Антикварий - Скотт Вальтер - Страница 44

• Предыдущая
• 44/122
• Следующая

— Здесь было пристанище учености в дни мрака, мистер Ловел, — сказал Олдбок, вокруг которого теперь собралось все общество, любуясь внезапно открывшейся и столь романтической панорамой. — Здесь отдыхали мудрецы, уставшие от мирской суеты и посвятившие себя либо размышлениям о мире грядущем, либо службе поколениям, которые должны были наследовать им в мире сем. Я сейчас покажу вам библиотеку. Вы видите этот участок стены с прямоугольными окнами, разделенными надвое небольшими колоннами? Вот там она и помещалась, и в ней, как уверяет принадлежащая мне старинная рукопись, было пять тысяч томов. Здесь я смело могу присоединиться к горьким жалобам высокоученого Лиленда, который, сожалея об упадке монастырских библиотек, восклицает, как Рахиль, оплакивающая свое бесплодие, что, если бы из наших библиотек выпрыгнули в руки зеленщиков, свечников, мыловаров и прочих дельцов и торгашей папские буллы, декреты, декреталии, конституции и прочая дьявольская стряпня, а также софизмы Хейтсбурга, универсалы Порфирия, логика Аристотеля, богословие Дунса и всякое такое шулерство (прошу прощения, мисс Уордор) и все тому подобные плоды преисподней, — мы могли бы с этим примириться. Но то, что мы отдали наши древние летописи, сборники наших благородных преданий, наши ученые комментарии, наши народные хартии на самое презренное употребление, легло позором на нашу нацию и обесчестило нас перед потомством до скончания времен. О, пренебрежение, столь неуважительное, к нашей родине!

— О, Джон Нокс! — вздохнул баронет. — Джон Нокс, под чьим влиянием и покровительством была проделана эта патриотическая работа!

Антикварий, оказавшийся в положении птицелова, попавшегося в свой же силок, быстро отвернулся и закашлялся, чтобы скрыть легкую краску смущения.

— Что касается этого апостола шотландской Реформации… — начал он.

Но тут вмешалась мисс Уордор, чтобы прервать опасный разговор:

— Скажите, какого автора вы цитировали, мистер Олдбок?

— Высокоученого Лиленда, мисс Уордор, который упал без чувств, когда своими глазами увидел уничтожение монастырских библиотек в Англии.

— А я думаю, — сказала на это молодая леди, — что его несчастье, может быть, спасло разум кое-кому из современных антиквариев, которых, наверно, затопило бы такое огромное море учености, если бы не было принято осушительных мер.

— Благодарение небу, такой опасности теперь нет. Учености нам оставили с наперсток, а в нем не утонешь.

Сказав это, Олдбок повел собравшихся вниз, на берег, по крутой, но не опасной тропинке, и они вскоре оказались на зеленеющем лугу, посреди которого были расположены руины.

— Здесь эти люди жили, — продолжал антикварий, — и единственным их занятием было изучать далекую старину, переписывать манускрипты и сочинять новые произведения в назидание потомству.

— А также, — добавил баронет, — выполнять благочестивые обряды с блеском и церемониалом, достойными их духовного сана.

— И если мне разрешит заметить фисокородный сэр Артур, — с низким поклоном произнес немец, — монахи происфодили в своих лабораториях весьма любопитные опиты в опласти химии, а также magia naturalis note 110.

— Мне кажется, — сказал пастор, — им хватало работы по взиманию десятины в пользу священников и викариев в трех обширных приходах.

— И все это, — добавила мисс Уордор, наклонив голову в сторону антиквария, — без всяких помех со стороны женщин!

— Верно, мой прекрасный враг, — отозвался Олдбок. — Это был рай, куда не допускалась Ева, и можно только дивиться, как добрые отцы умудрились потерять его.

Высказывая подобные критические замечания по поводу занятий тех, кому некогда принадлежали нынешние руины, посетители некоторое время переходили от одной замшелой гробницы к другой под руководством Олдбока, весьма убедительно объяснявшего план строения и читавшего, с соответствующими пояснениями, полуистершиеся надписи, которые еще можно было разглядеть на могилах мертвых и в пустых нишах для статуй святых.

— Почему, — наконец спросила мисс Уордор антиквария, — предание сохранило нам такие скудные сведения об обитателях этих величественных зданий, возведенных с такой затратой труда и таким вкусом во времена, когда их хозяева были людьми чрезвычайно важными и могущественными? Самой невзрачной башне разбойного барона или эсквайра, жившего силой своего копья и меча, посвящена особая легенда, и пастух подробнейшим образом поведает вам имена и подвиги обитателей этой башни. Но попробуйте расспросить любого сельского жителя об этих великолепных и внушительных руинах — об этих башнях, этих арках, этих контрфорсах и окнах с колоннами, так дорого стоивших, — его ответ будет односложен: «Это давным-давно построили монахи».

Вопрос был довольно трудный. Сэр Артур возвел очи к небу, как бы ожидая оттуда вдохновения. Олдбок сдвинул парик на затылок. По мнению пастора, его прихожане были слишком преданны истинному учению пресвитерианской церкви, чтобы сохранять записи, касавшиеся притеснителей-папистов, этих побегов большого и мрачного древа беззакония, чьи корни уходят в недра семи холмов мерзостного нечестия. Ловел находил, что для решения вопроса лучше всего рассмотреть, какие события вообще оставляют наиболее глубокое впечатление в умах простых людей.

— Эти события, — утверждал он, — были похожи не на спокойное течение оплодотворяющей землю реки, а на бешеный, стремительный бег разъяренного потока. Те эры, от которых простой народ исчисляет время, всегда связаны с каким-либо периодом страха и бедствий — с ураганом, землетрясением или вспышкой гражданской смуты. А раз именно такие факты наиболее живо сохраняются в памяти народа, мы не должны удивляться, — заключил он, — что свирепого воина помнят, а мирных аббатов предают полному забвению.

— Если разрешат тшентльмены и леди и если мне простят сэр Артур, и мисс Уордор, и почтенный пастор, и мой допрый друг мистер Олденбок, с которым мы земляки, и любезный мистер Лофел, я думаю, что все это делает рука славы.

— Какая рука? — удивился Олдбок.

— Рука славы, мой допрый мистер Олденбок. Это великая и ушасная тайна, которой пользофались монахи, чтоби скрыть свои сокровища, когда так назыфаемая Реформация изгоняла их из монастырей.

— А, вот как! Расскажите нам об этом, — сказал Олдбок. — Такие тайны полезно знать.

— Что ви, мой допрый мистер Олденбок! Ви только посмеетесь надо мной. Но рука славы хорошо известна в странах, где шили ваши почтенные предки. Это рука, отрезанная от трупа челофека, пофешенного за убийство. Ее хорошенько высушивают в дыму мошшевельника, и если ви добавите к мошшевельнику немного тиса, то лучше не будет… Я хотел сказать — хуше не будет. Потом надо взять немного медфешьего шира, и немного барсучьего, и немного кабаньего, и немного — от младенца, только некрещеного (это очень вашно! ), и слепить из этого шира свечу, и влошить ее в нушный час и минуту, с нушными церемониями в руку славы, и тот, кто ищет клад, никогда ничего не найдет.

— Клянусь головой, что это заключение правильно! — воскликнул антикварий. — И вы говорите, мистер Дюстерзивель, что в Вестфалии было принято пользоваться такими изящными канделябрами?

— Постоянно, мистер Олденбок, когда ви не хотели, чтобы кто-нибудь софал нос в ваши дела. И монахи тоше — когда прятали свои церковные блюда, и чаши, и перстни с драгоценными камнями.

— Но вы, рыцари ордена розенкрейцеров, все же, несомненно, знаете, как разрушать чары и находить то, что бедные монахи прятали с таким трудом?

— Ах, допрый мистер Олденбок, — ответил мудрец, загадочно качая головой, — вам трудно этому поферить. Но если бы ви, сэр Артур, видели огромные, массивные, тончайшей работы предметы церковной утвари, а ви, мисс Уордор, — тот серебряный крест, что ми со Шрепфером нашли для господина фрейграфа — его точнее зофут барон фон Бландерхауз, — я уферен, что ви бы тогда больше не сомнефались.

— Увидеть — это, конечно, значит поверить. Но в чем состояло ваше искусство, ваша тайна, мистер Дюстерзивель?

• Предыдущая
• 44/122
• Следующая