Южный Крест - Бонч-Осмоловская Марина Андреевна - Страница 42

• Предыдущая
• 42/63
• Следующая

Света, с насмешкой улавливая эту игру на его лице, приостановилась и проговорила замедленно:

- Что, красавчик, тебе неприятно? Как же мы тебя недооценили... - она впилась глазами в его мрачное лицо и заговорила, с наслаждением подыскивая слова, но волнение мешало ей это сделать: - А! с тобой нельзя так разговаривать...

- Не сметь... - произнес Илья в беспамятстве, а в голове черт знает отчего крутилось: не соизмеримы твои достоинства даже с похвалами возносящих.

- ...Я и говорю - с другими-то можно, а с тобой нельзя. Особенно при свидетелях. У нас самолюбие ого-го! нас ценить надо, ласкать самолюбие наше! Все могут в дерьме оказаться, да ты не таковский. Ты не все, другим не чета! "Охлажденный скептик и романтик одновременно"! Какой он исключительный! А уж талантлив! Куда нам, черной кости, с тобой образованным тягаться, да еще кровей каких древних. Разойдись - он идет! - она метнула на него тяжелый взгляд. - Еще мы чувствуем себя, - она вспомнила, - "чуждым обществу". Верно! Людей ты презираешь! Да ведь ты без них дня не утерпишь: только бы вокруг егозили, в рот заглядывали. Без похвалы, поди, и заболеть можешь, ха-ха-ха!

"Вот тебе и Светка!.." - ахнула Ирка.

- Кто твоими красотами восхищаться станет? Только женщины! Мужики, тебя разглядев, плюнут и уйдут, а с женщинами есть чем заняться. Ты их можешь задурить и, на их слабость надеясь, свое величие показать! - она рассмеялась, и неожиданно свободно и сильно прозвучал ее смех. - Как ты пыжишься перед нами, дурами жалкими, бедняга! Лезешь высоко, а оборвешься оттуда с треском, на потеху! Ты на себя любуешься, чванишься, а все напрасно: того не видишь, что никогда тебе вверх не подпрыгнуть, чтоб ты, парень, знал! - прибавила она со злобным юмором.

Точно ударом лицо его продернулось судорогой - Илья, наконец, что-то понял всерьез. Последние силы оставили его: породистые черты лица вдруг утратили изящество, поползли и сложились в безобразную харю. Долго сдерживаемое страдание, вынужденная покорность и бессилие рванули наружу. Он успел еще подумать, что именно унижение - вот чего он не простит! В какую-то секунду он вспомнил свою бывшую семью, свой Домашний Храм и, почувствовав в себе необыкновенную силу - как тогда, в те времена, бешеную нахрапистость, которой не смел перечить никто, заорал в точности, как в те пресветлые времена:

- Да кто ты такая передо мной!!! Ты - ничтожество!!!

Ничем не сдерживаемый вал чудовищной разрушительности, злобы невероятной силы обрушился на них. Женщины смотрели на него завороженно. А он, сжавшись весь, плюясь, дико завизжал какую-то похабщину, приближаясь к Свете. Та не могла поднять руки, ступить шагу. Полный ступор нашел на нее. В следующее мгновение он бы, наверное, раскроил ей череп, если бы дверь не звякнула и в комнату, гогоча, не ввалился Костик, а за ним и Боб с портфелем под мышкой.

Все бывшие в комнате как будто были пойманы на лету, схваченные внезапностью вторжения. Боб, не успев договорить слова приветствия, уставился на замороженную группу. Бурно меняющиеся выражения лиц так изумили его, что он остолбенел с поползшей вкось улыбкой. Ирка судорожно вздохнула.

- Ничего, Боб, ничего не происходит! - выкрикнул Илья и врезал по стулу каблуком, отчего тот, с неистовым звоном грохнув о напольные часы, выбил стекло. Илья истошно взвизгнул, с разбегу пнул входную дверь и вылетел вон.

Ирка сделала шаг к подруге, но та задрожала с огромным напряжением и, сжав свое лицо, страшно закричала. Через секунду слезы хлынули, сотрясая ее, и Боб с Иркой, бессмысленно озираясь, потащили ее к дивану. У нее началась истерика. Света что-то пыталась сказать, но не могла и, обливаясь слезами, порывалась убежать через заднюю дверь в сад. Долго не отвечала, обнимая Ирку, пряча лицо.

Видно было, что Ирка глубоко потрясена этим неожиданным для нее обликом Ильи. Она определила Свету ночевать в своей комнате, а мужа и сына отдала на попечение друг друга до следующего дня.

В печали прошел этот вечер. Света говорила и много плакала. Ирка слышала необычные вещи, не слыханные от подруги раньше. Глубокое, темное еще для самой Светы изменение произошло с ней за последние месяцы, та большая работа, которая началась годы и годы назад - кто знает, как давно - но не вызревшая, не проявленная раньше. Можно предположить, что в ее личности было что-то, что позволило соскочить с точки замерзания. Сила чувств, искренность переживаний или обостренное чувство искажаемой справедливости, ответить одним словом трудно. Только то, что представляло для нее годами несомненный интерес, теперь отчего-то оказалось в тени. И для нее мало-помалу наступили вот эти, настоящие времена. Под влиянием новой любви или отвергнутых, неразделенных чувств, или просто потому, что пришло время: кто угадает, почему и когда все, что скапливается в сердце годами, вдруг, без спроса, неумолимо пробивает себе путь наверх. Во времена прорастания созревших зерен, в те времена, когда легкими блестками опадают все щиты и за отшлифованной поверхностью собственного облика проступает нежная мякоть нетронутой сердцевины. Во времена самосуда, справедливость или несправедливость которого не видна и приговор не очевиден и годы спустя.

Света говорила: печальными и вдумчивыми были ее слова. И это были другие мысли и о других ценностях, взятые с тех сторон, которые раньше нимало не занимали ни ту, ни другую женщину. Как будто с натугой ржавого колеса ворочалось что-то внутри, разминая и поднимая из глубин непонимаемые, никчемные доселе, но, оказывается, такие реальные и живые представления.

- Ириша, - шептала Света в полумраке, - знаешь кого я любила больше всего?

- ?

- Папу. Спросишь: "Зачем ты от него сбежала?"

- Спрошу. И маму зачем увела?

- Не знаю, как это рассказать... Ты ведь его не видела? - она натянула на себя одеяло, как кокон. - Он ребенок, ласковый такой. Ему уже за пятьдесят, а у него глаза, как у... ангела. Он вообще как неотсюда. Ты таких встречала?

- Нет. Только слышала, что такие попадаются.

- Ну вот... - Света тяжело вздохнула, - когда я была маленькая, он был всем для меня. Мне не нужны были подружки, я ходила за ним хвостом. Он добрый, легкий такой. Он рисовал мне картинки, сочинял к ним стишки. И так хорошо шла жизнь... очень долго. А когда мне стукнуло одиннадцать, он влюбился. Я-то, конечно, ничего не знала, но дома все пошло вкривь и вкось. Он стал совсем другой: мной почти не занимался, был рассеян. То мама начала пропадать, то он. В памяти остался наш дом и ужасное напряжение, как перед ливнем. А потом... мама сказала, что папа влюбился и уходит жить в другой дом. - Света замолчала, переводя дух. Несмотря на давность лет, события эти неизменно тучей ложились на ее душу. - Очень странно... - протянула она, но у меня было чувство, как будто он бросил меня, понимаешь? Не маму, а меня! И я уже никогда не могла от этого отделаться. В первое время было оглушение, вата. Я ничего не помню из тех лет - до самого конца школы. Один серый туман: нет этих лет и все, выпали. Потом уже какие-то лица, друзья много позже. И, знаешь, только месяц назад я узнаю от Николая Николаевича правду о моей семейке.

- А он-то откуда знает? - разинула рот Ирка.

- Папа ему выложил, то что от меня скрывалось всю жизнь.

- Господи, Светка!

- Оказывается, Ирка, оказывается! - Света в волнении начала машинально почесывать руки, - они сговорились обмануть меня, знаешь, для "пользы ребенка"!

- Что ты тянешь! В чем дело?

- Не он! Не папа влюбился, а у мамы был любовник!

- Правда что ли...

- Папа ждал, когда она перегорит и к нам вернется. Не дождался. Кончилось тем, что она его из дома попросила, а раз я должна была остаться с мамой, они уговорились, чтобы папа все на себя взял, понимаешь?

- Он благородный человек!

Света сильно побледнела и пошла к двери.

- Ты куда? - вскинулась Ирка.

- Да нет, никуда. - Света бесцельно пошла к окну, посмотрела на темные кусты. - Я ничего не соображаю... Все не так и не туда. Что же мне делать?..

• Предыдущая
• 42/63
• Следующая