Брестская крепость - Смирнов Сергей Сергеевич - Страница 61

• Предыдущая
• 61/143
• Следующая

Так, в первых статьях на эту тему, напечатанных в белорусских газетах и журналах в 1948 году, говорилось, например, что обороной Восточного форта крепости командовал какой-то военный врач, который якобы потом погиб при бомбёжке, и фамилия его так и осталась неизвестной. А в качестве главного руководителя обороны центральной цитадели называли имя некоего полкового комиссара Рублевского.

Сейчас мы уже знаем, что гарнизон Восточного форта возглавил вовсе не военный врач, а командир 44-го стрелкового полка майор Гаврилов, который ныне благополучно здравствует и о судьбе которого я рассказал выше. Что же касается полкового комиссара Рублевского, то он оказался никогда не существовавшей мифической личностью, и в дальнейшем вместо него появилась исторически достоверная фамилия полкового комиссара Ефима Фомина.

Как известно, мы узнали впервые фамилию полкового комиссара Е. М. Фомина из найденных под камнями крепости обрывков «Приказа э 1». В этом приказе, как вы помните, значились ещё три фамилии командиров, руководивших обороной центральной цитадели, — капитана Зубачева, старшего лейтенанта Семененко и лейтенанта Виноградова.

Пока были только фамилии. Предстояло ещё разузнать об этих людях, предстояло выяснить их судьбу. И постепенно это удалось сделать.

Кто же были они, командиры, которые в тяжкий час испытаний в огневом кольце врага возглавили и организовали эту беспримерно трудную оборону? Что сталось с ними потом?

Невысокий, уже начинающий полнеть тридцатидвухлетний черноволосый человек с умными и немного грустными глазами — таким остался полковой комиссар Фомин в памяти тех, кто его знал.

Как музыкант немыслим без острого слуха, как невозможен художник без особого тонкого восприятия красок, так нельзя быть партийным, политическим работником без пристального, дружеского и душевного интереса к людям, к их мыслям и чувствам, к их мечтам и желаниям. Этим качеством в полной мере обладал Фомин. И люди сразу чувствовали это. Уже в том, как он умел слушать людей — терпеливо, не перебивая, внимательно вглядываясь в лицо собеседника близоруко прищуренными глазами, — во всём этом ощущалось глубокое понимание нужды человека, живое и деятельное сочувствие, искреннее желание помочь. И хотя Фомин всего за три месяца до войны попал сюда, в крепость, бойцы 84-го полка уже знали, что в его маленький кабинет в штабе можно принести любую свою беду, печаль или сомнение и комиссар всегда поможет, посоветует, объяснит.

Недаром говорят, что своя трудная жизнь помогает понять трудности других и человек, сам много перенёсший, становится отзывчивей к людскому горю. Нелёгкий жизненный путь Ефима Моисеевича Фомина, без сомнения, научил его многому, и прежде всего знанию и пониманию людей.

Сын кузнеца и работницы-швеи из маленького городка на Витебщине, в Белоруссии, он уже шести лет остался круглым сиротой и воспитывался у дяди. Это была тяжёлая жизнь бедного родственника в бедной семье. И в 1922 году тринадцатилетний Ефим уходит от родных в Витебский детский дом.

В беде и нужде зрелость наступает рано. Пятнадцати лет, окончив школу первой ступени и став комсомольцем, Фомин уже чувствует себя вполне самостоятельным человеком. Он работает на сапожной фабрике в Витебске, а потом переезжает в Псков. Там его посылают в совпартшколу, и вскоре, вступив в ряды партии, он становится профессиональным партработником — пропагандистом Псковского горкома ВКП(б).

От тех лет дошла до нас фотография комсомольца Ефима Фомина — слушателя совпартшколы. Защитная фуражка со звёздочкой, юнгштурмовка с портупеей, прямой и упрямый взгляд — типичная фотография комсомольца конца двадцатых годов.

Ефим Фомин вырос беззаветным рядовым солдатом своей партии. Когда в 1932 году партия решила послать его на политическую работу в войска, он по-солдатски сказал «есть!» и сменил свою штатскую гимнастёрку партработника на гимнастёрку командира Красной Армии.

Началась кочевая жизнь военного. Псков — Крым — Харьков — Москва — Латвия. Новая работа потребовала напряжения всех сил, непрерывной учёбы. Редко приходилось бывать с семьёй — женой и маленьким сыном. День проходил в поездках по подразделениям, в беседах с людьми. Вечерами, закрывшись в кабинете, он читал Ленина, штудировал военную литературу, учил немецкий язык или готовился к очередному докладу, и тогда до глубокой ночи слышались его размеренные шаги. Заложив руки за спину и по временам ероша густую чёрную шевелюру, он расхаживал из угла в угол, обдумывая предстоящее выступление и машинально напевая своё любимое: «Капитан, капитан, улыбнитесь!»

В Брестской крепости он жил один, и его не оставляла тоска по жене и сыну, пока ещё находившимся в латвийском городке, на месте прежней службы. Он давно собирался съездить за ними, но не пускали дела, а обстановка на границе становилась все более угрожающей, и глухая тревога за близких поднималась в душе. Всё-таки стало бы легче, если бы семья была вместе с ним.

За три дня до войны, вечером 19 июня, Фомин позвонил по телефону жене из Бреста. Она сказала, что некоторые военные отправляют свои семьи в глубь страны, и спросила, что ей делать.

Фомин ответил не сразу. Он понимал опасность положения, но, как коммунист, считал себя не вправе заранее сеять тревогу.

— Делай то, что будут делать все, — коротко сказал он и добавил, что скоро приедет и возьмёт семью в Брест.

Как известно, сделать это ему не удалось. Вечером 21 июня он не достал билета, а на рассвете началась война. И с первыми её взрывами армейский политработник Фомин стал боевым комиссаром Фоминым.

До войны Ефим Фомин был комиссаром по званию. На рассвете 22 июня 1941 года он стал комиссаром на деле. Героями не рождаются, и нет на свете людей, лишённых чувства страха. Героизм — это воля, побеждающая в себе страх, это чувство долга, оказавшееся сильнее боязни опасности и смерти.

Фомин вовсе не был ни испытанным, ни бесстрашным воином. Наоборот, было во всём его облике что-то неистребимо штатское, глубоко свойственное человеку мирному, далёкому от войны, хотя он уже много лет носил военную гимнастёрку. Ему не пришлось принять участие в финской кампании, как многим другим бойцам и командирам из Брестской крепости, и для него страшное утро 22 июня было утром первого боевого крещения.

• Предыдущая
• 61/143
• Следующая