Кто я такой, чтоб не пить - Жванецкий Михаил Михайлович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/37
• Следующая

Юное поколение, видя блестящие журналы и блестящие авто, что им кажется признаком счастливой жизни, даже не колеблется между воспитанием и увлечением.

Вот же оно! Раньше за заборами, теперь вывалилось на тротуар.

И такое восхитительное количество трупов, такое изумительное море крови.

А еще говорят, что это жизнь, что это свобода, что за это боролись.

Вот так из одной разрухи попали в другую. Сидели в Бухенвальде, наконец с боями пробились в Освенцим.

Учитель за двадцать долларов ставит пятерку, преподаватель за пять тысяч провожает на медаль, за десять тысяч принимает в вуз.

Суд за тридцать тысяч посадит, за пятьдесят тысяч оправдает. Следователь за три тысячи обвинит, за пять тысяч отпустит.

Министр берет со всего, что происходит под ним: пять миллионов за сделку во вред стране, десять миллионов за сделку на пользу стране. Один миллион – за то, что сделка не состоялась. (Цифры вымышлены мной.)

Телевидение, время от времени завывая о зажиме свободы, добивает и уничтожает остатки приличий, остатки совести, заставляя всенародно рассказывать гадости о муже, о жене, сочиняя, выдумывая чью-то жизнь.

Это горе одинаковое, когда все можно и когда все нельзя, когда стреляют сверху, когда стреляют снизу.

Снизу палачей не меньше.

Тут кто-то затосковал о политсатире.

Мол, почему не занимаются.

Как не занимаются?

А что же делает вся страна, все газеты, все радиостанции Советского Союза?

Это сейчас самое легкое, самое приятное, самое денежное, самое безопасное занятие.

Разве сатирики наши не называли президента как угодно и даже «крошка Цахес»… И что?

Никакой реакции – ни черной, ни белой, ни всенародной.

А с другой стороны, что должен сделать президент, чтоб крошкой Цахесом не быть?..

В голове высмеивающего все-таки должен быть какой-то план, хотя бы приблизительно, чего бы ему все-таки хотелось в этой стране.

Когда с властью воюют, неотрывно ошиваясь возле нее, питаясь из ее рук, зарабатывая на разоблачениях власти, полученных от нее же, это жутко смешно и слегка нечестно и сеет вот эту разруху в головах, о которой мы говорили выше, ниже и как раз здесь!

От власти бы ни дальше, ни ближе. А на расстоянии вытянутой руки.

Пусть они сначала сами по капле выдавят из себя рабов, постаравшись не закапать всех нижних, а потом приходят к нам.

Худший вид рабства – неотрывно смотреть на власть, страстно комментируя движения пальцев ее ног.

Полчища политологов занимаются разгадкой пальцев ног – и при этом прекрасно выглядят.

Кто их всех содержит? У кого они берут деньги на пропитание? И как нам быть внизу? И кого выбирать? И что нас ждет?..

Сегодняшняя жизнь для массового жителя распадается на три крупных раздела:

1) поездки президента;

2) август;

3) игры в буквы на деньги, где молодые крупье тепло следят за мучениями пожилого, желающего прокормиться за счет своей памяти.

А так – ничего, ничего…

Убитые лежат.

Убийцы гуляют.

Обворованные и избитые как-то живут дальше.

Август надо поименовать месяцем траура навсегда.

Это наш всенародный понедельник, наше тринадцатое число, наш месяц сбора плодов армии, авиации, флота.

Самая тяжелая задача – чтоб между трауром и праздниками была какая-то разница.

И наконец о том, что мне нравится… Человек, который под Петербургом открыл ресторан, на прибыль создал в Павловске лицей по примеру Пушкинского. Там учатся восемнадцать прекрасных юношей, они обучаются всему, чему учил Царскосельский лицей. Живут вместе, слушают лучших преподавателей, учатся музыке, языкам, дипломатии, литературе.

Зовут создателя лицея Сергей.

В этих юношах и в Сергее мне показалось будущее России, о котором они сами, вдруг, без всяких причин, подумали сегодня.

Черные клубы дыма перемещаются то вверх, то вниз.

Посветлело сверху – сразу начинает клубиться снизу. Грабежи, убийства, погромы.

В ответ начинает темнеть сверху. Аресты, запреты, ссылки, расстрелы.

Темнеет сверху.

Чуть светлеет снизу.

Какой смысл в разбоях, если сверху все отняли. Окончательно темно вверху.

И тут зажигаются огоньки.

Один, второй, третий.

Их тысячи, миллионы.

Начинает светлеть сверху от колеблющихся слабых человеческих огоньков, и тут наступает самое золотое время.

Когда светлеет верх и еще не темнеет низ.

Но человек долго не пытаться не может.

Он начинает пробовать вперед, вправо, влево. Кто-то, попавший случайно на кучу чего-то, пробует присвоить.

Кто-то присвоил.

Кто-то стерпел.

Кто-то еще присвоил.

Кто-то еще стерпел.

«Но ведь я же честный», – сказал он себе.

Как долго он себе это может говорить?

Допустим, пять лет.

Срок достаточный, чтоб убедиться, что он проиграл.

И он тоже начинает пробовать.

Но эти пять лет не прошли даром не только для него.

Другие с криком «Это нечестно!» расхватали остатки.

Он пару лет интенсивно носится.

Но что ему достается после семи лет отсутствия на рынке?

Тачка, кепка и собственные крики: «Па-берегись! Ноги! Ноги! Дамочка!»

Даже в подаче первых блюд ребенку мэра все занято.

Он тратит еще два года на потерю настроения, на высматривание отвратительных обеспеченных щек, и ему уже все равно, толстые они или худые.

Хотел он этой жизни или не хотел.

Он окружен врагами.

Он опускается и начинает темнеть.

А вверху, ввиду того что грязь ушла вниз, становится чисто, светло, взяточно и, в общем, доброжелательно.

Им нечего давать другим.

Им – только брать себе.

И начинает клубиться снизу, и начинает темнеть сверху.

И землетрясения в этой стране происходят над и под тобой.

И это продолжается, пока жизнью не станет та середина, которую все называют золотой.

Весна. Одеваются деревья, раздеваются женщины.

Все наступает. Все отступает.

В общем – Первое апреля. Профессиональный праздник тех, кто смеется, и тех, кто смешит. В этот день мы бросим всеобщее увлечение – искать смысл в происходящем. И повеселимся.

Пусть ищут те, кого мы туда выбрали. Они и так выглядят лучше нас. Как только мы их выбираем, в них пропадает страдание и появляется радость. Значит, мы не ошиблись.

Мы настолько точно выбираем не тех, что уже не стоит беспокоиться.

Между философом и политиком разница проста: политик не сообщает вам свои мысли – он угадывает ваши.

Угадать может. Осуществить не может.

Поэтому мы живем хорошо: немножко бедно, немножко плохо, немножко хочется повеситься. Но все это чуть-чуть.

Первое апреля – День смеха.

Смешно уже давно, теперь наша задача, чтоб стало весело.

Мало нам было чиновников, к ним добавились олигархи.

Все мчатся мимо, горя синим огнем. А мы радостно шуруем по обочине в поисках денег, оброненных ими.

В экономике разбираемся слабо. Вот, говорят, наш шпион нанес ущерб США на несколько миллиардов долларов в пользу России.

«Где же деньги?» – спрашиваем мы.

В стране появился гениальный человек – наш чиновник. Сам пишет правила игры. Сам выходит на поле. Сам играет. Сам меняет правила во время игры до тех пор, пока не выиграет. Затем идет в отставку президентом банка и уже встречается на банкетах в бабочке и темных очках.

Весна – одеваются деревья, раздеваются женщины.

Наши олигархи за неимением воображения пошли по старческим стопам Политбюро.

Так же живут в бункерах.

Так же мчатся параллельно с извозчичьим криком: «Посторонись! Большая жизнь летит, блин, мимо!»

Их с чиновниками объединяет стремительная потеря юмора, курлыканье типа «порешаем вопрос», «обналичим откат».

• Предыдущая
• 3/37
• Следующая