Вовка-центровой - Санфиров Александр - Страница 13

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая

— И вечно ты, Ермолаич, лезешь с вопросами своими, — прогудел с верхней полки здоровый черноволосый амбал. — Пашка, давай сюда сразу наверх, и сынка волоки, будем его по-нашему лечить, по-деревенски.

Они уселись на горячую мокрую широкую скамью. Некоторое время сидели молча, ожидая, пока кожа даст пот. Но во влажном пару было трудно определить этот момент.

Нет, конкретно, эта парилка Вовке не нравилась, очень влажно, душно. Но другой, увы, не пока не было.

Он посидел среди мужиков, без особого желания попарил себя веником.

Мужики же, от души нахлестывая себя вениками, разговаривали о том, о сем. Как вдруг один из них сказал:

— Слушайте, собрался в баню, выхожу на улицу, а к Плесковским черный «воронок» подъезжает…

Все на мгновение замолчали, потом уверенный голос Ермолаича нарушил тишину:

— Да что вы, робя, приуныли, что там с Мишки взять, работает на своем компрессоре и знать больше ничего не знает. Может, перепутали с кем?

Постепенно разговор оживился, всем хотелось, чтобы у Мишки, который, видимо, был известен всему поселку, все было хорошо.

Но в Вовкиной памяти прозвучали Славкины слова: «Сашка Плесковский взял у отца мелкашку пострелять».

Ему вдруг надоело в парной, он вышел и присоединился к Мишке, который сидел около тазика и валял дурака.

С его приходом брат оживился и начал кое-как мыться. Вскоре к ним присоединился и отец. Он был мрачен и несколько раз выругался, а Мишка словил подзатыльник. Они помылись, до красноты натерли друг другу спины и, ополоснувшись, пошли одеваться. Увидев очередь в парикмахерскую, отец чертыхнулся и направился в буфет. Мама, как и следовало ожидать, еще не появлялась.

Буфет также был полон народа, но из этой очереди Павла Александровича уже было не выдернуть. За стойкой стояла огромная буфетчица. Увидев Фомина, к которому была явно неравнодушна, она воскликнула:

— С легким паром, Павел Александрович, вам как всегда?

И тут же налила ему две кружки «жигулевского», причем шапка пены была не в пример меньше, чем у его предшественников.

Парням было куплено по бутылке ситро, они подошли к одной из пустых бочек, во множестве стоявших в зале, и принялись за питье.

Краем уха Вовка слышал разговор стоявших за соседней бочкой.

— Это пацанье, придурки, стреляли в водонапорной башне. Представляешь, по газетному портрету Сталина, суки. Ушли и даже пробитую газету не сняли. Кто стукнул, х… знает. Только кипеш такой поднялся, всех парней и родителей взяли, что теперь будет…

Батя тоже услышал этот разговор и, наклонившись к Вовке, очень тихо спросил:

— Ты-то почему не там? Славка же твой другая лепший?

Вовка в тон ему шепнул:

— Я отказался, пошел гулять с Леной.

Отец выпрямился и облегченно вздохнул, по его лицу потек пот, он залпом выдул вторую кружку и пошел еще за двумя.

Вскоре в дверях буфета появилась мама, она с тревогой оглядывала зал, но, увидев своих, мгновенно успокоилась.

— А-а, вы еще лимонад пьете, налейте и мне стаканчик, — попросила она, тщательно заматывая голову полотенцем.

Закончив с пивом, отец повел свое семейство домой. Уже совсем стемнело, и только редкие фонари освещали улицу, по которой шли такие же припоздавшие банщики.

Когда пришли домой, мать стала разбирать сумки, отец взял кисет с махоркой, ловко, не глядя, скрутил самокрутку и предложил Вовке прогуляться.

Они медленно шли по улице, было тепло и даже душно, наверно, скоро соберется гроза.

Отец курил и молчал. Стоявшая на углу стайка подростков приблатненного вида, увидев их, перебежала на другую сторону улицы и оттуда робко поздоровались.

— Ну что, сын, ты понял, что все не так просто, — наконец, спросил, — ведь эта девочка тебя сегодня спасла от тюрьмы, ты понимаешь?

Вовка сделал вид, что проникся, не будет же он говорить отцу, что если бы он присутствовал при этом событии, то просто не дал бы повесить такую газету в качестве мишени.

— Ты уже взрослый парень, понимать должен, что можно, что нельзя.

— Папа, — прервал его сын, — ты знаешь, сегодня ко мне физорг завода подходил, спрашивал, не соглашусь ли я в молодежной заводской команде играть.

Отец нахмурился.

— Ну, а ты что сказал?

— Я сказал, что, в общем, не против, но чтобы он сам с тобой поговорил, разрешишь ты или нет.

Старший Фомин повеселел:

— Ну, если с моего разрешения, тогда подумаем. Тебе же придется на работу устраиваться на завод. Я слышал про эту команду, говорили, завод купит форму спортивную, отдельный паек у вас спортивный будет, по крайней мере на партийном собрании это дело мы обсуждали, все понимают, что если после работы, да еще и бегать, без еды вы ноги протянете. Ну а учиться сможешь в вечерней школе, да и деньги не лишние в семье будут. Ты знаешь, я, пожалуй, и соглашусь, только вот возьмут ли тебя? Хлюпик ты у меня еще.

Ну, тут батя, пожалуй, хватил лишку, хотя, конечно, он сравнивал сына с собой. Только что сравнивать кряжистого мужика 190 сантиметров роста и 120 килограммов веса, который на войне чуть ли не одной рукой подталкивал снаряд «катюши» на направляющие вместе с двумя заряжающими, тащившими этот снаряд на лямках, и паренька пятнадцати лет, который только начинает по-настоящему расти. А так он ничем не был хуже своих сверстников.

Они пришли домой, ужин уже грелся на плите рядом с огромным баком, в котором мама собиралась кипятить белье.

— Ну что, насплетничались, — с любопытством спросила мама, — со мной-то поделитесь, о чем разговор был?

— Так вот, мать, будет наш сын футболистом, честь завода защищать, — громко сообщил Павел Александрович.

Мать села на табуретку.

— А как же школа, мы уже и деньги на учебу отложили? — спросила она.

— А что, деньги пригодятся, парень работать будет, тренироваться, ну и вечернюю школу будет посещать, — бодро сообщил батя.

— Ну вот, Вовка на завод пойдет работать, а мне в эту школу снова идти, так нечестно, — заныл Мишка.

Отец улыбнулся.

— Учись, парень, ученье свет, а неученье тьма. Кто это сказал, не помнишь?

Мишка уныло покачал головой.

— Великий полководец это сказал — Александр Васильевич Суворов, так что учись, сынок, ты у меня точно офицером станешь, — сообщил отец.

Вовка мог бы уточнить происхождение русской пословицы, но не стал, зачем вносить смуту в тихий вечер и говорить о Библии.

Когда сели за стол, отец огласил программу на воскресенье:

— Так, завтра встаем в пять часов, Вовка помогает матери с бельем разобраться. Мишка за червями. Я готовлю снасти. И чтобы к шести мы были уже на реке.

— Ура-а, рыбалка! — раздался Мишкин вопль.

Мама сердито сказала:

— Паша, ты опять за свое, сколько можно, один выходной, а ты опять на рыбалку и парней за собой тащишь. А кто уборку делать будет, белье полоскать?

— Люда, это ты опять за свое. Ну, что ты переживаешь. Посидим зорьку и часам к десяти-одиннадцати придем. Парни займутся уборкой, а мы на колонку пойдем белье полоскать. Ну что ты хмуришься, моя желанная.

Отец обнял маму за плечи, та казалась в его объятьях маленькой девочкой.

— Паша, ну так нельзя, то меня в упор не видишь, а как что-то нужно, так сразу желанная, — воскликнула мама. Но по ее порозовевшему лицу и улыбке было видно, что Павел Александрович хорошо знает, как разговаривать со своей женушкой.

— Ладно, — сказала она, — идите уж, но смотрите, если к одиннадцати утра не появитесь, худо вам будет.

— Появимся, мама, появимся, — хором заверили три мужика, сидящие за столом.

Когда сильные руки отца сдернули с Вовки одеяло, тот еще спал и видел сны, как он вколачивает очередной гол в ворота соперников на стадионе в Лужниках и тысячи людей на трибунах кричат: «Го-о-ол!!!»

— Вовка, вставай, пора, — шепнули ему в ухо.

Он открыл глаза, было еще совсем темно. Над ним отец расталкивал не желающего вставать Мишку. Тот сонно ворочался в постели и отбивался, как мог. Отцу надоело, и он просто взял и вытащил его оттуда.

• Предыдущая
• 13/59
• Следующая