Наша война - Листер Энрике - Страница 70

Нельзя забывать — в планы фашистов входила ликвидация нескольких сотен тысяч испанцев, о чем говорилось совершенно открыто. В оккупированной зоне франкисты с первых дней принялись зверски уничтожать всех, кто был заподозрен в левых или либеральных взглядах. После окончания войны истребление людей началось и в республиканской зоне. Все это было лишь проведением в жизнь давно продуманного плана. Но фашисты не могли предвидеть ни народного сопротивления, ни трех лет упорной борьбы. Полмиллиона испанцев предполагалось уничтожить в результате «простой полицейской операции», использовав бригады палачей из фаланги и жандармерии, которые были приданы соединениям марокканцев и легионеров, привезенным из Африки.

Официальной является цифра в один миллион убитых в течение всей войны. Многие думают, что речь идет о погибших на фронте. Но это совершенно неверно. Количество убитых на полях сражений немногим больше половины этого числа. И не миллион, а гораздо больше людей казнили франкисты в тылу.

Война республиканцев была справедливой, национально-революционной войной. И эта освободительная война, несмотря на поражение, осталась славной страницей в героической истории испанского народа.

Вступление в войну на стороне франкистов вооруженных сил Гитлера и Муссолини, а также регулярных португальских частей и использование марокканцев и Иностранного легиона придали борьбе испанского народа национально-освободительный характер, это была война за независимость, против вооруженной иностранной интервенции. Народ понимал, что, борясь против наступления фашизма и реакции, он подрывает базу фашизма в Испании, а отстаивая свободу — защищает достижения революции. Вот почему республиканцы сражались с огромным энтузиазмом.

Самой неотложной задачей, вставшей перед испанским народом, было создание армии и организация военного дела, необходимых для разгрома врага. Выполнить эту нелегкую и почетную задачу выпало на долю жителей Мадрида. В первых же сражениях у стен Мадрида родилась новая испанская регулярная армия — оплот Республики и народа. Ее история тесно связана с обороной Мадрида, с поражениями, нанесенными противнику в ноябре 1936 года, когда героическая оборона города, названного поэтом «столицей славы», достигла своей кульминации. Далее следовали сражения, приведшие к провалу атаки на Лас Росас против нашего правого фланга в январе 1937 года, и на Хараме в следующем месяце, срыву большого вражеского наступления в марте, когда итальянские дивизии намеревались овладеть Мадридом с тыла, наступления, окончившегося их кровавым разгромом под Гвадалахарой.

С организации 5-го полка, осуществленной Коммунистической партией Испании, началась история новой Народной армии, создававшейся в грохоте боев, все более кровавых и ожесточенных. Создание подлинно народной регулярной армии, полностью отвечавшей нуждам и целям войны, было нелегкой задачей. Тем более, что ее решение наталкивалось на явное сопротивление со стороны руководителей вооруженных сил, часто менявшихся в начале войны. Одни из них действовали неосознанно, они просто не способны были понять характер нашей борьбы, другие же являлись убежденными противниками создания Народной армии. Коммунистическая партия вела непримиримую борьбу с такими тенденциями. Одновременно партия продолжала укреплять и расширять Народный фронт, что было жизненной необходимостью.

Коммунисты четко представляли себе, что непонимание важности создания регулярной Народной армии было распространено в стране весьма широко. В Испании, где влияние анархистов было очень заметно, где революционное и демократическое движение было традиционно «антимилитаристским», идея создания регулярной армии, необходимости единого командования и железной дисциплины оказалась на первых порах непопулярной.

Когда же под давлением прогрессивных сил Ларго Кабальеро наконец издал декрет о создании регулярной армии, он проводился в жизнь настолько вяло и с такими трудностями, что на многих фронтах даже год спустя еще не было регулярных частей. На северном фронте, где война длилась немногим более пятнадцати месяцев, военные действия закончились прежде, чем были созданы регулярные войска под единым командованием. Правда, нужно признать, что на Севере ответственность за это несли скорее всякого рода «маленькие правительства» и «суверенные комитеты», чем центральное правительство. Военные руководители, такие, как генерал Льяно де ла Энкомьеда, Франсиско Сиутат, Хуан Ибаррола, Кристобал Эррандонеа, Селестино Уриарте, Домиан Фернандес, Мануэль Альварес, Хавьера Линарес, Гарсиа Вайас, Модесто Арамбарри, Альфредо Саманьего, Нино Нанетти, впоследствии погибший, и многие другие, понимали необходимость создания на Севере боеспособной армии с единым командованием, стойко боролись за нее, но их усилия разбивались о сопротивление местных властей.

Если в конце концов и удалось положить начало созданию регулярной армии, то придать ей подлинно народный характер было трудно. Прието, будучи министром обороны, приложил максимум усилий, стремясь лишить армию ее народного характера, и большая часть командования действовала заодно с министром-социалистом.

Основные командные посты в армии и в генеральном штабе заняли профессиональные военные, выходцы из старой армии. Среди них были люди способные и лояльные по отношению к Республике, но были и лица со слабой профессиональной подготовкой и даже политические противники нашего дела. Республиканские и социалистические правители предпочитали иметь дело с профессиональными военными, пусть даже получившими дипломы военных академий 30–40 лет назад, и не желали видеть того, что среди рабочих, крестьян, интеллигентов, сражавшихся за Республику, выросло немало талантливых полководцев. Из 17 тысяч офицеров испанской армии значительная часть после начала мятежа оказалась в республиканской зоне. Из них в Народную армию вступило около 2000 человек. Основное ядро офицеров старой армии, присоединившихся к народной борьбе, — честные люди, доказавшие на протяжении всей войны свое искреннее сочувствие делу Республики. Но были и другие — те, что пошли с народом из-за верности данному слову, из патриотических побуждений или просто потому, что были возмущены вторжением в Испанию иностранных войск, — эти люди не понимали национально-революционного характера наглей войны и еще меньше сознавали необходимость народной армии. А между тем они занимали высокие командные посты в армии. Им недоставало веры в победу, и потому они не были способны делать правильные выводы из наших частичных боевых успехов. Эти профессионалы военного дела до конца войны продолжали смотреть на бойцов и командиров из народа как на новичков-ополченцев, которым не под силу победить тех, кем командовали их бывшие товарищи. Такие командиры не понимали, что армия, которую им доверил народ, сильна энтузиазмом и самоотверженностью своих бойцов, что такая армия способна добиться победы.

Некоторые из этих командиров неплохо проявили себя в начале войны, командуя отдельными разрозненными частями; но как только война стала принимать более организованные формы, когда началось создание Народной армии, они постарались занять посты в тылу, желая оказаться как можно дальше от выстрелов и уйти от ответственности за исход боев.

Я ничего не могу возразить против таких «отступлений». Многие из тех, кто работал в тылу, честно выполняли свой долг — на призывных пунктах, в учебных лагерях, в военных комендатурах и т. д. Но были и другие, которые предпочли изображать «великих стратегов» за столиками кафе и баров. Обсуждая и критикуя все на свете, они нередко выбалтывали секретные данные, которые вражеские шпионы (а в них не было недостатка на этих сборищах) немедленно передавали своим.

Мне вспоминаются два эпизода, связанные со сборищами «великих стратегов»: в одном я случайно оказался участником, в другом — свидетелем. Как-то приехав в Валенсию, я встретился в генштабе с полковником Мена. Он пригласил меня в кафе «Идеал», где встречалась группа офицеров, ожидавших назначения. Меня приняли радушно. Многие из собравшихся были моими старыми знакомыми, остальных мне представили. Среди них была жена одного генерала. Я тут же вспомнил, что этот генерал как-то уже знакомил меня со своей женой, а поскольку у меня плохая зрительная память, я решил, что уже был представлен этой даме, и напомнил ей о нашем знакомстве. Ну и попал же я в историю! Громовым голосом дама заявила, что та, с которой меня прежде знакомил ее муж, была его любовницей, а законная жена — она. Я стал извиняться, но она еще более громогласно ответила, что мне не за что извиняться, так как это муж, а не я наставил ей рога. Присутствовавшие, очевидно привыкшие к подобным «сценам», разразились хохотом, ну а во мне все это вызвало отвращение, и я поспешил откланяться.