Драконовы сны - Скирюк Дмитрий Игоревич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/147
• Следующая

Телли первым заметил ее, взвизгнул заполошно, бросил палку, сумку и помчался, не разбирая дороги. Налетел в потемках на фонарь, упал, отполз к стене и скорчился в комок. Фридрих ахнул и метнулся обратно в пекарню, оброненная им скалка с сухим перестуком покатилась по брусчатке мостовой. Отто и компания разбежались кто куда. Рябой, несмотря на все свои ушибы, попытался вскарабкаться на фонарь, периодически съезжая, оглянулся и припустил за остальными, дико вереща.

Телли остался один.

Собака приближалась. Громадная, серебристо-серая, она бежала совершенно бесшумно, легким собачьим галопом, и почему-то — со стороны тупичка, откуда не было, да и не могло быть никакого выхода. Огромные глаза ее горели в лунном свете словно два зеленых огонька. Телли хотел зажмуриться и не смог, парализованный страхом, лишь молча сидел и смотрел, как чудовищная тварь поравнялась с ним и… промчалась мимо.

Даже не взглянула на него.

В зубах она несла кошель.

Травник видел бег.

Он чувствовал свое движение меж сдвинутых домов, работу гибкого, хищного тела. Он мчался сквозь моросящий дождь, в холодном свете убывающей луны, изжелта-бледной, скрытой облаками, похожей чем-то на истертую угловатую монету. Лицо на монете смеялось. Дома, ворота, фонари. Чужими глазами все виделось необычайно ясно, словно днем. Он мчался. Он бежал. Потому что…

Еще он видел человека с саблей, в красном с серебром кафтане, человека, которого он почему-то ненавидел, ненавидел люто, страшно. Ненавидел, но не мог с ним справиться. Потому что…

Еще он почему-то видел дверь, обшарпанную стойку с кружками на ней, солому на полу и темень за окном. Горел фонарь под потолком. Короткие толстенькие пальцы с многолетней сноровкой тасовали медные кружочки, тишину закрытой корчмы нарушал приятный, еле слышный звон. Кабатчик подсчитывал дневную выручку. Губы его шевелились. Серебро проворные пальцы убрали подальше. Медяшки звякали. На краткий миг взгляд травника выхватил в их потоке странную семиугольную монетку. Еще одну. Еще. Кабатчик не обратил на них внимания и продолжал считать.

Неожиданно раздался стук в дверь.

— Кто там? — окликнул кабатчик, и помолчав, добавил: — Закрыто уже!

Вместо ответа поскреблись еще раз. Тихо, осторожно.

— Чтоб тебя… — ругнулся тот. Сгреб монеты в кошелек. В дверь снова постучали. — Слышу, иду!

Он обошел стойку. Из крайней бочки капало, кабатчик машинально прикрутил недозакрытый краник. Помедлил, подобрал мясницкий нож, засунул его на пояс и направился к двери. Посмотрел в окно, но кроме темноты и собственного отражения в черном стекле ничего там не увидел.

Отражение…

Жуга попытался кричать, но не смог. Потому что…

Снова стук. Шаги.

— Да иду же! Вот же черт, принесла нелегкая кого-то на ночь глядя…

Короткие пальцы коснулись холодного металла и старая погнутая щеколда медленно поползла в сторону.

И тогда Жуга закричал.

Водоворот дурного сна нахлынул, затянул, сомкнулся вихрем брызжущей слюны, захлебнулся беззвучным криком и исчез. Как перекисшая брага вышибает днище у бочонка, как разгибается лук, запуская стрелу, так же и травника выбросило из сонного небытия. Он заполошно вскинулся и тупо уставился на стол перед собой, на вплавленные в мутную лужицу растекшегося воска три угловатых монетки. Огляделся. В доме было тихо. Свеча в поставце догорела до самой розетки. Рудольф дремал в кресле у камина. Дракончик тихо скулил, отчаянно царапая входную дверь в попытке выбраться наружу.

— Тил? — позвал травник.

Ответа не последовало.

Услышав имя хозяина, Рик заскребся еще сильней. Жуга поморщился, потер виски. Обрывки сновидений наплывали друг на друга, путались, терялись. Таяли. Он снова слышал стук, бежал по улицам, подсчитывал выручку, кричал «Иду, иду!», отодвигал засов двери, не зная, что за нею…

А что за нею?

Обычно травник не имел привычки спать ни днем, ни даже вечером, по опыту зная, что потом проваляется полночи в напрасных попытках уснуть и утром встанет полностью разбитым. Только выпитое пиво смогло сморить его, пока он размышлял над своими находками. Пять костяных фигурок по прежнему стояли на столе.

— Телли! — уже громче позвал он и вновь не получил ответа. Предчувствие беды усилилось. Травник ругнулся и потянул с гвоздя свой кожух. Свеча мигнула, ярко вспыхнула в последний раз и погасла. Разбуженный дракошкиной возней, проснулся Рудольф.

— Который час? — спросил он. Отблеск угасающих углей ложился на его лицо нелепой движущейся черно-красной маской. Как будто отвечая на его вопрос, далекий колокол на башне отрывисто ударил один раз и смолк. Рудольф и Жуга встревожено уставились друг на друга.

— Телли еще не приходил?

— Нет…

— Черт… — Жуга скрежетнул зубами и заметался, разыскивая шапку. Не нашел, махнул рукой и схватил свой посох. — Непоседа. Я ж предупреждал!

В этот миг в дверь заколотились.

— Откройте, это я! — кричал заполошно ломкий мальчишеский голос. — Откройте!

Весь мокрый, в грязи, Телли ворвался в дом, как будто за ним гнались черти. Сам захлопнул дверь, задвинул засов и без сил опустился на пол.

— Тебя что, опять побили? — Жуга с опаской посмотрел на дверь, но там все, вроде, было тихо. Телли помотал головой и протянул ему сумку.

— Там… — всхлипнул он, — я вид… я видел…

Он заплакал.

— Ну? — травник присел и отпихнул в сторону дракона, который уже проявлял к сумке самый недвусмысленный интерес. — Что случилось? — он встряхнул мальчишку за плечи. — Да говори же! Что ты видел?!

Телли не отвечал.

… Удар, прыжок из темноты, горящие глаза, короткий визг, падение, разодранная плоть, мокрый шорох соломы под ногами… кровь бьет фонтаном из разорванных артерий, запоздалый взмах ножа и крик, крик, крик — отчаянный, безумный, переходящий в бульканье и хрип…

Жуга пошатнулся и схватился за косяк. Прикрыл на миг глаза.

— Что ты видел? — повторил он свой вопрос, уже зная, что услышит.

— Собака… — выдавил тот, глотая слезы. Телли смог сказать всего одно слово, но и этого хватило, чтобы у Рудольфа забегали мурашки по спине. А через миг мальчишка взглянул на травника и вдруг забился в судорожном крике:

— Не смотри на меня! Не смотри на меня так!!!

Редко когда в своей жизни Жуга бегал так быстро, хотя прекрасно понимал и знал, что не успеет. Знал, понимал, и все равно бежал, разбрызгивая лужи, срезая путь кривыми переходами дворов. С разгону налетел на целовавшуюся в подворотне парочку, девица взвизгнула, парень выругался и схватился за нож, но Жуга уже исчез за поворотом. Город кружил, петлял, запутывал дорогу паутиной узких переулков, городил на пути баррикады развалин. Неровная брусчатка мостовой блестела каплями недавнего дождя. Было стыло и холодно.

Он опоздал.

У «Двух Башмаков» уже гомонил народ, кто-то притащил фонарь. Холодея сердцем, травник протолкался сквозь толпу.

— Что стряслось?

— Хозяина порешили, — с веселым возбужденьем охотно сообщили ему. — За стражей уже побегли.

— А за лекарем?

— На хрена за лекарем? и так подохнет… Че ты пихаешься?! Ща как пихну…

— Заткнись!

В голосе травника было что-то такое, от чего словоохотливый зевака тут же заткнулся и поспешно уступил ему дорогу.

В корчме, у самой стойки, лежал Томас. Травник протолкался сквозь вонючую, пропахшую пивом и страхом толпу и содрогнулся.

— Боже мой…

Такого он не видывал давно. Кабатчик еще дышал — залитая красным грудь его прерывисто вздымалась и опадала. Разодранное горло пенили пузыри, среди лоскутьев мышц и жил синевато и страшно блестели оголенные кольца трахеи. Руки до плеч покрывали укусы, рваные, с махрами содранного мяса; в их глубине белела кость. Кровь судорожными толчками била из разорванных вен, заливая пол вокруг неровной черной лужей. Люди в корчме стояли молча, переминаясь с ноги на ногу. Никто не решился подойти к лежащему, переступить неровный круг света от старого свечного фонаря, висевшего как раз над ним, как будто это могло им чем-то навредить.

• Предыдущая
• 18/147
• Следующая