Выбери любимый жанр

Руны судьбы - Скирюк Дмитрий Игоревич - Страница 63


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

63
Легкое тело флейты,
Гибкое тело скрипки,
Жаркое тело гитары…
А я — поющая майя!

И ещё:

Струнное тело лютни,
Звонкое тело бонга,
Полое тело виолы…
А я — поющая майя!

Голоса казались ей такими же чистыми, как перезвон сосулек под палочками Зухеля, в них звучала такая грусть и радость жизни, словно через пять минут им предстояло умереть. Ялка на мгновение почувствовала что-то вроде зависти, ей захотелось бросить всё и присоединиться к этому танцу. Это было страшно и захватывающе — хотеть этого так сильно и неотвратимо. Но она захотела.

Появление Ялки не осталось травником незамеченным, но он отнюдь не перестал играть. Он только повернулся к ней, чуть улыбнулся уголками губ, переменил позу и одними глазами, не отнимая губ от мундштука чёрной флейты, указал ей на снежных танцоров: «Иди».

Она не колебалась.

Только в последний миг, должно быть повинуясь какому-то неясному наитию, она остановилась, сбросила башмаки и шагнула на снег босиком. Чулок на ней не было. Куда-то подевались и безрукавка, и юбка, она осталась в одной рубашке до колен, такой же пронзительно белой, как и одеяния танцоров.

Волосы рассыпались у неё по плечам, и снег лежал на них, как диадема, как жемчужная сеточка, как венок из неведомых зимних цветов, сплетённый для неё холодным небом, звёздами и ветром.

Она сделала шаг, и существа на поляне расступились и приняли её в свой круг, закружили, завлекли, околдовали, оглушили тихим смехом; музыка сделала оборот, и Ялка поняла, что — пропала.

Горькое тело моря,
Плавное тело лавы,
Слёзное тело розы,
А я — поющая майя…

Лица цвета мела, с лунным мёдом на губах, с тихими улыбками скользили перед ней, и Ялка приняла их правила игры.

Земля под ногами качалась, земля уходила, земля пропадала. Ялка уже не владела собой и своими ногами, и воздух принял в объятья её невесомое тело.

Танец захватил её, поглотил, растворил, изменил всё её естество — танец вошёл в её плоть, в её кровь, безумный танец на краю незримой пропасти, разверстой за спиной, танец босиком на снегу, танец, от которого движется мир, танец, танец!

Танец —
Тело волынки и цитры,
Тело луны и свирели,
Тело струилось и пело,
А я — поющая майя!
Поющая! Поющая майя![37]

Она не помнила, как долго это продолжалось, как долго она пробыла среди существ, которые умели петь движениями тела. Когда же она очнулась и смогла опять воспринимать реальный мир, бесконечное кружение уже кончилось. Утихла и музыка, один лишь Зухель продолжал чуть слышно трогать кончиками своих палочек висящие сосульки. Она очнулась, стоя перед травником, под внимательным взглядом его голубых, в ночи почти невидимых глаз. Он сидел, чуть подавшись вперёд, и смотрел на неё серьёзно и задумчиво, потом сделал жест, будто приглашал её сесть рядом. На снегу валялся его плащ и его же овчинный кожух; и то и другое почему-то смотрелось здесь также неуместно, как змеиный выползок. Сесть на них она не захотела.

— Возьми, — сказал травник вместо приветствия, протягивая Ялке её безрукавку и юбку, которые он всё это время, оказывается, согревал у себя на коленях. — И обуйся, а то замёрзнешь.

— Ещё чего! — фыркнула он. — Нипочём не замёрзну!

Глаза её горели. Ялка только сейчас осознала, что стоит перед травником в одной рубашке. Ей вдруг стало стыдно, но только на миг, ибо в этом не было ни вожделения, ни злорадства с его стороны, ни унижения или вызова — с её. Она просунула руки и влезла в безрукавку скорее из чувства противоречия, чем по необходимости. Ей не было холодно.

— Ты прекрасно танцевала, — сказал ей Лис.

— Ты тоже здорово играл, — не уступая травнику, с вызовом ответила она. Вскинула подбородок. — Почему ты не дал мне знать, что ты вернулся?

Травник посмотрел на небо.

— Времена меняются, — загадочно ответил он и перевёл свой взгляд на девушку. — Мне нужно было побыть одному. Но я благодарен тебе за то, что ты пришла. Майя приняли тебя. Значит, я был прав.

Он помолчал.

— Зухель мне сказал, что ты виделась с единорогом. Ты простишь мне, что я скрывал всё это от тебя?

Ялка опешила. Когда он произнёс начало фразы, она была уверена, что Лис потребует пересказать ему содержание их с единорогом разговора или обругает её за самовольство, или потребует подтвердить слова лесного барабанщика. Но травник только… попросил прощения. Прощения, и больше ничего. Она не знала, что ответить. А он положил свою флейту поперёк колен, как будто это был маленький посох, и теперь смотрел ей в глаза, как смотрят в озеро, когда хотят увидеть дно.

Она не выдержала и отвела свой взгляд.

— Меня Карел привёл, — невпопад брякнула она.

— Я знаю, — кивнул травник. — Я сам ему велел. Я мог только надеяться, что высокий придёт, и потому не мог сказать заранее, как всё сложится… Тебя не обижали?

— Нет. Я… Понимаешь, я хотела спросить…

— Погоди, — он поднял руку. — Мне тоже нужно многое сказать тебе, но только не сейчас. Чуть позже. Нас ждут в доме.

— В доме? — Ялка подняла бровь.

— Да. Тебе придётся привыкнуть к тому, что некоторое время мы будем жить не одни. Правда, это будет не очень долго. Не так долго, как мне бы хотелось.

— Кто… — начала было Ялка, и умолкла. Она вдруг осознала, что почему-то хотела спросить его: «Кто она?», и на полуслове прикусила язык.

— Кто это? — спросила она.

— Мой ученик, — он встал и подобрал свой плащ. Неторопливо отряхнул его от снега и набросил на плечи. — Он совсем ещё мальчишка. Глупый и неопытный. Постарайся с ним особо не ругаться, хорошо?

Ялка только кивнула в ответ. Она странно себя почувствовала в этот миг, словно и впрямь в глубине души со страхом ожидала, будто травник скажет, что привёл в дом жену или невесту. В конце концов, что она знала о нём? Какое ей было дело до его жизни и до жизни тех, кто был с ним связан, после того, что произошло с ней вчера? Никакого. Но откуда тогда взялся этот застрявший в горле комок, эти мокрые глаза?

Она вдруг подумала, что травник прав: что-то изменялось в ткани бытия.

— Я… — опять начала она, но вспомнила слова единорога и взяла себя в руки. — Да, — сказала она, — пойдём.

Она обулась и надела юбку и пошла за травником, стараясь держаться рядом и чуть позади. Ей не хотелось смотреть ему в лицо. Она оглянулась. Мохнатый Зухель приоткрыл глаза, посмотрел им вслед и с равнодушным видом вновь вернулся к своим сосулькам. Звучание одной ему вдруг почему-то не понравилось, он наклонился к ней и стал облизывать её широким языком, раз от разу ударяя палочкой и проверяя тон. Потом, когда тропинка свернула и кусты скрыли от неё и Зухеля и поляну, Ялке показалось, что она опять слышит тихий рокот барабанчиков и ледяной перезвон сосулек.

И тогда, вдруг, безо всякого вступления Лис начал свой рассказ.

Уже когда они с травником почти достигли края леса, она вспомнила, что так и не успела заметить, куда подевались снежные танцоры. Потом во тьме замаячило зелёное окно горняцкой хижины, и ночная пляска стала для неё таким же сном, как и вчерашний разговор с единорогом.

вернуться

37

Стихи О. Арефьевой. Поющая майя / Сторона От. 2000

63
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело