Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич - Страница 54
- Предыдущая
- 54/110
- Следующая
Я благоразумно прищурился и обогнул Бобсона слева.
Генрик обогнул его справа.
Затем мы опять сомкнули ряды и двинулись дальше. Бобсон развернулся и принялся испепелять зеркальным взглядом мой затылок. С расстоянием мощь лучей оружия возмездия как будто не ослабевала, а даже увеличивалась. Я не вынес страшной муки и обернулся.
– Пощади, о суровейший! – взвыл я. – Не было у меня с ней ничего! Совершенно. Клянусь своей треуголкой!
Боб презрительно сплюнул в мою сторону, а Генрик ткнул локтем в бок:
– Капрал, ну-ка, кончай издеваться над страдальцем. Ишь, остряк нашелся. Не смешно, между прочим.
– Да и мне, Гена, не до смеху, – признался я. – Без вины же виноватым оказался! А тут еще этот, – я мотнул головой на рыжего василиска, – красавец. Лыцарь конопатого образа, блин… Хлебнем за рыцарство?
– Хлебнем, – сказал Генрик и снял с пояса флягу.
Баян я привез из дому, и каждый вечер играл «для души». Никто до сих пор недовольства моими концертами не выразил, и я тешил себя мыслью, что играю хорошо. Возможно, конечно, что ребята имели крепкие нервы и неимоверное терпение. Или стены в казарме отлично изолировали звук.
Как бы то ни было, но сейчас баян ждали. Как из печки пирога. Это ласкало мое самолюбие, и без того раздувшееся от влитого в него пива. Поэтому я любил сейчас весь свет. А больше всех любил Генрика. Старого, доброго друга… Спасшего мне когда-то жизнь. Отдавшего мне свою кровь! Чтобы отметить пламенное это чувство, я обхватил его за плечи и крепко к себе прижал.
– Похоже на намек, – сказал он. – Твоя любовь сменила цвет, э?
– Иди ты! – возмутился я. – Извращенец. Кровосмешением я не занимаюсь. Особенно в предвкушении советско-китайской дружбы. Кста-а-тти… Кто это там тусуется возле казармы?
– Вах! – выдохнул Генрик. – А китаянки бывают блондинками?
– Что? – рассеянно спросил я.
В голове моей трепыхалась возбужденно-удовлетворенная мысль: «А ведь я, кажется, знаком с этой девушкой! И я, кажется, был все-таки прав кое в чем…»
Конечно, я был с ней знаком.
Может быть тогда, в шубке, я и не вполне рассмотрел ее фигуру, но волосы… осанка… манера держать сигарету… Это была, несомненно, она! Жанна. Путаночка, приехавшая с Аскером и разбудившая во мне кровожадного зверя. Быка, с пеной на морде разносящего в щепы все вокруг.
И, конечно, я был прав – Братья не гнушаются «подставлять» устраивающих их кандидатов в легионеры. Подлавливать самым древним и самым действенным способом. «На живца», ребята, клюют не только онзаны. Особенно на такого.
Генрик пускал пузыри, облизывался, снова пускал пузыри, бил копытом, и вообще – рвался в атаку. Бешеный стук его горячего, любвеобильного сердца я слышал совершенно отчетливо.
И потому бессовестно решил использовать его в роли тарана. Все равно он в тот момент ни черта не соображал. Девица стояла к нам спиной, привалившись плечом к дверному косяку казармы четвертого взвода, и нас пока не видела. То есть позиция для стремительного штурма была идеальной.
– Гена, – зашептал я ему на ухо, – есть идея! Гляди, она же, профурсетка этакая («Но-но, выбирай выражения», – погрозил мне пальчиком джентльмен Гена.), совершенно бесстыже военную форму напялила.
Женщина, действительно, была в новеньком легионерском трико, соблазнительно обтягивающим ее весьма шикарное тело. Под трико, готов спорить на всю свою мужскую силу, более ничего обнаружить не удалось бы, хоть ты тресни. Ничегошеньки.
– Непорядок, Гена! (Гена нахмурился.) Но нам он на руку. (Гена заметно просветлел.) Сейчас мы делаем так. Незаметно к ней подкрадываемся, и ты громко командуешь, мол, смирно, солдат. Она, естественно, в трансе, делает лужицу и падает в обморок.
– Лужица – это слишком, – засомневался великодушный Гена.
– Согласен, – сказал я. «Нет, не согласен, лужица – самое то! Лужица настоятельно рекомендуется!» – завопил злопамятный мститель во мне, но я его игнорировал. – Лужица нам ни к чему. Значит, она просто падает в обморок. Ты ее ловишь и несешь к себе в кубрик. Бережно кладешь на кровать и преклоняешь рядом колени. Я волоку гармошечку и играю «Вставай, страна огромная!» Она медленно приходит в себя. Я начинаю прочувствованно играть мелодию из фильма «Эммануэль». Она открывает глаза, полные печали и страсти, и видит твой романтический и мужественный облик. Она снова в трансе. («Делает лужицу!» – злорадно и непристойно заржал пошляк-мститель внутри меня.) Гремят фанфары, она тянет к тебе нежные руки и жадные губы, а я проворно исчезаю. Растворяюсь. Через пять минут четвертый взвод дружно хлебает пиво за вашу связь, подобную колоссальному водовороту. Этакому Мальстрёму из двух яростных либидо. Я играю «Эх, раз, еще раз, еще много-много раз!» Многоголосый хор дружно подхватывает… Каково?
– Отлично! – похвалил мой план Гена. – Так что я, говоришь, должен делать?
Разумеется, на его невнимательность я ничуть не обиделся.
Передвигаться бесшумно нас научил капитан Пивоваров. И наука эта нами не забылась. Учитывая булькающее в животах пиво и молотящее, как паровой копер, сердце Генрика, к Жанне мы подкрались на «отлично». Замерли, любуясь плавными изгибами фигуры. Генрик медленно, но глубоко вдохнул…
– Смирр-рр-на, солдат!!!
Акустический удар едва не повалил меня на землю. Травы пригнулись, и черепица на крыше задребезжала. Гитарный дуэт испуганно смолк на верхнем «До». Где-то тонко, но пронзительно завыл кудлатый четвероногий малыш Бобик. Амальгама очков сержанта Бобкова навек замутилась. Возможно, завыл и он.
Лужицы растеклись под десятками ног…
Жанна, как ни в чем не бывало, отправила щелчком длиннющий окурок точнехонько в урну. Неспешно обернулась, отбросила густую прядь золотистых волос с лица. Высокомерно искривила красивые губы и спокойно спросила:
– В чем дело, сержант?
Сержант, однако, потерял дар речи. Он вытянулся во фрунт и застыл с идиотским выражением на лице. «Подчиненному должно глядеть на начальника лихо и дурковато», – вспомнилось мне. Вспомнилось и только. Лихость куда-то запропала, а я окостенел с вполне дурковатой улыбкой на устах. В четырех сантиметрах над отчетливо выпирающим сквозь тонкую ткань левым соском Жанны клубилась черным и багровым пятиугольная голограмма. Голограмма, изображающая разрыв тридцатифунтового фугаса. Нашивка батал-куратора…
- Предыдущая
- 54/110
- Следующая
