Бремя Власти - Кузмичев Иван Иванович - Страница 27

Весть о победе русского воинства над врагом разнеслась по столице с первыми ударами колокола. А через некоторое время, когда все звонари заняли свои места радостный переливчатый звон кажется донесся даже до Царства Небесного. В честь этого из погребов царских хранилищ выкатили две сотни бочек медовухи и пива, да еще к тому же наказали всем трактирам 'кормить людей от пуза'. Лишними на этом всеобщем праздники были лишь стражи порядка, да незаметные простому люду берложники всесильного князя-кесаря.

Не удержалась и молодая императрица, выпила чарочку разбавленного испанского красного вина, привезенного в дар русскому государю бессменным послом князем Челламаре. Впрочем и остальные видные сановники не отказали себе в удовольствии, благо что каждый чувствовал и толику своей заслуги в этом событии: что ни говори, а государство в первую очередь — это люди, а уж потом земля и богатство. Алексей Первый это знал как никто другой, поэтому и требовал со всех служивых, не важно в каком ведомстве и звании полной самоотдачи. В этом стремлении он не уступал от Петра Великого, деяния которого уже внесены в скрижали Истории!

Люди устроили гуляния сразу как только глашатаи донесли до них приказ Царского Совета: 'В этот день веселиться, работать запрещено и встречать любого гостя как родного! Тот же кто нарушит волю государеву будет казнен прилюдно — батогами.'

Большая часть веселящегося народа собралась на Марсовом поле и перед Кремлем, где даже бояре с молодыми дворянами в хмельном подпитии сидели в обнимку с сапожником или вовсе с черносошным крестьянином. Звучали зычные здравицы императору с женой, армии, что обороняет народ от супостата и конечно же самим себе — мудрым и понимающим, живущим в столь необыкновенной стране. Последние тосты по большей части говорили бывшие иноземцы, теперь обрусевшие, принявшие Русь как мать родную, пусть и бывшую когда-то стервозной мачехой.

Мало кто из гулявших знал, что среди них спокойно ходит молодая императрица, а она не поднимая капюшона светло-зеленого плаща подходила то к одному столу, то к другому, слушала людей и украдкой вглядывалась в веселящихся. О трех дюжинах лейб-гвардейцах, неустанно хранивших ее покой она вовсе старалась не думать.

Люди отдавались беззаботному веселью так будто это они бились с врагом несколько дней назад. Впрочем, императрица их понимала — в такую пору хочется отдохнуть душой, был бы повод радостный, а там хоть трава не расти.

Однако как не хотелось Ольге задержаться на гулянье, позволить лишнего она себе не могла — государевы дела ждали, да и Ярославушка с Иваном ждали мамку: сегодня лишь утречком на одну секундочку увиделись и все.

Пусть люди гуляют, а ах покой в это время есть кому охранять, да и указы государевы исполнить.

Вот и любящая, а главное любимая жена, верная соратница государя с тяжелым сердцем принималась за непривычнее вещи, так и не сумев до конца разобраться во всем этом нагромождении. Даром что травница, положившаяся на верность советников и светлую голову патриарха Иерофана…

Но то было в Кремле, на улице же народ гуляля так как давненько не было, даже на Новый Год и то такого ажиотажа не наблюдалось. Еще светило на закатилось за горизонт, а многие успели не единожды напиться! Лишь стражи порядка следили за особо ретивыми гуляками, прерывая намечающиеся потасовки и конфликты.

Среди толпы выделились только те кто по долгу службы не мог приложиться к чарочке и забыть о сегодняшних делах. Один из таких, одетый в неброский наряд простого приказчика лавировал между шатающимися людьми, прежде чем войти в богатый терем, он по привычке сделал несколько кругов по прилегающим улочкам.

Однако на фоне всеобщей сутолоки в Первопрестольной в этот день было место где даже всеобщий праздник не нарушил свойственный ему покой: здесь не бегают приказчики, служки не зазывают посетителей, не кричат разносчики снеди, а уж о трактирных гуляках и вовсе не может быть и речи.

Этот терем стоял рядом с Торговыми рядами отдельно от всех, будто огороженный невидимым занавесом. Трехэтажный, мало отличимый от прочих столь же богатых строений он все же выделялся среди прочих своим медным флигелем-орлом на высоком шпиле. Во дворе за высоким забором росли дубы и березы, а под окнами стояли два кедра. Хоромы принадлежали богатому и знатному человеку.

В таких домах не принято суетиться по пустякам, бегать, сталкиваться в полумраке коридоров, как не принято обсуждать приказы хозяина или не дай Бог не оправдать высочайшего доверия. Здесь царит атмосфера весеннего ожидания.

Запах ароматных благовоний, раскуренных возле хозяйских покоев, освежал разум, позволял мыслить яснее, ярче. Вместо старого монаха, что проносил медную дымящую курильницу по верхам каждое утро и вечер, теперь молодой служка. Из дворовых. Хозяину он чем-то приглянулся. Ну а за своего старого слугу, принявшего смерть за него, князь, который и являлся хозяином терема, отомстил врагам люто, да так, что всех родичей до пятого колена вывел. И вот третий год как все тихо.

В кабинете как обычно за столом из мореного дуба, проводя большую часть времени, спокойно восседал кряжистый человек, черные с проседью волосы спадали с плеч, аккуратная борода едва касалась груди. Давний парик, только-только появившийся при царском дворе до сих пор пылится неподалеку — как воспоминание о Петре Великом, принесшим на Русь столько нового, непонятного, порой вовсе ненужного.

Возле обитого алым бархатом кресла на подставке, мастерски вырезанной из красного дерева, приютился небольшой деревянный жезл царского советника. Солнечные лучи, падающие из широких окон, играли на серебряных пуговицах кафтана советника, на краю стола лежала красная кепь с двухсторонним козырьком. Ее князь носил только когда шел на Совет, в противном случае она всегда лежала у него на столе.

Сейчас, когда не смотря на то, что княжеское подворье было в стороне от гуляний, звуки веселящегося люда все равно прорывались внутрь. И ведь окна не закрыть — духота страшная, будто в бане!

Вот и сидел царский советник не зная как быть — толи делами заняться, толи отдохнуть чуток, да медовухи попробовать, тот бочонок, что боярин Куприянов прислал. Но привычка не откладывать в долгий ящик то что требует внимания взяла свое.

— Еремка!

Услышав голос господина, Еремей пребывая на первом этаже, близ кухни, встрепенулся, мигом оправил кафтан, да перетянул кушак, после чего бегом взлетел к князю в кабинет.

— Я здесь господин, — склонился слуга войдя в кабинет.

— Рассказывай.

— Лорд Хартли благодарен за своевременную информацию.

— И?

— Кроме того, что он усердно пытался выяснить имя доброжелателя, ничего сказано не было.

— Ишь ты, немчура! Ему все поди на блюдечке с голубой каемочкой преподнесли, а он еще кочевряжиться вздумал! Ну, ничего англы получат свое… в свое время, — раздраженно заметил князь.

Еремей почтительно внимал и мотал на ус, благо уже неплохая поросль под носом имелась.

— Ладно, нам главное донести до него сведения было, а уж остальное пусть сам решает. Теперь о персах, что за задержки с караванами?

— В Персии восстание…

— У этих дикарей всегда восстания! Где мой шелк?! — князь постепенно выходил из себя.

Вообще он не был склонен к спонтанному раздражению и уж тем более всегда держал себя в руках, однако на этот раз сложились два фактора. Первый — сегодняшний день был до безобразия жаркий, что не улучшало настроения князя. Второй — на это предприятие у советника были большие надежды, недаром почти пятую часть своего капитала вложил и хотел получить с них минимум сам-семь, а то и все десять! А тут, когда караван должен уже вернуться назад выясняется, что он даже еще не выехал.

— Торговая кампания Кирана Эбирея просит подождать, пока войска шаха не очистят от мятежников захваченные области.

— Сроку им три месяца и ни днем больше. Ступай!

От хозяина Еремей вылетел пулей, размашисто перекрестился и бегом бросился вниз. На ходу он обдумывал как поступить, ведь князь не бросает слов на ветер, а там где опростоволосился казанский купец может статься, что и грешки самого Еремки всплывут. А что умеют делать княжеские заплечных дел мастера, он знал не понаслышке, приходилось бывать в качестве зрителя.