Записки чекиста - Смирнов Дмитрий Михайлович - Страница 35
- Предыдущая
- 35/69
- Следующая
Я знал Вячеслава Рудольфовича Менжинского, председателя ОГПУ, только по портретам. Знал его биографию, и никак не думал, что смогу так близко увидеть этого выдающегося революционера, закалённого в жестоких битвах с царизмом. Да и не только с царизмом. С первых дней Советской власти, а начиная с 1923 года и на посту заместителя председателя ВЧК – ОГПУ, Вячеслав Рудольфович принимал самое непосредственное участие в раскрытии многочисленных заговоров, шпионских, белогвардейских, диверсионных организаций, в ликвидации закоренелых контрреволюционеров. Правая рука рыцаря революции Дзержинского, он после смерти Феликса Эдмундовича стал первым чекистом страны, с неутомимой энергией и настойчивостью продолжал его дело.
Понятно поэтому, с каким волнением смотрел я на этого необыкновенного человека, когда он неторопливо и спокойно шёл по длинному коридору.
В.Р.Менжинский здоровался с сотрудниками, с некоторыми на ходу обменивался одной-двумя негромкими фразами. И вдруг остановился, поравнявшись со мной:
– Здравствуйте, товарищ. Вы, кажется, приезжий?
– Так точно. Из Тамбовского губотдела ОГПУ.
– С Иваном Михайловичем работаете?
– Да.
– Сами пошли или вас направили на чекистскую работу?
– Направил Липецкий уездный комитет партии.
– Вот как! Вернётесь домой, передайте от меня привет Ивану Михайловичу Биксону. Не забудете?
– Ни в коем случае!
– Вот и отлично, – и пошёл к двери в зал.
Даже в этом товарищеском, сердечном «не забудете» я почувствовал всю глубину человечности Вячеслава Рудольфовича. Значит, правильно говорил нам Иван Михайлович, что Менжинский помнит всех, с кем когда-либо работал или хотя бы непродолжительное время беседовал.
Вскоре в зале началось заседание Коллегии ОГПУ. Я не мог слышать, как оно проходит, но и не мог не видеть спокойной, деловитой обстановки, царившей в просторной приёмной. Ни спешки, ни суеты, ни признаков тревоги или волнения на лицах ожидающих. По вызову секретаря товарищи один за другим проходили в зал заседаний, где задерживались недолго.
Наконец дошла очередь и до меня.
Ещё в Тамбове, перед отъездом, я тщательно подготовил доклад о деле «Сынка» на Коллегии ОГПУ. В Москве тоже возвращался к нему, стараясь отточить, чуть ли не отрепетировать доклад так, чтобы каждое слово звучало убедительно и предельно точно. А оказалось, что никакого доклада делать не надо: члены Коллегии успели ознакомиться со всеми документами, а мне пришлось только отвечать на их не слишком многочисленные вопросы. По тому, как задавались эти вопросы, по самому характеру и постановке их, чувствовалось, что Коллегия старается глубоко, а главное объективно и беспристрастно разобраться во всех обстоятельствах дела.
Лучше всего мне запомнилось, с какой теплотой отзывались члены Коллегии о рассказовских рабочих-суконщиках, оказавших чекистам значительную помощь в быстрой ликвидации бандитской шайки «Сынка».
Выполнив задание Биксона, я вернулся в Тамбов.
Большую помощь наши люди оказали нам, тамбовским чекистам, и в те дни, когда стало известно, что переброшенные из-за границы диверсанты белоэмигрантского «Российского общевойскового союза» («РОВС») взорвали бомбу в Москве, в комендатуре ОГПУ. Часть преступников тогда же была арестована, но нескольким удалось скрыться. Всем органам ОГПУ на местах предписывалось принять меры к розыску скрывшихся.
– Это касается и нас, – подчеркнул Биксон, – и мы должны хорошенько посмотреть, не затаился ли кто-нибудь из этих диверсантов у нас в Тамбове. Укрыться ему есть у кого: бывших белогвардейцев в городе пока хватает… Действовать надо оперативно и быстро.
Иван Михайлович сузил границы поисков:
– Кого из горожан должны знать диверсанты? В первую очередь прежних царских и белогвардейских офицеров. У кого они рассчитывают найти приют? У них. Многие из бывших белых, поняв свои прежние ошибки и заблуждения, порвали с прошлым и честно работают. С этих честных людей и следует начинать.
Одним из таких в прошлом заблудившихся оказался работник губернской РКИ Цветков. Он сам явился в губотдел ОГПУ и попросил выслушать его.
– Только вчера, – говорил Цветков, – я случайно встретил на улице бывшего своего однокашника и однополчанина Алабовского, вместе с которым служил в армии Деникина. Там мы поддерживали дружеские взаимоотношения до тех пор, пока я не перешёл на сторону народа и не вступил в ряды Красной Армии. С тех пор об Алабовском не слышал ни разу. Демобилизовался. Заходил изредка здесь, в Тамбове, к его родителям. Отец – бывший священник, – заметил Цветков, – отмалчивался. О своём сыне явно не хотел говорить, но все же обмолвился, что он вместе с остатками разгромленных деникинцев сбежал за границу. Удивительного в этом ничего нет, так поступили многие из них. И вдруг на улице, днём, встречаю самого Алабовского! Можете себе представить, как я был поражён этой встречей. Откуда он взялся? Узнать ничего не удалось: мнётся, не говорит ничего определённого, явно стремится быстрее отделаться. А почему? Неужели потому, что тогда у Деникина наши с ним дороги разошлись в разные стороны? Другое тут что-то…
Нам оставалось только поблагодарить Цветкова за его сообщение и заверить, что мы постараемся выяснить, давно ли и какими судьбами бывший его однополчанин оказался в Тамбове. Прощаясь, предупредили:
– Будет лучше, если вы постараетесь избегать новых встреч с этим Алабовским.
Он ушёл успокоенный, как многие в таких случаях уходили от нас, а мы тотчас направили запрос в Москву. Ответ поступил быстро: задержанные в столице диверсанты называют в числе успевших скрыться и Алабовского, но где он или не знают, или не хотят говорить. Москва предписывала выяснить, что за Алабовский появился в Тамбове и, если это скрывшийся диверсант, немедленно арестовать его.
Началась проверка. Алабовский жил у родителей и очень редко, только по вечерам, выходил на непродолжительные прогулки.
Зато к Алабовским зачастила молодая женщина, которая некогда считалась невестой этого белоэмигрантского эмиссара.
Очень насторожённо вёл себя старик отец. Возвращаясь с работы, он замедлял шаг, оглядывался, присматривался к встречным прохожим. К своему дому подходил с таким видом, словно его волокут силой. Остальные домашние почему-то не проявляли ни малейшей тревоги и озабоченности. Не скрывают ли отец и сын правду даже от них, самых близких своих людей?
Мы попытались выяснить обстановку в доме Алабовских у их соседей, но из этого ничего не получилось: у старика бухгалтера никто не бывал из посторонних. Между тем надо было знать хотя бы расположение комнат в их большой квартире, чтобы во время предстоящего обыска бывший деникинец не успел укрыться в каком-нибудь тайнике.
Пришлось прибегнуть к осторожным расспросам родственников невесты диверсанта. Пригласили её брата и попросили рассказать о его прежних и теперешних знакомых. В числе этих знакомых он назвал и Алабовского. Делая вид, будто стараюсь вспомнить, о ком он говорит, я как бы между прочим спросил:
– Какой Алабовский? Не сын ли бухгалтера городской аптеки?
– Тот самый. Бывший жених моей сестры.
– Почему бывший, а не настоящий?
– Да кто же поверит, что они поженятся? Вчера приехал, завтра опять уедет. Ну какой это жених!
– Приехал? Когда?
– С неделю назад. Бирюк бирюком…
– Вы что же, виделись с ним?
– Нет, не испытываю ни малейшего желания. Это сестра говорит, что из него слова не вытянешь. Странный какой-то стал.
– Чем странный?
Собеседник пожал плечами:
– Замкнутый, скрытный… Ни с кем не хочет встречаться. Будто с луны свалился.
Судя по этим ответам, новоявленный «жених» не вызывал у сидящего против меня человека ни малейшей симпатии. Это позволило говорить определённее, и я попросил его узнать у сестры, как расположены комнаты в доме Алабовских, нет ли там дополнительных, скрытых от посторонних глаз помещений.
Брат невесты улыбнулся.
– Понимаю… И надеюсь, что мне удастся вам помочь.
- Предыдущая
- 35/69
- Следующая
