Два месяца и три дня - Клевер Алиса - Страница 43

• Предыдущая
• 43/59
• Следующая

– Оставь меня! – кричит она, но мужчина деловито подхватывает ее под плечи и перетаскивает к выходу из зала. Его движения спокойны и холодны, он сосредоточен и отстранен. Арина кричит и бьется, но никто не замечает этого, ни один человек. Мужчина выносит ее в большой зал – это магазин. Арина видит ряды одежды, косметические товары, видит людей, разговаривающих с красивыми продавщицами. Они улыбаются и наносят на кожу какие-то крема. Арина не чувствует запахов, не слышит разговоров. Мужчина открывает небольшую дверцу в стене и осторожно протаскивает Арину внутрь тесного куба, остекленного с двух сторон.

Витрина.

Арина мечтает потерять сознание, но лицо ее по-прежнему улыбается. Она ничего не может с этим поделать, пока мужчина устанавливает ее – голый, мертвый манекен – в магазинной витрине. Он расставляет ей ноги и не смущается, хватая ее за ягодицы или за бедра. Чтобы придать ее позе нужный градус вульгарной игривости, он сгибает ей ногу в колене и ставит ее на подставку, отставляя ей зад. Выгибает ей спину, и она застывает – обнаженная, склонившаяся вперед – в кокетливой позе: одна ладонь поддерживает ей подбородок, другая – на талии.

Она остается одна, отделенная стеклом от всего мира. Люди проходят мимо, обычная радостная, улыбчивая толпа. Они выворачивают шеи, таращась на манекен, который выставили, но не одели. Какой-то мальчик тычет пальцем в нее, группа молодых людей смеется. И вдруг среди множества лиц она замечает лицо Максима. Он стоит и глядит на нее, а толпа движется мимо него, обтекает. Люди идут все быстрее, сливаясь в единый поток. Лицо Максима мелькает – то появляется, то исчезает, но он не отрывает от нее глаз.

Арина зовет его, но он не слышит. Он поднимает руки, и она видит направленный на нее объектив. В его руках камера, он подносит ее к лицу, и яркая фотовспышка ослепляет ее. Она что-то кричит, ее легкие вот-вот разорвутся, она бьется, захлебывается слезами.

Ее голос вдруг пропадает, и его место занимает чей-то другой, ласковый, бархатный. Мужской.

– Ш-ш-ш, девочка моя. Тише, – Арина дергается и просыпается. Ощущая прикосновение крепких рук, она не может понять, где она и что произошло, но эти руки – теплые и такие нежные, и она отдается им, все еще потрясенная.

– Это был сон, только сон, – шепчет Максим. – Расскажи мне.

Но рассказать не так просто. События рассеиваются, спутываются в клубок многокрасочных ниток. Все вместе – и ничего в отдельности.

– Одна. Я – одна. Никого. Никто не слышит. Я не помню, не помню… – Она сбивается, а слезы текут по ее щекам, и отчего-то ей это приносит облегчение. Максим обнимает ее и прижимает к себе. Он целует ее в губы и шепчет жарко.

– Ничего не бойся, ты же со мной.

– Не уходи, – Арина вцепляется в его плечи, утыкается ему в грудь, и кошмар рассеивается.

– Я не уйду. Спи, – шепчет Максим. Он гладит ее по спутанным волосам, и она успокаивается, закрывает глаза и погружается в сон.

Он много дал бы, чтобы узнать, что ей приснилось.

Бедная девочка. Что он делает с ней? Разве этого он хотел? Почему ей снятся кошмары? Почему ей не снится жаркий, сводящий с ума секс и их поцелуи? Он обещал ей, что это лето станет для нее незабываемым, но он не имел в виду того, что она станет просыпаться в холодном поту, сотрясаясь от ужаса.

Сидя в кресле напротив большой кровати, он смотрел на Арину. Она мирно спала. А его глаза горели болью и чувством вины – двумя самыми его нелюбимыми чувствами. Он свел брови. Отчего-то эта девочка вызывала у него необъяснимую нежность и желание защитить ее. Но – от чего, если ее самая большая угроза исходит от него самого?

Меньше всего он хотел быть причиной ее кошмаров, ведь он сам, сколько себя помнит, засыпал одетым, никогда – на кроватях. Если уж кто и знал, что такое кошмары, так это баловень жизни Максим Коршун. Если б он мог, он бы не спал вообще, чтобы длинные кровавые щупальца его персонального дьявола с ледяными глазами не пробрались под одеяло и не душили его снова и снова, заливая белоснежные простыни кровью.

Но дьявол с ледяными глазами никогда не приходит, если спать на полу или в кресле.

Именно там Арина и нашла его, когда проснулась. Солнце било в окно, день давно начался. Как вампиры, они теперь бодрствовали ночами и прятались от солнечных лучей.

Максим полулежал в широком, красивом, но не слишком удобном кресле, вытянув вперед ноги. Одна рука свесилась с подлокотника, голова склонилась к плечу, и Арина могла бы поклясться – поза весьма неудобная. Она кричала во сне. И он пришел к ней, успокоил, дождался, чтобы она снова уснула, но не лег к ней в постель, а остался в кресле.

Стеклянная стена снова мелькнула было перед ее внутренним взором, но только на миг. Дело не в ней, Арине. Максим почему-то ненавидит кровати, но не ее. Он ненавидел кровати и раньше. Дело совсем не в ней. Нельзя всегда и во всем винить себя. «Он пришел утешать тебя ночью, разве это ничего не значит?» Арина тихонько подкралась поближе и присела на корточки возле кресла. Во сне он был еще красивее, если это возможно. Молодой темноволосый воин с сильными широкими плечами, со шрамом на груди, такой уязвимый во сне. Его лицо было безмятежным и расслабленным, оно казалось немного детским из-за припухших губ, нежных сейчас, когда их не сводит жесткая ухмылка или насмешливая улыбка с сомкнутыми губами. Трудно представить, что когда-то он был обычным мальчишкой. Трудно представить, что она могла жить, не зная его.

Она так сильно хочет его любить, что это почти непереносимо.

Арина осторожно взяла его ладонь, свисавшую с кресла. Она поцеловала тыльную сторону в серединке и прижала ее к своему лицу, закрыв глаза. Новый день. Максим сонно посмотрел на нее и улыбнулся.

– Привет, Белоснежка, – он поцеловал сначала одну ее руку, потом другую – и вдруг слегка прикусил за боковую сторону, заставив ее ойкнуть и улыбнуться.

– Прости, – промурлыкала она. – Я не хотела тебя будить, просто ты такой красивый во сне. Я хотела пожелать тебе доброго дня, мой первый мужчина.

– Ух ты, как это прекрасно звучит в твоих устах! Да и сами уста… – Максим потянул Арину к себе.

– Ты знаешь, что уже почти обед? Не набрасывайся на меня прямо немедленно, – взмолилась она. – Мне нужно хотя бы умыться.

– У меня и в мыслях не было, – рассмеялся Максим, отпуская ее и потягиваясь. – Но теперь, когда ты такая… м-м-м… прямо передо мной… Может быть, я пересмотрю свои намерения.

– Не успеешь, – хихикнула Арина и подскочила, умчалась в дальнюю ванную комнату умываться. Она боялась (надеялась?), что он ворвется туда за ней, и повторится в какой-нибудь очередной безумной вариации вчерашняя ночь. Темные стены и мраморный пол душевой вызвали шквал воспоминаний, и мышцы влагалища немедленно отреагировали на эти воспоминания томительными сокращениями. Внутри все ныло и сладко отдавало болью. Неужели теперь так будет всегда?

Все лето, имела она в виду. Если он собирается доводить ее до потери сознания каждый день этого лета, то к концу августа от нее ничего не останется, кроме стонов и криков. Сгорать в таком пламени постоянно, медленно, неумолимо – это может быть опасно!

Но Максим не пришел за ней в ванную. Арина умылась, почистила зубы и осмотрела свое тело в большом, от пола до потолка зеркале. Глупая улыбка и румянец, пунцовые, высохшие, истерзанные губы. Синяк от его крепкой хватки, след его пальца на предплечье. Ссадина на бедре. Эта откуда? Не вспомнить. Разбитые коленки – Максим обожал эту игру, когда она внизу, под ним, с его членом во рту. Ей нравилось стоять перед ним на коленях и видеть бешеный восторг в его глазах. Арина подсчитывала каждую отметину, каждый затронутый в ее теле нерв, как трофеи, добытые в дотоле неведомом бою.

Почему он не идет?

Арина закончила с процедурами, но не стала мыть голову – вчера Максим вымыл ее, нежно намыливая, массируя кожу и посмеиваясь над тем измененным состоянием, до которого он довел ее своими играми. Теперь оставалось лишь расчесать волосы, что удалось не сразу и не с полной победой – вот что бывает, когда ложишься спать с мокрыми волосами.

• Предыдущая
• 43/59
• Следующая