

Даосов принялся наливать чай, спиной чувствуя немигающий взгляд вороны.

— Чай не пил-откуда сила? Чай попил — совсем ослаб! — весело вошел на кухню лама.

При виде него ворона подавилась собственным карканьем и, как показалось Борису Романовичу, в обморочном состоянии свалилась с кондиционера. Не ожидала, стало быть! Очень Борису Романовичу хотелось знать, чья у этой вороны душа, он уже и рот открыл, чтобы спросить, но лама перебилт его своим обращением:

— Ты меня до центра не подкинешь, Боренька?

— Обязательно. — Даосов налил ламе чая и сам в молчании принялся пить свой.

— Ты мне скажи, где эти самые казаки сидят? — Лама забавно дул на чай, выпятив маленькие пухлые губки. — У них там что, контора какая или есаульство?

— Какое есаульство? — Даосову показалось, что он ослышался.

— Ну, место, где есаулы казацкие сидят, — растерянно пробормотал лама. Видно было, что казачество он в основиом представляет себе по песням главного казака России Александра Розенбаума.

• Предыдущая
• 41/64
• Следующая