Библейские мотивы в русской поэзии (Сборник) - Анненский Иннокентий Федорович - Страница 18
- Предыдущая
- 18/23
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
18
. . . . . . . . . . .
«Томимый грустью непонятной…»
Томимый грустью непонятной,
Всегда чужой в толпе людей,
Лишь там, в природе благодатной
Я сердцем чище и добрей.
Мне счастья, Господи, не надо!
Но я пришел, чтоб здесь дышать
Твоих лесов живой прохладой
И листьям шепчущим внимать.
Пусть росы падают на землю
Слезами чистыми зари…
Твоим глаголам, Боже, внемлю:
Открыто сердце, – говори!
Молитва о крыльях
Ниц простертые, унылые,
Безнадежные, бескрылые,
В покаянии, в слезах —
Мы лежим во прахе прах,
Мы не смеем, не желаем,
И не верим, и не знаем,
И не любим ничего.
Боже, дай нам избавленья,
Дай свободы и стремленья,
Дай веселья Твоего.
О, спаси нас от бессилья,
Дай нам крылья, дай нам крылья,
Крылья Духа Твоего!
Март
Больной, усталый лед,
Больной и талый снег…
И всё течет, течет…
Как весел вешний бег
Могучих мутных вод!
И плачет дряхлый снег,
И умирает лед.
А воздух полон нег,
И колокол поет.
От стрел весны падет
Тюрьма свободных рек,
Угрюмых зим оплот, —
Больной и темный лед,
Усталый, талый снег…
И колокол поет,
Что жив мой Бог вовек,
Что смерть сама умрет!
«О, если бы душа была полна любовью…»
О, если бы душа была полна любовью,
Как Бог мой на кресте – я умер бы любя.
Но ближних не люблю, как не люблю себя,
И все-таки порой исходит сердце кровью.
О, мой Отец, о, мой Господь,
Жалею всех живых в их слабости и силе,
В блаженстве и скорбях, в рожденьи
и в могиле,
Жалею всякую страдающую плоть.
И кажется порой – у всех одна душа,
Она зовет Тебя, зовет и умирает,
И бредит в шелесте ночного камыша,
В глазах больных детей, в огнях зарниц
сияет.
Душа моя и Ты – с Тобою мы одни.
И смертною тоской и ужасом объятый,
Как некогда с креста Твой Первенец
распятый,
Мир вопиет: Лама́! Лама́! Савахфани́.
Душа моя и Ты – с Тобой одни мы оба,
Всегда лицом к лицу, о, мой последний
Враг,
К Тебе мой каждый вздох, к Тебе мой
каждый шаг
В мгновенном блеске дня и в вечной
тайне гроба,
И в буйном ропоте Тебя за жизнь кляня,
Я всё же знаю: Ты и я – одно и то же,
И вопию к Тебе, как Сын Твой: Боже, Боже,
За что оставил Ты меня?
Бог
О, Боже мой, благодарю
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир, Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю…
Пускай мученья мне грозят, —
Благодарю за этот миг,
За всё, что сердцем я постиг,
О чем мне звезды говорят…
Везде я чувствую, везде
Тебя, Господь, – в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине моей души.
Я Бога жаждал – и не знал;
Еще не верил, но, любя,
Пока рассудком отрицал, —
Я сердцем чувствовал Тебя.
И Ты открылся мне: Ты – мир.
Ты – всё. Ты – небо и вода,
Ты – голос бури, Ты – эфир,
Ты – мысль поэта, Ты – звезда.
Пока живу – Тебе молюсь,
Тебя люблю, дышу Тобой,
Когда умру – с Тобой сольюсь,
Как звезды с утренней зарей.
Хочу, чтоб жизнь моя была
Тебе немолчная хвала,
Тебя за полночь и зарю,
За жизнь и смерть – благодарю!..
Константин Дмитриевич Бальмонт
1867–1942
Звезда пустыни
Иногда в пустыне возникают голоса,
но никто не знает, откуда они.
1
О Господи, молю Тебя, приди!
Уж тридцать лет в пустыне я блуждаю,
Уж тридцать лет ношу огонь в груди,
Уж тридцать лет Тебя я ожидаю.
О Господи, молю Тебя, приди!
Мне разум говорит, что нет Тебя,
Но слепо я безумным сердцем верю,
И падаю, и мучаюсь, любя.
Ты видишь: я душой не лицемерю,
Хоть разум мне кричит, что нет Тебя!
О, смилуйся над гибнущим рабом!
Нет больше сил стонать среди пустыни.
Зажгись во мраке огненным столбом,
Приди, молю Тебя, я жду святыни.
О, смилуйся над гибнущим рабом!
2
Только что сердце молилось Тебе,
Только что вверилось темной судьбе, —
Больше не хочет молиться и ждать,
Больше не может страдать.
Точно задвинулись двери тюрьмы, —
Душно мне, страшно от шепчущей тьмы,
Хочется в пропасть взглянуть и упасть,
Хочется Бога проклясть.
3
О Даятель немых сновидений,
О Создатель всемирного света,
Я не знаю Твоих откровений,
Я не слышу ответа.
Или трудно Тебе отозваться?
Или жаль Тебе скудного слова?
Вот уж струны готовы порваться
От страданья земного.
Не хочу славословий заемных, —
Лучше крики пытаемых пленных,
Если Ты не блистаешь для темных
И терзаешь смиренных!
4
О, как Ты далек! Не найти мне Тебя,
не найти!
Устали глаза от простора пустыни
безлюдной,
Лишь кости верблюдов белеют
на тусклом пути
Да чахлые травы змеятся над почвою
скудной.
Я жду, я тоскую. Вдали вырастают сады.
О, радость! Я вижу, как пальмы растут,
зеленея.
Сверкают кувшины, звеня от блестящей
воды.
Всё ближе, всё ярче! – И сердце
забилось, робея.
Боится и шепчет: «Оазис!» – Как сладко
цвести
В садах, где, как праздник, пленительна
жизнь молодая.
Но что это? Кости верблюдов лежат
на пути!
Всё скрылось. Лишь носится ветер,
пески наметая.
5
Но замер и ветер средь мертвых песков,
И тише, чем шорох увядших листов,
Протяжней, чем шум океана,
Без слов, но слагаясь в созвучия слов,
Из сфер неземного тумана
Послышался голос, как будто бы зов,
Как будто дошедший сквозь бездну веков
Утихший полет урагана.
6
«Я откроюсь тебе в неожиданный миг —
И никто не узнает об этом,
Но в душе у тебя загорится родник,
Озаренный негаснущим светом.
Я откроюсь тебе в неожиданный миг.
Не печалься, не думай об этом.
Ты воскликнул, что Я бесконечно далек, —
Я в тебе, ты во Мне безраздельно.
Но пока сохрани только этот намек:
Всё – в Одном. Всё глубоко и цельно.
Я незримым лучом над тобою горю,
Я желанием правды в тебе говорю».
7
И там, где пустыня с лазурью слилась,
Звезда ослепительным ликом зажглась.
Испуганно смотрит с немой вышины, —
И вот над пустыней зареяли сны.
Донесся откуда-то гаснущий звон,
И стал вырастать в вышину небосклон.
И взорам открылось при свете зарниц,
Что в небе есть тайны, но нет в нем границ.
И образ пустыни от взоров исчез,
За небом раздвинулось Небо небес.
Что жизнью казалось, то сном пронеслось,
И вечное, вечное счастье зажглось.
18
- Предыдущая
- 18/23
- Следующая
