Антикварий - Скотт Вальтер - Страница 14

• Предыдущая
• 14/122
• Следующая

Мы уже говорили, что мистер Олдбок мало общался с окрестными джентльменами, за исключением одного из них. Это был сэр Артур Уордор, баронет старинного рода, обладатель крупного состояния, обремененного, правда, различными долговыми обязательствами. Отец его, сэр Энтони, был якобитом и с энтузиазмом поддерживал эту партию, пока мог ограничиваться одними словами. Никто не выжимал апельсина с более многозначительным видом. Никто не умел так ловко провозгласить опасный тост, не приходя в столкновение с уложением о наказаниях. А главное, никто не пил за успех «дела» так усердно и с таким самозабвением. Однако в 1745 году при приближении армии горцев оказалось, что пыл достойного баронета стал чуточку более умеренным как раз в такое время, когда он был бы особенно нужен. Правда, он много разглагольствовал о том, что пора бы выступить в поход за права Шотландии и Карла Стюарта. Но его походное седло годилось только для одной из его лошадей, а эту лошадь никак не удавалось приучить к звукам выстрелов. Возможно, что любящий хозяин сочувствовал образу мыслей этого мудрого четвероногого и пришел к заключению, что то, чего так боялся конь, не могло быть полезным и для всадника. Так или иначе, пока сэр Энтони Уордор говорил, и пил, и медлил, решительный мэр Фейрпорта (который, как мы упоминали, был отцом антиквария) выступил из своего древнего города во главе отряда горожан-вигов и немедленно, именем короля Георга II, захватил замок Нокуиннок, четырех выездных лошадей и самого владельца. Вскоре сэр Энтони по приказу министра был отправлен в лондонский Тауэр, и с ним поехал его сын, тогда еще юноша. Но так как не было установлено ничего похожего на открытый акт измены, отец и сын через некоторое время были освобождены и возвратились в свой Нокуиннок, где основательно пили и повествовали о своих страданиях за дело короля. У сэра Артура это настолько вошло в привычку, что и после смерти его отца нонконформистский капеллан постоянно молился о восстановлении в правах законного монарха, о свержении узурпатора и об избавлении от жестоких и кровожадных врагов. И хотя всякая мысль о серьезном сопротивлении Ганноверскому дому давно была забыта, эти изменнические молебствия сохранялись более для формы, утратив свой внутренний смысл. Это видно хотя бы из того, что, когда приблизительно в 1770 году в графстве состоялись выборы, которые потом были кассированы, достойный баронет скороговоркой прочитал клятву о непризнании Претендента и преданности правящему монарху, чтобы поддержать интересовавшего его кандидата. Тем самым он отступился от наследника, о реставрации которого еженедельно молил небо, и признал узурпатора, падения которого неизменно жаждал. В дополнение к этому печальному примеру человеческого непостоянства упомянем, что сэр Артур продолжал молиться за дом Стюартов даже тогда, когда их род угас; и хотя ему, при его теоретической преданности, нравилось воображать их живыми, он в то же время по своей фактической службе и практическим действиям был самым ревностным и верным подданным короля Георга III.

В остальном сэр Артур Уордор жил как большинство сельских джентльменов в Шотландии: охотился и удил рыбу, давал обеды и сам ездил на обеды, посещал скачки и собрания местного дворянства, числился административным, должностным лицом графства и попечителем по дорожным сборам. Но в более преклонных летах, став слишком ленивым и неповоротливым для развлечений на открытом воздухе, он вознаградил себя тем, что стал почитывать книги по истории Шотландии. Приобретя постепенно вкус к памятникам старины — вкус не очень глубокий и не очень верный, — он стал приятелем своего соседа мистера Олдбока из Монкбарнса и его сотоварищем по антикварным изысканиям.

Однако между этими двумя чудаками существовали и расхождения во взглядах, иногда вызывавшие размолвки. Доверчивость сэра Артура как антиквария была безгранична, тогда как мистер Олдбок (несмотря на происшествие с преторием в Кем оф Кинпрунз) был гораздо осторожнее в оценке разных преданий и не так спешил принимать их за чистую монету. Сэр Артур счел бы себя виновным в оскорблении величества, если бы усомнился в существовании хотя бы одного из властителей в колоссальном перечне ста четырех королей Шотландии, признаваемом Бойсом и ставшем классическим после Бьюкэнана, перечне, на который Иаков VI опирался в своих притязаниях на наследие древних королей, чьи портреты до сих пор хмуро взирают со стен галереи в Холируде. Олдбок же, человек искушенный и осторожный и не слишком уважавший божественные права наследования, был склонен находить неясности в этом священном списке и утверждал, что чередование потомства Фергюса на страницах шотландской истории так же необоснованно и недостоверно, как призрачное шествие потомков Банко по пещере Гекаты.

Другим больным вопросом было доброе имя королевы Марии, которое баронет защищал самым рыцарственным образом, тогда как эсквайр порочил его, несмотря на красоту и бедствия этой дамы. Когда, к несчастью, разговор переходил на более поздние времена, поводы для разногласий возникали почти на каждой странице истории. Олдбок по своим убеждениям был ревностный пресвитерианин, церковный староста, сторонник принципов революции и протестантского престолонаследия, тогда как сэр Артур все это решительно отвергал. Правда, они сходились в должной любви и преданности монарху, в настоящее время занимающему трон (Читатель поймет, что это относится к правлению нашего покойного благословенного государя Георга Третьего. note 42, но это было единственным пунктом их единения. Поэтому часто случалось, что между ними возникали пререкания, во время которых Олдбок не всегда сдерживал свой едкий юмор, и баронету казалось, что потомок немецкого печатника, человек, чьи отцы «искали низменной дружбы ничтожных бюргеров», иной раз забывается и присваивает себе в спорах свободу, недопустимую при общественном положении и древности рода его противника. Временами все это, да еще старинная обида из-за того, что отец мистера Олдбока захватил некогда его выездных лошадей, а также усадьбу, оплот его могущества, вдруг вспоминалось баронету и воспламеняло как его щеки, так и его аргументы. И наконец, мистер Олдбок, считая своего почтенного друга и коллегу в некоторых отношениях порядочным дураком, был склонен яснее намекать ему на свое неблагоприятное мнение, чем это допускают современные правила вежливости. В таких случаях они часто расставались, проникнутые глубоким взаимным возмущением, и были близки к решению отказаться в дальнейшем от общества друг друга.

Но с утром просыпался здравый разум, и, так как каждый сознавал, что общество другого в силу привычки необходимо для его душевного равновесия, их разлад быстро устранялся. В таких случаях Олдбок, принимая в соображение детскую обидчивость баронета, обычно выказывал свое умственное превосходство тем, что снисходительно делал первый шаг к примирению. Но уже раз или два бывало, что аристократическая спесь слишком заносчивого высокородного сэра Артура задевала чувства потомка печатника. В таких случаях разрыв между обоими чудаками мог бы стать окончательным, если бы не деликатные усилия и посредничество дочери баронета, мисс Изабеллы Уордор, которая вместе со своим братом, в то время находившимся за границей на военной службе, составляла все семейство баронета. Она хорошо понимала, как необходим мистер Олдбок для развлечения ее отца и поддержания его хорошего настроения, и когда насмешливость одного и высокомерие другого требовали ее вмешательства, оно редко не увенчивалось успехом. Под кротким влиянием Изабеллы ее отец забывал о несправедливостях, причиненных королеве Марии, а мистер Олдбок прощал кощунственные слова, оскорблявшие память короля Вильгельма. Обычно она при таких диспутах шутливо брала сторону отца, что дало повод мистеру Олдбоку называть Изабеллу своим «прекрасным врагом», хотя, собственно говоря, этот джентльмен считался с ней больше, чем с какой-либо иной представительницей ее пола, поклонником которого он, как мы видели, не был.

• Предыдущая
• 14/122
• Следующая