Год испытаний - Брукс Джеральдина - Страница 28

• Предыдущая
• 28/36
• Следующая

— Перестань, Анна! Что ты меня хоронишь из-за какого-то кашля!

Я потрогала ее лоб, но так как вечер был теплым, да к тому же мы немало прошли быстрым шагом, я не могла определить, есть ли у нее жар.

— Посидите здесь, — сказала я, показывая на камень под рябиной, — я сбегаю за мистером Момпелльоном.

— Анна! — возмутилась она. — Никуда ты не побежишь! Наверное, я простудилась. Если бы я действительно была серьезно больна, ты бы первая об этом узнала. А пока нечего пугать мистера Момпелльона.

Она пошла вперед быстрым шагом. Я догнала ее и взяла за руку. Мы шли, а слезы так и капали у меня из глаз.

Элинор остановилась и посмотрела на меня с улыбкой. Она подняла руку с зажатым в ней платком и хотела было вытереть мои слезы, но передумала и, скомкав платок, засунула его поглубже в сумку.

Тут уж сомнений не оставалось, и, стоя посреди поля, я разрыдалась.

Жар у Элинор все усиливался, и мы с мистером Момпелльоном пытались как-то ей помочь, как помогали многим. Я сидела у ее кровати так долго, насколько позволяли приличия. Конечно, я понимала, что в последние часы она хочет остаться со своим Майклом, и старалась избавить его от части его обязанностей. Но были вещи, которые я не могла за него делать, и время от времени он уходил, чтобы исполнить свой долг перед умирающими. И я оставалась одна с моей Элинор.

Я, простая служанка, даже и мечтать не могла о том, что моя госпожа станет для меня таким близким человеком. Она стала моим первым учителем, и благодаря ей я познала грамоту и многое другое. Когда мы готовили снадобья, я забывала, что она моя хозяйка, и иногда даже подсказывала ей название трав. Я всем сердцем чувствовала, что она мой друг и что я люблю ее.

Каждый раз, когда Майкл Момпелльон заходил посидеть с ней, я неохотно покидала комнату, признавая, что у него на это больше прав. Я выходила, но оставалась за дверью, чтобы быть как можно ближе к ней. Как-то раз мистер Момпелльон обнаружил меня там и ясно дал мне понять, что я не должна так больше делать, что я должна ждать, когда он меня вызовет.

Но даже его приказ на меня не подействовал, я просто не могла надолго оставлять ее. На следующий вечер, когда я, положив ей на лоб холодную примочку, сидела у ее постели, она, казалось, прочитала мои мысли, вздохнула и слабо улыбнулась.

— Как приятно! — прошептала она и накрыла мою руку ладонью. — Мне очень повезло, что меня так любят… что у меня такой муж, как Майкл, и такая прекрасная подруга, как ты, Анна. Знаешь ли ты сама, как ты изменилась? Может быть, это единственное, что было хорошего в этом ужасном году. Когда ты только пришла ко мне, в тебе уже была эта искра. Ты вся была как трепещущий на ветру язычок пламени. Мне оставалось только не дать ему потухнуть. И как ты теперь сияешь!

Она закрыла глаза, и я подумала, что она заснула. Но когда я поднялась, она продолжила, не открывая глаз:

— Анна, я надеюсь, ты сможешь стать другом мистеру Момпелльону… Моему Майклу понадобится друг.

Рыдания, сжавшие горло, не позволили мне ответить. На этот раз она действительно заснула.

Я отсутствовала не больше десяти минут, но, когда вернулась, мне стало ясно, что ей стало хуже, ее лицо еще больше раскраснелось. Я положила мокрое полотенце ей на лоб, но она заметалась, пытаясь его отбросить. Затем начала говорить каким-то странным, тонким голосом. Я поняла, что она бредит.

— Чарльз! — воскликнула она. И засмеялась каким-то легким, радостным смехом. — Чарльз?! — продолжала она звать все тем же тонким девичьим голосом, в котором, однако, слышалась теперь боль и разочарование.

Хорошо, что рядом оказалась я, а не пастор. Теперь она стонала. А потом ее лицо изменилось, она заговорила опять, вернее, зашептала. Но в ее словах и голосе звучала такая интимная интонация, что я даже покраснела.

— Майкл… Майкл, как долго еще ждать? Пожалуйста, любимый мой, пожалуйста…

Я не слышала, как он открыл дверь и вошел, поэтому, когда он обратился ко мне, я от неожиданности подскочила на стуле.

— Анна, ты свободна, — сухо сказал он. — Если понадобится, я позову тебя.

— Пастор, ей стало хуже. Она бредит…

— Вижу, — резко бросил он. — Ты можешь идти.

Я нехотя встала и вышла на кухню. Я сидела там, мучилась от того, что ничем не могу помочь Элинор, и в конце концов заснула. Очнулась я от пения птиц и первых лучей солнца. Я потихоньку поднялась наверх и замерла, прислушиваясь у двери ее спальни.

Ни звука. Я осторожно приоткрыла дверь. Элинор лежала на спине, лицо ее было бледным. Майкл Момпелльон распростерся на полу у ее кровати, протягивая к ней руки — как будто хотел поймать ее отлетавшую душу.

У меня вырвался сдавленный крик отчаяния. Майкл Момпелльон даже не пошевельнулся, а Элинор открыла глаза и улыбнулась мне.

— Жар прошел, — прошептала она, — и я умираю от жажды. Я не могла позвать тебя, потому что боялась разбудить бедного Майкла. Он так вымотался со мной!

Я помчалась вниз, чтобы приготовить поссет — горячий напиток из молока, сахара и пряностей. Я кипятила молоко, и мне хотелось петь во весь голос. В тот день Элинор на короткое время встала с постели. Я усадила ее в кресло у окна. На следующий день она заявила, что чувствует себя достаточно окрепшей, чтобы выйти в сад. Мистер Момпелльон уставился на нее так, словно увидел чудо. Мы были уверены, что она умирает от чумы, а оказалось, что это обыкновенная простуда! Походка его стала энергичной, как у юноши, и он с новыми силами вернулся к своим обязанностям.

Элинор сидела на скамье в саду. Я принесла ей чашку бульона, и она попросила меня посидеть с ней. Она говорила о всяких приятных пустяках, чего с ней уже давно не случалось. Например, надо ли разделять корневище ириса.

Мистер Момпелльон заметил нас из конюшни и направился в нашу сторону. Он только что приехал с фермы Гордона. Покойный арендовал землю и дом. Он сам избавился от мебели, но соседи не знали, что делать с многочисленными крестами, которые Гордон развесил по стенам. Пастор решил, что их необходимо сжечь — с молитвами и с должным уважением. Он сам проследил за этим.

Он присел рядом с Элинор на скамью. Элинор, шутя, замахала руками:

— Муж мой, ты весь пропитался дымом и лошадиным потом. Пусть Анна подогреет воды, чтобы ты смог помыться.

— Прекрасная идея! — воскликнул он с улыбкой.

Я пошла выполнять приказание. По дороге в дом я слышала, как он что-то оживленно рассказывает Элинор. А возвращаясь с водой и полотенцем, я услышала, как он воскликнул:

— И почему только это не пришло мне в голову раньше?! Когда я стоял там, творя молитву на фоне этих огненных крестов, я понял это так ясно, как будто меня направил на эту мысль сам Господь.

— Давай помолимся, чтобы так оно и было, — пылко произнесла Элинор.

Она встала, и они пошли по тропинке, забыв про меня. Ну что ж, подумала я, бросая полотенце в ведро с горячей водой, может, позже они мне расскажут о том, что их так увлекло.

Следующий день был воскресным, и я вместе с остальными жителями деревни, собравшимися в Делфе, узнала, что же подсказал Господь Майклу Момпелльону.

— Друзья, я думаю, что мы с вами должны разжечь костры и устроить большую чистку в наших домах. Мы должны избавиться от всех земных благ — от всего, к чему мы прикасались руками, от всего, что носили. Соберите эти вещи и принесите их сюда. А после, вечером, мы сожжем все и вознесем Господу наши молитвы, чтобы Он избавил нас от этой напасти.

Я видела, что многие в сомнении закачали головами, ведь они столько уже потеряли, что им трудно решиться и принести новую жертву. Я вспомнила, как Джордж Виккарз прохрипел на смертном одре: «Сожгите все!» Если бы я тогда сожгла платья, сшитые из материала, присланного из Лондона, может быть, многим удалось бы избежать чумы.

Эта мысль так поразила меня, что я слушала мистера Момпелльона невнимательно и не могла потом вспомнить, как ему удалось добиться от всех согласия. Помню, что он говорил об очищающей силе огня. И он говорил, как всегда, очень красноречиво. Но все мы уже устали от слов.

• Предыдущая
• 28/36
• Следующая