Рыцарь - Смирнов Андрей - Страница 51
- Предыдущая
- 51/117
- Следующая
Не говоря ни слова, он выбил табуретку из-под одного из певцов, оказавшегося у него на пути, сшиб с ног другого и со всего маху обрушил кулак на деревянную столешницу. Столешница была мощной, основательной, делавшейся, можно сказать, на века. Один человек ее и поднять-то с трудом мог. Но кулак крестоносца, утяжеленный вдобавок металлической броней, оказался вещью еще более основательной. Столешница треснула посередине, развалилась на две части и с жутким грохотом упала на пол. Несколько школяров, пытавшихся выскочить из-за стола, попадали с табуреток на пол. Другие остались на своих местах и, открыв рты, изумленно смотрели на то, что осталось от стола. Я положил руку на рукоять меча. Пьяных школяров было вчетверо больше, чем пьяных нас, и если дело дойдет до драки, то в трактирной тесноте табуретки окажутся оружием ничуть не худшим, чем обоюдоострые клинки...
Я недооценивал положение благородного рыцаря в этом мире.
– Вы, крысы чернильные! – заорал Ги де Эльбен. – Философы поганые! А ну пошли все вон!!!
Тут он пнул в живот школяра, пытавшегося подняться с пола, и перевернул второй столик, погребя под его содержимым ту часть веселой компании, которая еще оставалась на своих местах.
К моему удивлению, школяры и не думали огрызаться. И не дали сьеру Ги превратить их в бифштексы, выместив свою ярость.
– Есть только три сословия, существование которых определено Богом, – заявил он. – Это те, кто молятся, те, кто воюют, и эти... ну, те, которые пашут. А горожане, занимающиеся умничаньем и вольнодумством, – прыщи на заду свиньи. Я так считаю.
Разошлись мы уже за полночь. Взяв с меня слово, что до завтра я никуда не уеду, а если все же решу посреди ночи перебраться в какой-нибудь другой трактир, то обязательно потом сам разыщу их, Ги и его спутник покинули «Иерусалимский лев» и направились в сторону цитадели. А я направился в свою комнату и, не раздеваясь, повалился в постель.
То, что пить много, – вредно, известно всем. Наверное, поэтому под утро мне и приснился очень неприятный сон...
...Я снова в высоком зале с колоннами. Трудно дышать. Воздух одновременно и холоден, и горяч.
В конце зала – возвышение, вокруг которого стоят люди в темных рясах наподобие монашеских. Длинные капюшоны скрывают лица.
Я отталкиваю кого-то, обхожу чью-то спину...
На возвышении совокупляются двое. Женщина – внизу, ее руки прикручены веревками к железным скобам. Ряса мужчины – судя по всему, он один из этих «монахов» – поднята до середины туловища. Из горла вырывается хриплое рычание. Он двигается в бешеном темпе.
Потом... Что-то происходит. Мужчина начинает меняться. Спина и ноги покрываются темной шерстью, лицо, доселе скрытое капюшоном, вытягивается вперед, руки превращаются в когтистые лапы, которые рвут кожу женщины. Он двигается, как животное.
Рот женщины широко раскрыт. Кажется, она кричит, но здесь царит безмолвие. Ни боль, ни отчаянье, ни громкие крики не в состоянии его разорвать. Как будто бы она кричит в вакууме.
В момент экстаза получеловек-полузверь перегрызает ей горло. Впивается зубами в грудь. Рвет кожу и мясо.
Он поворачивает окровавленную морду к зрителям, по-прежнему неподвижным. Несмотря на то что человеческого в нем почти не осталось, мне вдруг кажется, что я знаю его. Его лицо – это...
Лицо кажется знакомым. Я вглядываюсь...
Нет. Не может быть.
Я отворачиваюсь.
Один из «монахов», мой сосед, берет меня за руку. Ладонь – хрупкая и нежная. Это рука женщины.
Хотя я не успеваю разглядеть ее лица, у меня возникает чувство, что я уже встречался с ней когда-то...
Проснувшись, я долго лежал без сна. Во рту был вкус крови.
На завтрак трактирщик порадовал нас с Тибо овсянкой, связкой колбас и изюмом.
А после завтрака приехал Ги де Эльбен, и мы отправились в резиденцию виконта.
Следующие несколько дней я провел в Безье. Познакомился с местной верхушкой. Был представлен виконтессе Аделаиде. Она производила впечатление очень сильной и одновременно – утонченной женщины. Кроме того, она была потрясающе красива. Роже можно было только позавидовать. Я даже выдал что-то в этом роде – в виде комплимента. Похоже, виконтессу мои слова позабавили.
Поначалу с господином Пабло Верочелле познакомиться не удалось, поскольку как раз в день моего появления в резиденции Роже он, пребывая в сильнейшей злобе, оттуда уехал, перебравшись в местное епископство. Впрочем, я не слишком переживал по поводу того, что наше знакомство не состоялось.
Рассказывать о днях, проведенных в Безье, особенно нечего. Пили, разговаривали, играли в кости. Выражали свое восхищение госпожой Аделаидой, рассыпали любезности ее придворным дамам. Годфруа ухаживал за какой-то дамой и навевал на нас скуку однообразными стихами, которые он сочинял и зачитывал вслух нам с Ги, желая узнать о своих стихах наше мнение. Несколько раз Ги просил меня сочинить что-нибудь для Годфруа, чтобы только тот отстал и успокоился, но каждый раз мне удавалось отшутиться. Стихи, блин... Я очень сомневался, что бессознательные навыки сьера Андрэ распространяются так далеко. Не хотелось даже и пробовать, чтобы ненароком не опозориться.
Вся эта веселая жизнь продолжалась до тех пор, пока однажды утром, встретив Ги во дворе цитадели, я не обратил внимание на его мрачный вид.
– Опять эта итальянская крыса развонялась, – уловив повисший в воздухе вопрос, сквозь зубы процедил тамплиер. – Хочет, чтобы мы изловили каких то мужиков. Придется ехать. У-у, ненавижу...
– Так не езжай.
– Надо. Вон, когда в Кастре были, тоже наплевали и не поехали. Так итальянец послал солдат. А деревенские приняли их за рутьеров. А народец здесь решительный. Половину солдат перебили, пока разобрались. Ясно, что никаких еретиков не обнаружилось. Нет, надо ехать.
– Далеко ехать-то?
– Да нет, – ответил Ги, – не очень. В какую-то там Общину... То есть не в общину, а деревня так называется – какая-то там Община...
Тут у меня в животе возникло очень странное ощущение. Ощущение было такое, будто бы я ненароком проглотил холодного морского ежа.
- Предыдущая
- 51/117
- Следующая
