Записки непутевого резидента, или Will-o’- the-wisp - Любимов Михаил Петрович - Страница 23

Что стряслось? Может быть, что-то с Ипполитом? Угроза ареста? Выплыли старые дела? Боже, как ужасна, как непредсказуема разведка! А срочные вызовы — самое страшное, они разбивают все планы, все иллюзии, от них бессонница и неврастения. А может, ты потому и пришел в разведку, что она так не похожа на плавную жизнь, где будильник, тягучая работа, унылый приход домой сразу после шести? Может, за это ты и любишь свою разведку, товарищ Майкл?

Тайник находился между Виндзорским замком и частной школой в Итоне, где на теннисных кортах выигрывают Ватерлоо, он медленно шел по парку, все ближе и ближе к развесистой иве, корни которой, оголившись, образовали прекрасные глубокие дыры.

Светило солнышко, ветер покачивал верхушки деревьев, он оглянулся вокруг: ни души, тишь и благодать, и хотелось жить и работать, работать и жить…

Майкл нагнулся, рука напряглась и скользнула под могучий корень (был случай — наткнулся на больного зайца, чуть в штаны не наложил).

Вот и контейнер — и тут удар по шее, очевидно, ребром ладони, сознание выключилось, он повалился на траву, успев подумать: кто это? контрразведка? Ипполит? подручные Мерилин? Провокация? Месть?

Когда он очнулся, вокруг никого не было — только шелестели дубовые листья.

Парк, вычерченный четко, как чертеж.

Отель «Националь» пригож в любые времена, а в шестидесятые считался самым модным и комфортабельным — именно там и остановился английский журналист Вальтер фон дер Фогельвейде на пути из Лимы в Лондон, юркий, любезный, с милой родинкой на щеке, любимец и гордость резидентуры в Лиме, где он нес золотые яйца.

Всему приходит конец, и редакция газеты отозвала Вальтера на родину, он и сам уже начинал скучать по Англии, которую, как писал англофоб Гейне, давно поглотил бы океан, если бы не боялся расстройства желудка.

Вальтер был не только политической Кассандрой, но и заядлым садоводом, жил он в двухэтажном коттедже в Рединге, где в прославленной тюрьме воспел свои и чужие пороки Оскар Уайльд, он не просто любил свой сад до самозабвения, он обожал его как собственное дитя, он скучал по нему и на встречах с суровыми разведчиками в Лиме вновь и вновь перечислял и подробно описывал каждый кустик, каждое дерево, каждый цветок. Даже советский резидент в Лиме заразился его страстью к садоводству — о, ритуал подстригания вечнозеленой травы, когда жужжит машина и стоит наготове лейка, а в дрожании приседающего солнца обостряются краски, превращая в сказочную картину все вокруг! о жизнь, прекрасная жизнь! и как приятно махнуть рукой через улочку соседу в подтяжках и клоггах, который тоже топает по зеленому бархату, и бросить умиротворенный взгляд на вытянутый колпак истинно англиканской церквушки! Догорел день, сад наполнился новыми, вечерними запахами, и самое время, натянув габардиновые брюки и ярко-клетчатый пиджак, неторопливо пройти по истертым веками булыжникам в скромный паб «Голова сарацина», приют окрестных жителей, где хозяин, с улыбкой и не задавая вопросов, сразу наливает клиенту именно тот самый, самый-самый, всегда желанный сорт виски…

Вальтер фон дер Фогельвейде свалился на товарища Майкла как снег на голову: юный Майкл и не мечтал о таком крупнокалиберном агенте и очень удивился, когда шеф вызвал его в кабинет, передал досье и объявил, что сама судьба привела Вальтера в Москву и Майклу предстоит и поработать здесь, и договориться о связи в Лондоне.

Англия занимала все мысли разведчика, он прилежно осваивал суровый Альбион по газетам и книгам, он даже знал, что в Эшборне раз в год весь город играет в футбол прямо на улицах (уже потом, в Англии, он сажал в калошу всех англичан, никто не знал об Эшборне), а сноб — это человек, который посылает свою собаку в Альбион, чтобы она научилась правильно лаять, он выписывал английские пословицы и поговорки (чего стоило: «Может ли леопард сменить свою шкуру?», означавшее: «Горбатого могила исправит»), дабы ослеплять ими носителей котелков и орденов Подвязки, Майкл работал над собой как вол, Майкл бился над картой Лондона, нет, не над замком Тауэр или симфоническим залом Альберт-холл, а над дальними районами типа Аксбриджа или Кройдона, где предстояли тайные встречи, он с лупой в руке прослеживал маршруты метро и автобусов, которые следовало беспрестанно менять, особенно ужасными казались автобусы загородной «зеленой линии», на них по ошибке можно было умчаться вообще из Англии на Сен-Жермен-де-Пре и загулять с богемой на Монпарнасе, в то время как издерганный и измученный агент мокнул бы под дождем у памятника жизнелюбу Фальстафу, что в Стратфорде-на-Эйвоне.

Майкл осваивал и западные привычки: учился снимать шляпу в лифте, если туда впархивали дамы (это американское пижонство он подметил еще в юности в веселом фильме «Джордж из Динки-джаза»), пытался вкрапливать тонкий юмор в тосты — с этим было сложнее, но хотелось иметь успех, а он вычитал, что человек, имеющий успех на лондонском банкете, способен управлять всем миром.

В те времена в КГБ работали основательно, и уж если агент попадал вдруг на территорию любимого им государства, то использовали его на всю катушку — и по местным иностранцам (заодно и проверяли, на что он пригоден), и тренировали его на случай мировой войны, всеобщего землетрясения и апокалипсиса, когда разведке, как предполагалось, пришлось бы работать в особых условиях.

Товарищ Майкл уверенно прошел в «Националь», в ответ на церберовский оклик швейцара «Вы к кому, гражданин?» бросил несколько английских фраз, вполне в пандан с заграничным костюмом, заменившим пару лет назад Майкловы брюки «клеш» и мешок-пиджак с кривыми надставными плечами, поднялся на этаж, где жил Вальтер, убедился, что в коридоре безлюдно, и постучал в дверь.

Устроился Вальтер в шикарном «люксе» (на всякий случай КГБ поставил номер на слуховой контроль), мыслил он в Москве пошляться по музеям и соборам, поесть икры, поволочиться за девушками— в общем, отдохнуть после тяжких трудов в Лиме.

Но не тут-то было! Майкл в твердых тонах изложил ему свою программу: каждый день с 10 до 12 уроки тайнописи и элементарного шифровального дела, вечером работа с секретаршей французского посольства, которую Вальтер знал по Англии (она, по данным нашей контрразведки, до того страдала от одиночества, что интересовалась русскими мужчинами, хотя офицер безопасности не раз предостерегал ее и не советовал ходить даже в рассадник разврата — английский клуб, куда, несмотря на закрытость, все равно проникали агенты КГБ).

— Когда вы договоритесь с нею о встрече, не забудьте купить букет цветов, — учил умный Майкл. — Женщины, знаете ли, любят цветы, и это поднимет ваши шансы…

— Неужели вы думаете, что я такой идиот, что потащу через весь город букет, словно веник? — возмутился Вальтер и показал, как нелепо торчит букет, если его прижимать к животу.

— А как же еще? — растерялся юный Песталоцци.

— Молодой человек, букеты приносят дамам посыльные при цветочных магазинах, а джентльмену остается только вложить визитную карточку.

— Ну уж эти капиталистические замашки…

— Зато удобно! — обрезал Вальтер.

Впрочем, тайнопись и шифрдело он изучал с удовольствием, задавал много вопросов, не без юмора принял из рук Майкла «Книгу снобов» Теккерея и выбрал пассаж, который лег в основу шифрования.

Дело с секретаршей, однако, двигалось туго, она бурно отдалась Вальтеру без всяких цветов, но тянуть из нее секреты он счел преждевременным («Давайте я приглашу ее в Лондон, повожу по ресторанам, сделаю хорошие подарки, естественно, для этого потребуется кругленькая сумма»). Майкл чуть было не возмутился, но шеф охладил его пыл: «Этот Вальтер совершенно прав. Не надо спешить!»

И Вальтер уехал в Лондон, вскоре за ним последовал и Майкл.

В Лондоне встречи Майкла и Вальтера проходили в глухой конспирации, даже не в пригородах Лондона, а в пределах 25-мильной зоны, разрешенной для свободного передвижения дипломатов, подтачивавших остров фарисеев, в микрогородках, у магазинов, где без подозрений можно было топтаться, рассматривая в витринах шляпы или чулки, затем переходили в паб, забирались в угол и там неторопливо обсуждали шпионские дела.