Рубин - Скай Кристина - Страница 95
- Предыдущая
- 95/109
- Следующая
Резкий стон вырвался из горла Пэйджена. Неуловимым движением он схватил ее руки, сжав пальцы так сильно, что ощутил каждую косточку и сухожилие на запястьях. Он отвел глаза.
– Проклятая колдунья, – сказал он резко, перехватывая ее запястья в одну руку и отталкивая ее другой. – Всегда одно и то же, с тех пор когда я впервые увидел тебя. Похоже, я ни на секунду не смог тебя обмануть?
Баррет была слишком поглощена своим собственным голодом, чтобы улыбнуться, почувствовать торжество при его признании. Она только прижалась ближе, сгорая от желания.
– Пожалуйста, Пэйджен. – Ее слова прозвучали робкой, неуверенной просьбой.
– Теперь не надо просить. Я уже не смогу остановиться.
Упругий и горячий язык Пэйджена прикоснулся к ее уху, заставив Баррет по-кошачьи выгнуть спину.
– Твое тело шепчет мне, Angrezi, о жарких снах и таинственных уголках. О, Шива, мы достигнем самых вершин рая.
Она почувствовала прикосновение прохладной гладкой поверхности к бедрам – стол из розового дерева, поняла Баррет. Дрожа от опаляющей страсти, она поняла, что Пэйджен даже не собирался дойти до кровати. Он стягивал тонкий шелк с ее плеч, пока рубашка пышными фалдами не упала вокруг талии. Потемневшие и полубезумные от страсти глаза пожирали ее пышную обнаженную красоту, ослепительно блиставшую в золотистом свете лампы.
– Проклятие, Angrezi. – Пэйджен захватил вздувшиеся и порозовевшие соски сильными шершавыми пальцами, тянул и поглаживал их, пока она не застонала. – Я никогда не испытывал ничего подобного. Возможно, ты тоже...
И тогда он уронил голову ей на грудь. Каждый уголок, которого он коснулся, разгорался буйной жаждой жизни. Он трогал ее языком и гладил, шепча странные незнакомые слова в таинственной мольбе.
У Баррет не было и мысли остановить его, все было забыто, кроме неописуемой радости, которую он доставлял ей. Она сжала его плечо и принялась нетерпеливо расстегивать рубашку. Затаив дыхание, она стянула влажное полотно с напряженных плеч. Пэйджен застонал.
– Это безумие, самое страшное безумие, но я овладею тобой, Angrezi. И на этот раз я возьму не только твое тело, но и душу!
Сгорая от страсти, Баррет прижала губы к его груди. От его кожи пахло чаем, дымом и эвкалиптом, это был солоноватый и загадочный запах мужчины. Его кожа напоминала теплый бархат, покрывающий горячую сталь. Баррет казалось, что она сходит с ума, но это ничуть не тревожило ее. Она ухватила зубами упругий завиток и резко дернула. Пэйджен напрягся, пробормотал что-то на хинди, развел в стороны ее бедра и прижался к ее лону своими напряженными мускулами. Он был огромен и горяч и сгорал от вожделения. Баррет почувствовала страх, но только на секунду, так как огонь желания сжигал все. Мучительно медленно она истязала его саднящую кожу, подчиняясь таинственной мудрости, которая не имела ничего общего ни с памятью, ни с какими-либо знаниями. Внезапно она вобрала в себя мудрость всех женщин, когда-либо живших на свете, всех женщин, когда-либо любивших мужчин.
– Ей-богу, я буду любить тебя всю, Angrezi. Я буду наслаждаться каждым бездыханным стоном, каждым неистовым содроганием. Когда я войду в твое тело, ты почувствуешь меня каждой клеточкой тела. Я проникну так глубоко, что ты никогда не сможешь забыть меня.
Одним движением он сорвал с нее одежду и отбросил ее, и теперь между ними не было ничего, кроме влажного душистого воздуха. Она извивалась и царапалась, подобно дикой кошке, и Пэйджена восхищала ее неуемная страсть. Позже, он знал, он будет сожалеть об этом безумии, но теперь был не в силах остановиться, отказаться от такой редкой красоты, не изведав ее.
Он освободил свою мужественность, даже не остановившись, чтобы стянуть бриджи. Ослепляющее желание было настолько сильным, настолько жестоким, что он не мог думать, он едва мог дышать.
Они были так близко к смерти. Он мог потерять ее навсегда.
Пэйджен с грохотом сбросил со стола хрустальные флаконы и оправленные в серебро щетки, а потом опрокинул ее на спину. Затаив дыхание, он ощутил ее жар и понял, что она готова принять его. Ее тело было гладким и шелковистым, горящим от страсти. Пэйджен был настолько близок к небесам, насколько грешнику вроде него было позволено добраться.
– Пора, Циннамон? Скажи мне.
– Пора, моя любовь. Боже... не заставляй меня ждать.
Он вздрогнул от этой просьбы, пораженный ею даже больше, чем откровенными ласками. Возможно, это была любовь, наконец расцветшая на обломках его жизни.
– Сможет ли Господь простить мне, что я не могу остановиться? Я должен владеть тобой, Angrezi. По крайней мере сейчас, если не могу владеть тобой всегда.
Тогда он устремился в ее тело, его твердое пульсирующее копье проникло в бархатное тепло, и Пэйджен застонал, когда почувствовал, что ее тело с радостью отзывается на его вторжение. Сгорая от желания и ожидания чуда, Баррет запрокинула голову, загипнотизированная таинственной властью его обладания.
Пэйджен овладевал ее телом с яростью и восторгом, таким неудержимым, что он граничил с мучением, не сдерживая своих эмоций, чувствуя, что его душа проникает в нее.
Или, возможно, это была ее душа, проникающая в его тело. Он без остановки твердил ее имя, и в его голосе звучали одновременно обещание и просьба. Пэйджен осыпал ее словами любви на всех языках, которые когда-либо знал. Он торжествующе вскрикнул, как только она напряглась под его тяжестью, и ее ногти впились в его плечи.
– Пэйджен, о Боже, я... о-о-о!
Она задрожала, чувствуя, что ее тело начали сотрясать судороги наивысшего наслаждения их близостью, слиянием мягкости женщины и напряженной стали мужчины.
Свет струился вокруг них, не только видимый, но и осязаемый, и горячие серебряные волны, древние, как само время, казалось, поднимают ее, проникая в каждый нерв, в каждую капельку крови, с каждым колебанием приближая ее к вершинам рая. Пэйджен прижимал ее к себе, наслаждаясь каждой мягкой волной дрожи, каждым приглушенным прерывистым всхлипыванием, оставаясь все еще твердым как камень внутри ее тела.
И когда ее дрожь прекратилась и ее темно-голубые глаза открылись, ослепленные от вожделения и еще чего-то, что Пэйджен наконец осмелился признать любовью, он начал снова погружаться в ее лоно, то продвигаясь глубже, то отступая, лаская и дразня бархатные лепестки ее женственности. Она неистово сжала его, вздрогнув от сознания, что восторженное наслаждение снова охватывает ее. И каждый раз, когда он останавливался и отступал, словно не решаясь погрузиться в нее до конца, он обрекал ее на немыслимые мучения, которые в то же время были бесконечным и немыслимым счастьем.
– П-Пэйджен!
– Да, любовь моя, почувствуй, как торжество любви наполняет тебя. Это дыхание самой жизни, единственная радость, которую боги оставили нам, когда изгоняли людей из рая.
– Н-не надо! Я не могу...
– Ты сможешь, мой цветок. И на этот раз тебе будет еще лучше.
Он проник глубже, достигая полного слияния. Она задрожала, неимоверный восторг переполнял ее снова. В ее торжествующем крике послышалось недоверие, переходящее в буйную радость.
Только тогда Пэйджен, запрокинув голову, осмелился на решительный финиш: хрипло застонав, он заполнил своим горячим семенем ее лоно. Он спохватился, не положили ли они начало новой жизни той ночью, но мысль была слишком неясна, и было поздно испытывать опасение или сожаление. Потому что к тому моменту чудо уже свершилось. Все, что он мог осознать, было бесконечное возвращение домой и ее любовь. Любовь, на которую он уже не надеялся. Он мог бы поклясться, что воздух наполнился ароматом роз и жасмина, когда он в последний раз застонал, не отрываясь от ее кожи, и забылся от счастья.
– Ты грязный.
Они наконец-то добрались до кровати и устало растянулись, даже не сняв остатков одежды. Слова Баррет прозвучали ласковым, полунасмешливым обвинением. Ее голова покоилась на плече Пэйджена, а пальцы лениво перебирали жесткие черные завитки под ее щекой.
- Предыдущая
- 95/109
- Следующая
