Лента Mru - Смирнов Алексей Константинович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/42
• Следующая

— Зарежет, старшой, не подпускай! — взмолился, заламывая руки, Зевок. — Отравит!

Ни слова не говоря и даже не останавливаясь, Вера Светова взмахнула шприцем и демонстративно вонзила иглу в собственное предплечье слоновой кости. Обмылок и Голлюбика невольно прислушались, ожидая хруста; светофорова на ходу ввела себе кубиков пять из десяти. Она продолжала идти.

— Ну и что? — не успокаивался Зевок. Он не заметил, как Наждак зашел сзади; тот, сработав мгновенно, взял его горло захватом. Теперь из отряда склепков только Лайка сохраняла боеспособность; Зевок застыл, зная, что дернись он — и свет для него умрет; Обмылок же еще не до конца оправился от парализующего удара. Ярослав Голлюбика удовлетворенно констатировал:

— Итак, ребята, вы видите, что мы тут не шутки шутим. Правота придает нам силы. Оставим каверзы и подвохи на долю ваших магистров и чародеев. В шприце — наше безопасное ноу-хау, у ваших такого нет. Снимает гипноиндукцию на молекулярном уровне, нейтрализует порчу и наговор, ликвидирует сглаз…

— В глаз? — встрепенулся Обмылок. — В глаз? Почему — в глаз?

— Я согласная. — Лайка, чей светофорный путеводительный разум учился вовсю, благодаря чему она все сильнее склонялась к позиции противника, проводника мудрых и благолепных решений, подошла к Обмылку и доверчиво села рядом.

— Молодец, сестричка, — похвалила ее Вера Светова. Никто не заметил, когда она успела выплюнуть жгут и перетянуть им расслабленное плечо Обмылка. — Рука-то получше? — заботливо спросила светофорова с видом истинной сестры милосердия.

Обмылок, поддаваясь обаянию и ласке, кивнул.

— Почти прошла.

— Вот и славно, — игла вошла в белый обмылок плеча, покрытый липким и, по безжалостному замыслу Нора, ледяным потом.

— Уравняем шансы, — Наждак залихватски подмигнул из-за левого уха Зевка, который предусмотрительно откладывал сопротивление. Чугунный ошейник сжимался при малейшем рывке.

Вера Светова подула на ранку, ободряюще улыбнулась и отправилась за новой порцией.

— Эй! — окликнул ее Голлюбика. — Товарищ Светова, обожди! Может быть, остальным не надо? Дуэль-то наша!

— Это бесчеловечно, — нахмурилась Вера, и Ярослав, видя, что она сделалась мрачнее тучи, устыдился. — Всякая тварь стонет и изнемогает под игом, — рассуждала Света Верова, отворачиваясь от командира. Она грациозно вышагивала, удаляясь к проему. — Это не дело!

Больше никто не спорил. Пятью минутами позже агенты Нора были обработаны и ощущали угрюмую, робкую радость: отныне они могли без помех помышлять о мелком бунте, не страшась ужасных судорог и корчей.

— Доволен? — поинтересовался Наждак, разжал локоть и вытолкнул Зевка вон. — Молись, чтобы старшой — наш старшой, — уточнил он, — победил. Замолвлю словечко, возьму тебя на оклад, в гараж. Нареку тебя братом; сочиню, что ты приехал из деревни…

Обмылок успокоился настолько, что взялся расхаживать взад и вперед, что-то соображая.

— Как будем драться? — вдруг спросил он. — Стрелять с десяти шагов?

— Никакой стрельбы, — отрезала Вера. — У меня не полевой госпиталь.

Голлюбика в последний раз приценился к двойнику, подумал.

— Чего мудрить? Арм-реслинг — вот самая простая и надежная процедура. Бескровная, показательная, с убедительным результатом.

— Идет, — согласился Обмылок и стал озираться в поисках опоры. — На что локти поставим? На колесо?

— Нет, неудобно. Принеси бомбу, — приказал Ярослав Наждаку. — Символично получится.

— А не?… — тревожно взметнулся Наждак.

— Не дрожи, — усмехнулся Голлюбика. — Сколько раз ты ее стукнул, пока по колодцам лазал?

— Вот я и говорю, — недовольно пробормотал Наждак, однако повиновался и приволок рюкзак с диверсионной начинкой.

— Садимся по-турецки, друг против друга, — прикинул Ярослав. — Работаем на счет «три».

Когда противоборствующие стороны заняли положенные места, происходящее стало казаться странной смесью научной фантастики, былинного эпоса и спортивного состязания. Две обнаженные фигуры, мужиковато-бородатые, с хитрыми глазками, расположились в непосредственной близости от судьбоносного колеса, разделенные взрывоопасным рюкзаком. За их спинами, по двое на каждую, томились другие мужчины и с ними — женщины; тоже обнаженные, тоже атлетически сложенные, как будто прибыли из прогрессивного будущего нагишом, не зная местных пуританских обычаев, или позировали для голографического информационного выпуска с дальнейшей отправкой в глубокий космос, где потрясенные братья по разуму склонят свои водянистые головы перед величием земной цивилизации. Над ними же взволнованно играл огнями полигонистый полуглобус, выпячивая таинственную и непредсказуемую страну, надежду и совесть языков.

Соперников обуял простительный азарт. Обмылок, из головы которого мгновенно выветрилась память о причиненной ему милости, равно как о проявленном к нему великодушии, сверкнул глазами и выставил согнутую руку. В бицепсе и трицепсе пузырилась, ища себе выхода, прежняя сила, ныне полностью восстановленная.

— Играючи одолею, — пообещал он. — Штурвал будет мой! Рулить буду круто, загоню твое гнилое отечество в каменный век.

— Ошибаешься, оно отправится к звездам, — не уступил Голлюбика. (Мы не слышали этого, но догадаться не трудно). — Богу все видно, наше дело правое, победа будет за нами — так-то, братья и сестры. Я не завидую вашей компании, — с серьезным видом признался Ярослав и поставил локоть на бомбу. — Господь жалеет даже дьявола, но дьявол ежится от Божьей любви.

Кисти сложились, пальцы сплелись.

— Не так, — скривился Голлюбика. — Пусти меня.

Ладони потоптались, прилаживаясь одна к другой; наконец, они обнялись, склеились намертво и закаменели, готовые следовать векторам физической нагрузки.

— Считайте! — распорядился Ярослав.

— Да, считайте! — эхом вторил ему Обмылок.

Секунданты, они же болельщики, они же личный состав, набрали в грудь воздуха, который, ранее стерильный, уже осквернился пещерными примесями, и хором выкрикнули:

— Раз!

(Зевок крикнул «Ein!», но тут же смущенно поправился.)

По сплюснутым ладоням пробежало напряжение, посыпались мокрые искры.

— Два!

Ярослав Голлюбика заглянул Обмылку в глаза и содрогнулся перед открывшейся бездной; из расширенных зрачков ему подавал знаки Нор — Голлюбика не знал основного врага в лицо и видел лишь огненный силуэт в островерхой шляпе с полями и развевающемся халате; фигурка пританцовывала, поворачиваясь так и сяк, ударяла каблуком, раскидывала руки в издевательской «барыне»; халат оборачивался кафтаном с пламенным кушаком; поля шляпы приходили в движение и вращались сатурновым сатанинским кольцом. Что увидел в глазах Голлюбики Обмылок — неизвестно, но хищническая улыбка сползла с его физиономии.

«Генерал, верно, нацепил ордена», — обрадовался Голлюбика.

— Три! — единый вопль соединил «Зенит» и «Надир» так, что они сошлись в общей точке, положившей начало всему последующему.

— Ты знаешь, на кого ты тянешь? — прорычал Голлюбика и надавил. Лицо Обмылка исказилось. — Ты — ничто. Все ваши — ничто. Ты видел нашу ракету? Враги ужасаются, они называют ее «Черная Сатана»…

Обмылок молчал, на лбу его выступила испарина.

Позади него заключалось пари:

— Вставлю доллар, — шептал Зевок Лайке, в очередной раз попадая в безграмотный просак.

Ярослав утроил силу нажима.

— Ты видел наш истребитель? Напрасно! Враги боялись его. Они называли его «Черная Сатана»…

Вера Светова, забывшись от волнения, стиснула руку Наждака.

— Эта последняя, окончательная дуэль, — прошептала она вдохновенно и яростно. — За нами Пушкин… Лермонтов… Пьер Безухов… Базаров…

— Зорро, — продолжил Наждак, схватывая мысль на лету.

Ладонь Обмылка неотвратимо клонилась книзу («Потому что он — клон, — из последних сил догадалась светофорова. — Все гордое, обособившееся от первоисточника; всякий клон, возомнивший себя самостийным новообразованием, обречен клониться».)

• Предыдущая
• 28/42
• Следующая