ОСЕННИЙ ЛИС - Скирюк Дмитрий Игоревич - Страница 128
- Предыдущая
- 128/142
- Следующая
Браслет его мигал.
Хагг высыпал в воду все оставшиеся камни, вытер руки о штаны и сел, подобравши ноги под себя.
– Послушай, Лис, – сказал негромко он. – Единственный, кто не дает тебе покоя, это ты сам. Не знаю, кто ты, и куда идешь, но только кажется мне, что ты не так уж прост. Знаешь, меня когда-то звали Элидор. Еще мальчишкой я попал в пещеру гномов. Меня зазвали погостить. Так получилось, что я по детскому недомыслию украл у малого народа золотую безделушку – мяч. В отместку меня вышвырнули вон, как оказалось по времени – на двести лет вперед. Родители мои давно скончались, от моей деревни не осталось и следа. Там и теперь живут одни лишь турки. Так я впервые понял оборотную сторону добра. Мне тогда было семь лет. Или правильнее будет сказать – двести семь? Что мне было делать? Я был один, не знал ни их обычаев, ни языка. Но – выжил. Принял ислам, научился драться, странствовал, изучал науки у известных мудрецов. Не зря ведь меня прозвали аль Зууб – «аль»значит «ученый». Но эти войны… – Хагг вздохнул. – Османская империя просто бредит завоеваниями. Я ушел. Теперь я здесь, и не сказать, что я люблю свою работу. Хотя, однажды я, в компании с одним рыжим дураком, сумел остановить страшнейшую войну. Одного лишь этого достаточно, чтоб спать спокойно весь остаток дней. Хоть, может, я и не всегда могу различить добро и зло, но одно я знаю точно: ты – оружие, Лис, смертельное при том, да и к тому же, с головой. И пока ты остаешься оружием, я буду, черт возьми, тебя использовать, потому что горожане гибнут, и гибнут безвинно, в муках! Что мне делать? Я вовсе не тащу тебя в огонь. Ты сам танцуешь на углях.
Жуга покосился на Золтана и потупился. Проговорил негромко:
– Один ведьмак сказал мне как-то раз: «Я не умею быть злым, и не хочу быть добрым».
– Хорошо сказано, – одобрил Золтан. – Где он сейчас?
– Не знаю. Наверное, тоже ушел. Через менгир.
– Жаль. Я бы с охотой с ним поговорил.
– Золтан, скажи, у тебя есть семья? Жена, дети?
Тот помедлил, прежде чем ответить.
– Есть.
Некоторое время они молчали. Наконец, Жуга поднялся. Отряхнул одежду от песка. Поправил меч.
– Я согласен, – сказал он.
Золтан кивнул.
– Иного я от тебя не ожидал. Пошли.
– Постой, – травник тронул Хагга за рукав. – Скажи мне, те браслеты с ожерельем… Для чего он это сделал?
Ответ был короток:
– Понятия не имею.
* * *
Смех.
Огонь.
Отчаянный прыжок.
«Руби гаденыша!»
Корявые сильные руки хватают за плечи, он вырывается: «Пусти!»В ответ валашка – горецкий топорик – справа в спину под лопатку, с хрястом рассеченных мышц, и – кровь потоком, вдоль руки. Сдавленный хрип, чьи-то пальцы стискивают горло. Удар и кровь из раны на виске: «На, получи!»До боли стиснутые зубы… Удар! Теперь – рывок…
Вырвался! Бегом по склону – здесь уже не до разговоров…
Кровь течет. Уходят силы. Темнота в глазах.
Короткий свист, пронзившая колено боль, падение, кувырок, примятая трава. Стрела, застрявшая в ноге.
И яростный вой позади.
А– аа! Ненавижу! Ненавижу!!!
«Добей его!»В огонь его! В огонь!"
Костер все ближе. Тащат. Нога бессильно волочится по земле – застрявший наконечник кованого серебра остался там, внутри, хоть древко и отломилось, но это уже никого не заботит… Колено вновь пронзает боль, на сей раз – от огня. И снова – чей-то крик: «Какого черта тащите в костер?! Забыли? он же по углям, как по траве гуляет! Вниз, со скалы его!»
Толпа восторженно орет и злобно воет, страшно воет.
Ужасна горецкая месть…
Подхватывают под руки, несут… Боль затопляет все вокруг… Край обрыва уже рядом… Последнее усилие, крик – слова приходят сами. В ответ опять удар, хотя толпа на миг смешалась. И вдруг – рывок, откуда только силы и взялись… Но путь остался лишь один:
До боли стиснутые зубы.
Смех.
Огонь.
Отчаянный прыжок.
И – темнота.
* * *
– Жуга! Не надо! Ну проснись! Ну, миленький, пожалуйста! Пожалуйста проснись! Ой, господи, да что ж это такое…
Чьи– то руки трясут и тормошат. Испуганное, все в слезах лицо склоняется над ним в кромешной тьме. Запекшиеся губы сами прошептали имя.
– Аннабель… Ли…
– Я, я, Жуга! Ну успокойся, ну пожалуйста… Вот так, вот так… Это всего лишь сон, плохой сон. Хочешь воды? Я мигом… На, на…
В губы ткнулся холодный краешек медного помятого ковша. Травник сделал несколько глотков, кивнул благодарно, и медленно сел, пытаясь унять бешено стучащее сердце. Посмотрел на девушку.
– Что… со мной было?
– Ты кричал. Метался, стонал. Так страшно! Тебе что-то приснилось? Что-нибудь плохое, да? Ну скажи же, Жуга! Не молчи!
Травник потер шрам на запястье и нахмурился. Кивнул.
– Да. Сон. – Он встал и подошел к окну. – Ужасный сон.
Снаружи бился мотылек, метался вдоль обшарпанной фрамуги, пытаясь проникнуть внутрь. Белые крылья трепетали. Стекло приятно холодило потный воспаленный лоб. Из черной и блестящей глубины, из зеркала полночного окна на травника смотрело скуластое лицо со шрамом на виске. Разметавшиеся во сне волосы теперь свисали пегими космами. Серебряными точками искрился пот. Глаза, обычно голубые, казались серыми на фоне темноты. Неровное дыхание никак не хотело униматься. Время шло, а травник все также молча стоял и смотрел на свое отражение с той стороны зеркального стекла, когда Линора подошла и неслышно обняла его за плечи.
– Ну успокойся. Пожалуйста… Не надо.
Травник лишь кивнул и промолчал.
Он думал.
Сон был, конечно, сном. Но только воспроизводил он подлинно произошедшее. Вчерашний разговор с Золтаном как будто пробудил в усталой памяти дела давно минувшие, то, что Жуга старался позабыть.
Убийство. Смерть.
Свою.
Не счесть, сколько раз за последние несколько месяцев он падал, разбивался, насмерть замерзал, тонул, горел, был ранен и задавлен камнем, травился черт-те чем, и даже – подорвался на гремучем порошке Бертольда Шварца, и все таки был жив. Он до сих пор был жив.
Или…
Девяносто девять лет кукушки.
«У меня было такое чувство, словно бы ты уже умер,»– когда-то говорила ему Аннабель. Да и борода у мертвецов не растет…
Но раз так, то – можно ли убить того, кто и так уже мертв? Иначе говоря: «Можем ли мы быть мертвее, чем сегодня?»Что значили слова жонглера-Роджера, шута и сумасшедшего, которого теперь уже нельзя спросить ни о чем? Зачем все это? Для чего? Он словно бы остановился, замер, не старея телом, и только глубоко внутри…
«Там словно бы стена и пустота. И будто что-то есть еще… но только я не понимаю, что.»
Что происходит там? Кто он сейчас? Мертвец?
Мотылек за темным стеклом, и внезапная мысль: а может, вовсе не мертвец? А может быть…
Личинка?
Или даже – куколка?
Жугу передернуло. От таких мыслей и впрямь становилось не по себе. Он покосился на стоявший в углу Хриз. Вспомнились слова: «Я знаю, ты – оружие…»
И еще: «Я твое оружие, но я тебе не принадлежу.»
И вдруг – еще, совсем некстати: «Продай меч, Рыжий!»
Продай меч…
Травник вздохнул, повернулся к Линоре и обнял ее в ответ. Посмотрел в глаза, провел рукой по тонким темным волосам, коснулся ожерелья. Жемчуг на нем переливчато мерцал.
– Все хорошо, – сказал он ей. – Все хорошо.
И снова посмотрел в окно.
За стеклом был мрак.
И в их будущем – тоже.
* * *
Как Золтан и предполагал, помочь им викинг согласился сразу (подраться Яльмар был всегда не прочь), однако к идее организовать отряд для поисков всего лишь одного, пусть даже и опасного убийцы, отнесся с изрядной долей нездорового цинизма.
– Втроем на одного? – скептически хмыкнул он. – Ты должно быть, шутишь, друг Жуга. На кой нам трое человек? Если у Золтана и впрямь полно своих людей, пусть выследят его, а там уж я с ним сам, один поговорю.
- Предыдущая
- 128/142
- Следующая
