Кукушка - Скирюк Дмитрий Игоревич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/158
• Следующая

— Да ни на том, ни на другом! Все эти индейцы имеют жилища, живут деревнями и говорят на разных языках.

— Как же они друг дружку понимают?

— Не знаю. Как-то понимают.

— А вино там, в этой Индии, есть? — поинтересовался Киппер.

— Вино? — задумался Виньегас, медленно жуя. — Нет, вина нету. Индейцы пьют чичу — это что-то вроде пива. На вкус — моча, а чтоб захмелеть как следует, нужно выпить не меньше калабасы.

— Не меньше чего?

— Калабасы, — повторил Антонио и пояснил: — Бутылки из сушёной тыквы. Размером чуть поменьше этого кувшина.

— Звери, — убеждённо подтвердил Пако.

— Так вы нашли золото или нет? — продолжал допытываться Санчес. — Нашли или нет?

— Да как сказать, — замялся рассказчик, — и да и нет. Мы опоздали. Мы пришли на то озеро, но нас опередил другой отряд — он пришёл за несколько месяцев до нас и забрал оттуда всё ценное, когда мы ещё были в плавании. Нам оставалось только подбирать остатки. Мы двинулись дальше в горы, но золота не было и там. Caramba! — Он грохнул кулаком, и подался вперёд. — Что ты знаешь о золоте, Санчо? Золото, оно как призрак. Иногда я думаю, Кортесу просто повезло. Он захватил вождя, и проклятые инки сами понесли ему золото в горстях, а мы рылись в каждой хижине, в каждой помойной яме, прочёсывали озеро сетями и кошками, а находили только золотые безделушки всяких жаб, мышей, тарелки, плошки, погремушки, фигурки их дикарских идолов, всё пустое, дутое… А часто нам и вовсе подсовывали не золото, а сплав из золота и бронзы. Как в руки взять — не отличишь от золота, даже по весу схоже, а пару месяцев на сырости побудет — зеленеет.

— Звери, — убеждённо кивнул Пако и поморщился. Как уже упоминалось, через лоб, скулу и щёку слева у него шёл стянутый, косой, неровно сросшийся шрам со следами грубых швов. Глаз у него каким-то чудом не вытек и даже веко открывалось-закрывалось, но всё равно картина была та ещё. Видно, эти самые «индейцы» чем-то крепко ему насолили.

— Ага. Я же говорю: хитрые бестии. Ни совести ни чести, одно слово — язычники. Ты бы видел, какие горы костей валяются в их храмах! И это при том, что почти везде стоят церкви. Sangue de Cristo! Вот где настоящая кухня дьявола, вот где настоящие еретики! Все ругают мавров, да мавры по сравнению с ними — безобидные младенцы!

Родригес ухватился за кувшин и подмигнул приятелям.

— Но ты-то добыл себе золотишка, hombre, a?

Антонио махнул рукой:

— Чего скрывать: мешочек-другой привёз. В банке лежит, меня дожидается. Мало, конечно, хотелось бы побольше, да ладно.

— Что ж ты в армии тогда?

— Amigo, — усмехнулся он, — ты же не хуже меня знаешь: денег много не бывает, а война — дело прибыльное.

— И-эх! Вот помашу алебардой ещё годик-другой, вернусь в Валенсию и заживу как человек. Куплю себе домик возле Альбуферы с апельсиновым садом и виноградником, женюсь, заведу детишек, буду трескать паэлью, пить вино. Удить рыбу и вспоминать, как воевал. Эй, как тебя… монах! Чёрт бы тебя побрал, ленивая скотина… Сбегай, принеси еще вина.

Незанавешенные окна затопила смоляная чернота; была уже глухая ночь. Предложение Санчеса перекинуться в картишки встретили вяло — после рассказа гостей всеми овладела молчаливая задумчивость. Послушник Аристид принёс наполненный кувшин и зажёг в поставце новую свечу — прежняя догорела до самой розетки. Десятник Киппер уже спал, растянувшись на лавке. Сальватор очистил луковицу, откромсал себе хлеба, ветчины и сыра и шумно принялся жевать.

— Да, вот жизнь! — мечтательно проговорил Санчес. — Сражения, походы… золото… Слушай, Антонио, а бабы там какие?

— Бабы? — Виньегас проглотил кусок и задумался. Бабы разные. Как везде. По большей части ничего, хотя попадаются и уродины. Одеваются в шкуры, а где победнее — прикрывают стыд травой и соломой. И до этого дела охочие есть. И, слышь-ка, забавно — они ТАМ совсем без волос, хе-хе! А брак у них не христианский. Все индейцы бросают своих жён, если между ними нет согласия, и сразу женятся снова, на ком захотят. А дети у них сосут титьку подолгу — лет до двенадцати бывает или даже больше.

— Это-то зачем? — опешил Родригес.

— Так говорю же: голодно у них там, им не прокормить иначе. А вообще насчёт баб обычаи у них дикие. К примеру, так бывает: мужчины заварят чай из листьев, а перед тем, как пить или вылить, кричат на всю деревню, кто, мол, пить хочет? И если женщина слышит этот крик — замирает на месте. Даже если тяжести несёт — встанет и стоит как вкопанная! И не дай бог пошевелится: побьют, отвар на землю выльют, а что успели выпить, выблюют обратно.

— Иди ты!..

— Истинный крест! А ежели у какой бабы наступают ихние бабские дела, она собирает себе еды и уходит в дальний угол, поелику никто не станет вкушать пищу, ею в это время приготовленную… И вообще, среди индейцев довелось мне видеть разную бесовщину. Так, в одной деревне был мужчина, женатый на другом мужчине, а были они оба подобны женщинам: занимались женскими делами и одевались как женщины. И ладно б, слабаки — нет: они были крепче других мужчин телом, выше ростом, а бросили лук и носили тяжести. И среди индейцев полно таких!

— Срамота! — возмущённо встопорщил усы Родригес.

— Содом с Гоморрой! — разделил его негодование Санчес. — А зачем они так?

Антонио открыл было рот, чтобы ответить, но Хосе-Фернандес его опередил.

— От голода, — сказал он. Посмотрел на Пако и подытожил: — Звери.

Все грохнули и повалились друг на друга, стуча кулаками и кружками; свеча на столе едва не погасла. Хохотали все, включая послушника, который до того только сидел и слушал, время от времени шмыгая носом. Пако покраснел как варёный рак, шрам его налился багровым; некоторое время он колебался — то ли хвататься за нож, то ли всё списать на шутку, пока наконец тоже не рассмеялся. Один лишь Киппер, будучи мертвецки пьян, уже храпел и в общем веселье участия не принял.

— О-ох… — утирая слёзы, простонал Санчес. — Ох, Хосе, утёр нос… А, Тони?

— В точку, приятель! — кивнул он. — Однако, Санчес, гад ты старый, — растравил душу со своими бабами. Одно — болтать, а вот потискать бы сейчас бабёнку… Эх! Да… Ехал за нами полевой бордель, но мы ж на марше, он и отстал. Уже неделю прём как угорелые, куда, бог знает. Осточертело. Вино и то закончилось, не говоря уже о девках, а мне без девки никак невозможно. А тут угораздило — ни одного кабака, ни одного весёлого дома! Con mil demonios, как хочется вдуть! Аж яйца ломит. Недельное жалованье отдал бы за девчонку посмелее… Hola, постой-ка! — Он вдруг Щёлкнул пальцами и повернулся к Санчесу. — Ты же сказал, вы тут какую-то ведьму охраняете?

— Ну, охраняем, с пьяным безразличием признался Санчес. А что?

— Как — что! — Антонио оживился, глаза его засверкали. — Она хоть молодая?

— Ну.

— Хорошенькая?

— Ничего… А почему ты спрашиваешь? Не пойму.

— Hola, muchachos! — Антонио победно оглядел своих приятелей и снова щёлкнул пальцами. — Вот и девка! Что же мы сидим? Идём скорей! Эй, Санчес, где она? Показывай.

— Постой. — Родригес нахмурился ухватил его за руку и усадил обратно. — Так нельзя. Мы ж её охраняем, мы ж не можем её… это… Её уже осмотрели и подготовили, не сегодня-завтра суд. Padre Себастьян с нас шкуру спустит!

— Альфонсо, старый стервятник, не валяй дурака! — Антонио сердито вырвал у него свой рукав и отряхнулся. — Знаю я эти дела, сам в эрмандаде служил… Ничего он вам не сделает, когда болтать не будете. А от девки не убудет — всё равно её сожгут, а перед этим запытают, так пущай порадуется напоследок.

Усы Родригеса задвигались.

— Тони, глупая ты бестия, уймись, побойся бога! Это не по-христиански, добрые католики не должны так поступать!

— По-христиански, не по-христиански! — передразнил его Тони. — Ведьмы что язычницы — для них свои законы писаны. Да у неё, поди, и мужика-то не было, коли они распутничают с дьяволом — его ж на всех не хватит… Аида, ребята! Пако, ты как больше любишь — спереди или сзади?

• Предыдущая
• 58/158
• Следующая