Легенда о Монтрозе - Скотт Вальтер - Страница 16
- Предыдущая
- 16/57
- Следующая
— Нам беду сулить готовы
Вороны, сычи и совы.
Спит больной. Летите прочь!
Крик ваш слушал он всю ночь.
Прочь в руины, в подземелья,
В чащу зарослей, в ущелья -
В царство мрака! Чу, с высот
Жаворонок песню льет!
Убегайте в топь, в леса,
Волк-шатун, юла-лиса!
Близок хлев, а в нем — ягнятки,
Убегайте без оглядки,
Не оставив и следа, -
День идет, а с ним — беда.
Слышите: вдали, у лога,
Будят эхо звуки роса.
Как призрак тает, все бледнея,
Луна с рассветом. Злая фея,
Фантом, пугающий в пути
Скитальцев робких, прочь лети!
Гаси свой факел, дух бесплотный,
Он в топь ведет во тьме болотной.
Ты отплясал, твой срок истек -
Уже в лучах горит восток.
Рой грешных мыслей, черных дум,
Во сне гнетущих вялый ум,
Отхлынь от спящего. Так тает
Туман, когда заря блистает.
И ты, злой дух, чей страшный вид
Нам кровь и сердце леденит,
Шпорь вороного! Убирайся
И с ликом солнца не встречайся!
Во время пения Аллан Мак-Олей постепенно пришел в себя и начал сознавать, что происходит кругом. Глубокие морщины на лбу разгладились, и черты его, искаженные душевной болью, стали спокойней. Когда он поднял голову и выпрямился, выражение его лица, оставаясь глубоко печальным, утратило, однако, прежнюю дикость и жестокость, и теперь Аллан казался мужественным, благородным и не лишенным привлекательности, хотя его отнюдь нельзя было назвать красивым. Густые темные брови уже не были угрожающе сдвинуты, а его серые глаза, перед тем исступленно сверкавшие зловещим огнем, смотрели теперь спокойно и твердо.
— Слава богу, — произнес он после минутного молчания, когда замерли последние звуки арфы. — Рассудок мой больше не затемнен… Туман, омрачавший мою душу, рассеялся…
— За эту счастливую перемену, брат Аллан, — сказал лорд Ментейт, подходя к нему, — ты должен благодарить не только господа бога, но и Энног Лайл.
— Благородный брат мой Ментейт, — отвечал Аллан, вставая со скамьи и здороваясь с графом столь же почтительно, сколь и приветливо, — хорошо знает мой тяжкий недуг и по доброте своей не посетует на то, что я столь поздно приветствую его как гостя этого замка.
— Мы с тобой такие старые знакомые, Аллан, — сказал лорд Ментейт, — и к тому же такие добрые друзья, что всякие церемонии между нами излишни, но сегодня здесь соберется добрая половина всех горных кланов, а с их вождями, как тебе известно, необходимо соблюдать все правила учтивости. Как же ты отблагодаришь Эннот за то, что она сделала тебя способным принять Эвана Дху и еще невесть сколько гостей в шапках с перьями?
— Чем он отблагодарит меня? — сказала Эннот улыбаясь. — Да, уж надеюсь, не меньше, чем самой лучшей лентой с ярмарки в Дуне.
— С ярмарки в Дуне, Эниот? — печально повторил Аллан. — Много прольется крови, прежде чем наступит этот день, и, быть может, мне не суждено увидеть его. Но хорошо, что ты напомнила мне о том, что я Давно хотел сделать.
С этими словами он вышел из комнаты.
— Если он будет продолжать в том же духе, — заметил лорд Ментейт, — вам придется постоянно держать наготове вашу арфу, милая Эниот.
— Надеюсь, что нет, — грустно промолвила Эннот. — Этот припадок длился очень долго и, вероятно, не скоро повторится. Как ужасно видеть человека от природы великодушного и доброго и пораженного столь жестоким недугом!
Она говорила так тихо, что лорд Ментейт невольно подошел поближе и слегка наклонился к ней, чтобы лучше уловить смысл ее слов. При неожиданном появлении Аллана они так же невольно отшатнулись друг от друга с виноватым видом, словно застигнутые врасплох во время разговора, который они хотели бы сохранить в тайне от него. Это не ускользнуло от внимания Аллана; он резко остановился в дверях, лицо его исказилось, глаза грозно сверкнули; но это длилось лишь одно мгновение. Он провел по лицу своей широкой мускулистой рукой, точно желая стереть все следы гнева, и подошел к Эннот, держа в руке небольшой дубовый ларчик с причудливой инкрустацией.
— Будь свидетелем, лорд Ментейт, — сказал Аллан, — что я дарю Эннот Лайл этот ларец и все, что в нем хранится. Это немногие драгоценности, принадлежавшие моей покойной матери. Пусть вас не удивляет, что большой цены они не имеют, — жена шотландского горца редко владеет дорогими украшениями.
— Но это же фамильные драгоценности, — кротко и смущенно произнесла Эннот, отстраняя ларец. — Я не могу принять их.
— Они принадлежат лично мне, Эннот, — прервал ее Аллан. — Моя мать, умирая, завещала их мне. Это все, что я могу назвать своим, кроме пледа и палаша. Возьми эти безделушки, мне они не нужны, и сохрани их в память обо мне.., если мне не суждено вернуться с этой войны…
С этими словами он открыл ларец и подал его Эннот.
— Если эти вещи имеют хоть какую-нибудь ценность, — продолжал он, — располагай ими, они поддержат тебя, когда этот дом погибнет в огне и тебе негде будет приклонить голову. Но, прошу тебя, сохрани одно кольцо на память об Аллане, который за твою доброту отблагодарил тебя как мог, если и не сделал всего того, что бы желал.
Тщетно старалась Эннот Лайл удержать подступившие к глазам слезы в то время, как она говорила:
— Одно кольцо я приму от тебя, Аллан, как память о твоей доброте к безродной сиротке; но не заставляй меня брать ничего больше, ибо я и не хочу и не могу принять столь драгоценного подарка.
— Тогда выбирай, — сказал Аллан, — быть может, ты и права; остальное будет превращено в нечто более полезное для тебя же самой.
— И не думай об этом! — сказала Эннот, выбрав одно колечко, показавшееся ей самым малоценным из всех украшений. — Сохрани их для своей будущей невесты или для невесты твоего брата… Боже ной! — воскликнула она, глядя на кольцо. — Что это я выбрала?
Аллан бросил на кольцо быстрый взгляд, исполненный тревоги и страха: на эмалевом поле кольца был изображен череп над двумя скрещенными кинжалами. Увидев эту эмблему, Аллан так горестно вздохнул, что Эннот невольно выпустила кольцо из рук, и оно покатилось по полу. Лорд Ментейт поднял его и подал дрожавшей от страха Эннот.
— Бог свидетель, — торжественно произнес Аллан, — что твоя, а не моя рука поднесла ей этот зловещий подарок! Это траурное кольцо, которое моя мать носила в память о своем убитом брате.
— Я не боюсь дурных примет, — сказала Эннот, улыбаясь сквозь слезы, — и ничто, полученное из рук моих покровителей (так Эвнот любила называть Аллана и лорда Ментейта), не может принести несчастья бедной сироте.
Она надела кольцо на палец и, перебирая струны арфы, запела веселую песенку, бывшую в то время в большой моде, — неизвестно какими судьбами эта песенка, отмеченная всеми признаками изысканной и вычурной поэзии эпохи Карла Первого, попала прямо с какого-нибудь придворного маскарада в дикие горы Пертшира:
Не в звездах вся судьба людей, Их жизни перемены, — Гляди, гадая, чародей, В глаза моей Елены.
Но не сули мне, звездочет, Измены и разлуки, Чтоб не изведать в свой черед Такой же горькой муки.
— Она права, Аллан, — сказал лорд Ментейт, — и конец этой песенки справедливо говорит о том, как тщетны все наши попытки заглянуть в будущее.
— Нет, она не права, — мрачно возразил Аллан, — хотя ты, столь легкомысленно отвергающий мои предостережения, может быть и не увидишь, как сбудется это знамение. Не смейся так презрительно, — продолжал он, — или, впрочем, смейся сколько тебе угодно, скоро твоему веселью будет положен предел!
— Твои пророчества меня не устрашат, Аллан, — сказал лорд Ментейт. — Как бы коротка ни была отпущенная мне жизнь, нет того ясновидца, который мог бы увидеть ее конец.
— Замолчите, ради всего святого! — воскликнула Эннот, прерывая его. — Ведь вы же знаете его нрав и знаете, что он не терпит…
— Не бойся, Эннот, — сказал Аллан, перебивая ее. — Мысли мои ясны и душа спокойна. Что касается тебя, Ментейт, — продолжал он, обращаясь к графу, — то знай: мои взоры искали тебя на полях сражений, усеянных телами горцев из Верхней и Нижней Шотландии так густо, как густо усеяны грачами ветви этих вековых деревьев, — и он указал на рощу, видневшуюся за окном. — Мои взоры искали тебя, но твоего трупа там не было… Мои взоры искали тебя в рядах захваченных в плен и обезоруженных воинов, выстроенных во дворе старинной полуразрушенной крепости; залп за залпом.., вражеские пули сыпались на них.., взвод за взводом они падали, как сухие осенние листья.., ню тебя не было среди них… Я видел, как воздвигают помосты и готовят плахи; видел землю, посыпанную опилками, священника с молитвенником и палача с топором, — но и здесь мои взоры не нашли тебя.
- Предыдущая
- 16/57
- Следующая
