Святослав - Скляренко Семен Дмитриевич - Страница 22

• Предыдущая
• 22/271
• Следующая

Внук Анта Добрыня служил гриднем в дружине киевской княгини. От земляков-любечан, которые часто приезжали в Киев, он скоро узнал о смерти старейшины-деда и только ждал случая, чтобы побывать дома.

Случай этот представился очень скоро. В землях дальних полными властелинами были и взимали уроки с людей князья, поставленные Киевом. Они брали себе свое, часть отсылали в Киев. В близких же землях — Полянской, Древлянской, Северской — урок брали как местные князья, так и княгиня Ольга: над Днепром и Десною в поле, в лесах стояли ее знаки, были свои княжьи дворы, куда она посылала собирать уроки мужей с дружинами. С одной из таких дружин и отправился в город Остер Добрыня, а там отпросился у сотенного и очутился в Любече.

В лодии, на которой купцы из Киева ехали в далекий Новгород, приближался взволнованный Добрыня к Любечу, где он родился, провел юные годы, где прожил свою жизнь его дед Ант, где оставались родители его и сестра Малуша.

Издалека увидел он дымки над берегами Днепра, узнал горы, кручи, леса, которые исходил вдоль и поперек, а позже увидел и темное пятно над обрывом — жилище в родном дворе.

Как только лодия зарылась носом в песок, Добрыня соскочил на берег. Купцы поплыли дальше, а он взбежал на крутой берег и пошел через луг, направляясь к городищу.

Никто не вышел из землянки навстречу Добрыне, настежь были раскрыты ворота в загоне, даже пса не было видно на дворе. Только конь, низко повесив голову, стоял на старом валу, словно о чем-то упорно думал.

Добрыня торопливо пробежал по двору, рывком распахнул дверь, вошел в землянку.

— Гей, кто тут есть? — крикнул он в полутьму.

— А кого ты ищешь, добрый человек? — отозвался голос из глубины.

Посреди землянки еле-еле тлел очаг. При его слабом свете Добрыня разглядел знакомый помост, человека, лежавшего головой к огню, бородатое его лицо, заспанные, какие-то равнодушные глаза.

— Я — Добрыня! — крикнул он.

— Сын! — закричал тогда и Микула. — А я думал, это Бразд или Сварг.

Отец поднялся с помоста. Добрыня увидел Висту, спавшую там же, и Малушу. Они проснулись, вскочили, подбежали к нему.

— А почему ты ждал Бразда или Сварга, отец? Микула безнадежно махнул рукой:

— Погоди, сын, расскажу! Все расскажу! Вот давай сядем к нашему очагу и поговорим. А ты, Виста, — обратился он к жене, — приготовь нам поесть, принеси меду. Там, в медуше, осталась еще одна корчага.

Но ни Виста, ни Малуша не слышали, что говорил Мику-ла. Мать и дочь одинаково восхищенным взглядом смотрели на сына и брата своего Добрыню, касались руками его белой свиты с серебряными застежками, широкого пояса, меча… Только когда все было ими осмотрено, Виста бросилась готовить еду. Малуша же не отходила от брата, а когда он сел, устроилась с ним рядом.

— Вот и не стало отца Анта, — начал Микула, подбрасывая дров в очаг. — Пошел на ловы, а нашел стрелу от печенега в поле.

— Похоронили его по закону? Тризну справили?

— Да, Добрыня, похоронили его как следует. Вышел весь Любеч, весь род… И тризну справили. А после тризны меня едва не убили.

— Кто?

— Братья мои — Бразд и Сварг.

— За что?

— А вот за это. — Он развел широко руками, показывая на стены, помост и очаг. — Когда окончилась тризна и все ушли, тут, возле очага, остались Сварг, Бразд и я. И они сказали, что мы должны поделить все достатки после отца, и поделили, а потом стали требовать у меня золото, серебра и чуть не убили…

— И ты им все отдал?

— Все отдал… У рода нашего и вправду было немало добра: возы, плуги, бороны, кузнь, корчаги, горнцы, — я все отдал братьям. Только золота и серебра давно уж не было у нашего рода.

— А себе что взял?

— Ого — ответил отец, — и мне много осталось: землянка вот, клети, житница, медуша, загон для скота… Еще и оружие отцовское осталось. Возьми его себе, Добрыня. Для тебя берег.

Добрыня посмотрел на оружие деда Анта, висевшее на колышках на стене, и усмешка-тронула его уста. Это было очень старое оружие, с ним ходили на врагов его предки — Ант, Улеб, Воик. Простой, клепанный из железа шлем с невысокой тульей, куда обычно вставлялось перо кречета, без всяких украшений, без забрала, — а на Добрыне был кованный из меди высокий шлем с острой тульей, с несколькими камнями-самоцветами, украшенный серебром по венцу, с забралом и длинными бармами; перед ним висел деревянный, обтянутый грубой кожей щит, а у Добрыни щит был тоже медный; дедовский меч был однобокий, короткий, новый же меч Добрыни был гораздо длиннее, обоюдоострый, с красным камнем на рукояти.

— Спасибо, отец! — ответил Добрыня. — Но сам видишь, у меня оружие лучше, княжье. Пусть дедовское остается тебе, может, пригодится.

— Как же не пригодится, — задумался Микула. — Оружие в доме иметь нужно.

— О другом я думаю, отец, — продолжал Добрыня. — Обокрали ведь тебя братья твои, все забрали.

— Может, и так, — вздохнул Микула. — «Отень двор, говорили, тебе…» Вот он… Все словно есть — и ничего нет. В клетях пусто, в житницах пищат мыши, коня отчего мне оставили, да и он больше лежит, чем стоит.

— Так, может, мне пойти к Бразду и Сваргу?

— Не надо, сын! Просить? Зачем? Они взяли свое… по по-кону.

— Так чем же я могу помочь тебе? — спросил Добрыня.

— А зачем мне помогать? — ответил и даже засмеялся Микула. — Куда ходят мой топор и рало, там я еще хозяин. Руки у меня есть, добрые руки и у Висты.

— Мы проживем, сын, — подтвердила мать.

— Вот только Малушу жаль, — задумчиво сказал отец. — Если бы все было как раньше, мы бы могли приготовить ей по-саг, умыкнул бы девушку кто-нибудь из нашего рода. А так… ну что же, нет посага — так руки есть, где мы будем, там и она.

Малуша, сидевшая рядом с братом и медленно глотавшая похлебку, не могла понять всего, что говорилось о ней. Она понимала только одно — ей желают добра.

Но у Добрыни, который смотрел внимательно на сестру и любовался ею, щемило сердце: ведь в самом деле ждет ее здесь, в Любече, злая доля, и девичья краса ни к чему, если посага нет.

И потому, что мед слегка ударил Добрыне в голову и ему очень хотелось сделать доброе для сестры, он сказал:

• Предыдущая
• 22/271
• Следующая