Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать - Слаповский Алексей Иванович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/58
• Следующая

— Да и я в женском смысле не прочь, — оглянувшись, шепнула со вздохом Антонина.

— Тогда милости прошу в гости! — воскликнул Джуравский. — Чайку! Шампанского!

— Я с незнакомыми людьми, не проживающими в этом доме, чаю и шампанского не пью! — опомнилась Антонина.

Джуравский обозвал ее.

— Ходят тут всякие! — классически ответила Антонина.

Тогда Джуравский стал пить и дебоширить в квартире и во дворе.

Никто не обращал внимания.

Джуравский по вечерам выходил на балкон и ходил по перилам, как циркач.

Никто не видел этого.

Джуравский кидал в соседей с балкона помидорами — и свежими, и гнилыми.

Они обтирались и шли себе дальше по своим делам.

Прошло полгода.

Преисполнившись мужеством, Джуравский пришел к домоуправу и сказал:

— Ввиду непреложного факта моего проживания в течение полугода в квартире номер восемь моего бывшего, то есть умершего отца, прошу оформить мою прописку согласно правилам.

— В проживании не замечен, — ответил домоуправ так же, как отвечал и раньше.

— Тогда и ты не будешь замечен в проживании, — сказал Джуравский.

И заранее приготовленным ножом зарезал домоуправа.

Вернее, хотел зарезать, но не сумел, домоуправ остался жив и через три месяца вышел из больницы целехонький, только шея дергалась из-за поврежденного сухожилия.

Джуравского посадили в тюрьму на семь лет.

Вот и все.

Вы спросите, где же обещанный счастливый финал?

А вот он: отсидев семь лет в тюрьме, Джуравский, будучи еще крепким и относительно здоровым пятидесятидвухлетним мужчиной, пришел к Антонине, которую не мог забыть и которая все еще жила одна.

Он сказал, что хочет жениться на ней.

Она согласилась — потому что теперь у него было определенное положение — без квартиры. А то была двусмысленность какая-то: и проживает и нельзя считать проживающим. Антонина же терпеть не могла двусмысленности, а еще более — общественного осуждения.

Свадьба была тихой, но приятной.

Соседи же теперь с Джуравским здороваются — и многодетные Ахеевы, и Акрономов, и подполковник в отставке Куйялло, и даже не помнящий зла домоуправ. Только алкоголик Дима Манаев не здоровается, потому что помер от пьянства шестого июля одна тысяча восемьдесят третьего года, в сильную жару.

30 января 1995 г.

На дне рождения у Евгения Николаевича Гордеева Игорь Матвеевич Босолыкин выпил четыре рюмки водки, стакан шампанского и полстакана красного вина.

Нина Федоровна Босолыкина выпила одну рюмку водки и полтора стакана шампанского, красного вина она не пила.

Вова Босолыкин выпил двенадцать рюмок водки, шампанского и вина не пил.

Григорий Яковлевич Яковлев выпил пять рюмок водки, пять стаканов шампанского и пять стаканов красного вина.

Алексей Юрьевич Лакомых выпил одну рюмку шампанского, больше ничего не пил.

Радий Альбертович Шанкр выпил три стакана шампанского и один стакан водки.

Людмила Егоровна Шанкр выпила полстакана красного вина.

Ниночка Шанкр выпила рюмочку шампанского.

Семен Иванович Ябин выпил двадцать восемь рюмок водки.

Лира Степановна Ябина выпила тоже двадцать восемь рюмок водки, но еще и три стакана вина и стакан шампанского.

Сам Евгений Николаевич выпил семь рюмок водки, два стакана шампанского и два стакана красного вина.

Хорошо повеселились гости на дне рождения Евгения Ивановича Гордеева!

Даже и в Саратове люди, бывает, ссорятся.

Случилось так.

Собрались три семьи: Климовы, Ефремовы и Ворошиловы.

Не первой молодости люди, но и не старые, поэтому ели и пили с удовольствием, повод же их встречи упоминать необязательно, он тут не при чем.

Ну, пили, ели, разговаривали.

Вышел Климов на балкон покурить и посмотреть на звездное небо.

Вышла вскоре и жена Ворошилова — тоже покурить, посмотреть на звездное небо. Она вышла, даже не зная, что там Климов,

Ну, курили, разговаривали о жизни, о судьбе и, возможно, о нравственном законе внутри человека и звездном небе над головой — поскольку образованные люди.

Закурили еще по одной, увлеченные разговором.

Тут вышел Ворошилов — то есть муж Ворошиловой.

— Курим? — спросил с весельем и иронией, потому что сам был некурящий.

— Курим! — так же весело откликнулись Климов и Ворошилова.

— Ну-ну, — сказал Ворошилов, взял Климова за шею и стал душить, и стал тянуть его за шею, чтобы сбросить с балкона.

Оторопевший Климов еле-еле вырвался из ревнивых, бешеных, но пьяных и поэтому слабых рук Ворошилова, и спросил:

— Ты чего?

— А того! — закричал Ворошилов — и ударил Климова в лицо.

Потом он ударил и жену свою, Ворошилову, и подоспевшего на выручку Ефремова, потом опять Климова, опять жену свою, Ворошилову, опять Ефремова — а сам уворачивался.

Насилу схватили его со всех сторон, успокоили, уложили спать.

Прошло время.

Климовы и Ворошиловы не виделись, не созванивались.

— Наверно, ему стыдно очень, — сказал Климов Климовой, своей жене. — Он хороший парень, только когда выпьет — ревнует к каждому столбу.

— Уж это точно, — сказала Климова, оглядев своего мужа.

— Изведется человек совестью, — сказал Климов. — Надо ему показать, что мы не обиделись, что все понимаем. Интеллигентные же люди! Давай в гости его с женой пригласим на дачу в субботу.

Жена согласилась, Климов позвонил Ворошилову и, словно ничего не бывало, пригласил Ворошилова с женой к себе на дачу, на шашлыки. Ворошилов принял приглашение.

Климов очень радовался, представляя, какой камень свалился с души Ворошилова. Лично он очень бы мучался.

И вот они на даче, развели костер, жарят шашлыки, выпивают. Ворошилов сперва был не в своей тарелке, пил мало, но — разошелся, анекдот даже смешной рассказал. О случившемся же, будто по общему разговору, молчок.

Какой хозяин своей дачей и участком не гордится? Вот Климов и повел Ворошилову показать малинник, плодоносящий с несусветным обилием.

Ворошилова стоит, хвалит.

А уж сумерки.

Тут возникает Ворошилов, ее муж, спрашивает:

— Малинку пробуем?

— Пробуем! — весело сказал Климов.

— Пробуем! — дрогнувшим голосом сказала Ворошилова, зная своего мужа.

А муж ее, Ворошилов, схватил Климова за шею и стал душить, повалил на землю, стал тыкать Климова лицом и головою в грязную мокрую грязь.

Еле-еле вырвался Климов.

Тогда Ворошилов схватил кол, которым подпиралась тяжелая ветка старой яблони, и стал с этим колом гоняться за Климовым, за женой своей, Ворошиловой, за женой Климова, Климовой, пытаясь догнать и ударить.

Но никого не догнал, не ударил, устал, упал и заснул. Наутро Ворошиловы очень рано, Климовы спали еще, — уехали с дачи.

И опять они не виделись, не встречались.

Климов очень переживал.

— Места теперь не находит себе Ворошилов, — тужил он. — Если б раз, то, вроде, случайно. А теперь он будет думать, что мы будем думать, что он всегда такой. Боюсь, запьет с тоски или сделает что-нибудь с собой. Наверняка ему оправдаться хочется. Вот что. Через неделю у меня день рождения. Гостей побольше пригласим — и Ворошиловых, а питья чтоб не слишком много. Ну, для своих в кладовочке припрячу, конечно... Ты как?

— Хорошая мысль, — согласилась Климова, жена его.

И вот день рождения у Климова.

Ворошилов сидит, как на приеме в посольстве, ручки кистями на краешке стола, нож справа, вилочка слева, отрежет, откусит, пожует, маленький глоток сока выпьет, а спиртного — ни-ни.

Ворошилова, жена его, сперва бледная сидела, а потом успокоилась и даже улучила момент, подошла к Климову, когда он наливал из кладовочки дяде своему стакашек беленькой, и сказала:

• Предыдущая
• 21/58
• Следующая