Цитатник бегемота - Смирнов Ярослав - Страница 11
- Предыдущая
- 11/67
- Следующая
Никого не тошнило. Иван посмотрел на Кляйна и увидел, что выражение озверелости сошло с его лица и вид у оберштурмбаннфюрера сейчас был несколько удивленный.
Было тихо и страшно.
Воздух замер, застыл, и все вокруг замолчало и скрылось. Никто не тревожил покоя проклятого города Иерихона, ни жившие в нем ранее, ни умершие сейчас.
Они вышли из города и побрели в сторону лагеря победителей, радуясь тому, что смерть осталась позади них. Немцы вели себя спокойно: война и убийство были для них совсем не внове.
Иван посмотрел на профессора: тот так вообще улыбался.
— Что смешное вы обнаружили, герр профессор? — спросил Иван неприязненно.
— Ну как же! — откликнулся фон Кугельсдорф. — Все ведь удачно получилось!
— Да? — удивился Иван. — А что именно, позвольте узнать?
Профессор украдкой оглянулся и, понизив голос, сказал:
— Благодаря бестолковому антисемитизму нашего дорогого оберштурмбаннфюрера — что поделать, герр Кляйн весьма ему подвержен, — нас доставят прямо к Иисусу Навину. Тот скорее всего захочет допросить пленного, потому что убить его сразу было бы не совсем удобно — все-таки обещание есть обещание, находившиеся в доме Рахав неприкосновенны… А остальное — дело техники: мне надо только прикоснуться к талисману, который великий воитель носит на груди… что мы могли увидеть, стоя на стене города.
— Что-то я не помню такого, — задумчиво сказал Иван.
— Да?.. Было такое, было, — убеждающе произнес профессор. — Так вот, только я до него дотронусь, как мы сразу перенесемся в другую эпоху…
— А куда?..
— Я же говорил раньше — к Македонскому, который Александр… и поведем охоту за его частью талисмана.
— А если что-то не получится? — спросил Иван. Профессор пожал плечами.
— Что ж… будем действовать по обстановке.
— А если герра Кляйна за его семитофобию… того?..
— Ну и что? Война есть война, — снова пожал плечами фон Кугельсдорф. — Оберштурмбаннфюрер, конечно, хороший человек, но одним оберштурмбаннфюрером больше, одним меньше…
— Вы еще скажите, что одним бароном больше, одним меньше, — недовольно произнес Иван. Профессор хихикнул.
— Это уже до меня сказали, — лукаво сообщил он.
— Я знаю, — коротко ответил Иван.
Пепелище Иерихона, над которым уже почти не было видно дыма, осталось далеко. В лагере победившей армии царило оживление. Огромную добычу, взятую в разрушенном городе, многочисленные крупные и мелкие отряды сносили в сокровищницу, и приветственные крики сотрясали воздух.
Вечерело. В стороне неспешно нес свои воды Иордан, чьими стараниями капля за каплей наполнялась чаша Мертвого моря…
Пьянящее чувство победы кружило головы победителям. После долгих лет унижений, скорби и рабства, после гонений и гибели одержана была первая победа на земле Ханаанской. Впереди еще много походов, разоренных городов, богатой добычи, политой кровью чужаков-инородцев, много славных битв и побед, но эта, первая, — дороже…
Стоя на коленях, Кляйн угрюмо смотрел на великого воителя, вождя своего народа. Злоба и ненависть просто душили немца — Иван это хорошо видел. Видел это и тот, к чьим ногам был брошен пленник.
— Говори, — сурово сказал он, — не медли. Из какой страны явился ты в город, проклятый Богом? Что делал там? Почему замыслил злое против сынов Израилевых?
Кляйн аж побелел от злости. Иван усмехнулся. Каково Кляйну, белокурой бестии, надежде и опоре, гордости шутц-штаффель, стоять на коленях перед каким-то пархатым…
Ничего, ничего, подумал Иван злорадно. Замочил штанишки?..
Кляйн молчал и только по-волчьи скалился.
Преемник Моисея нахмурил брови. Уходящее солнце задержалось в его седых волосах, играло золотой цепью, неведомым талисманом, таинственно мерцавшим на груди…
Момент был критический. Иван понимал, что терпение разрушителя Иерихона не беспредельно, а Кляйн, сходивший с ума от унижения, которому подверглась его арийская натура, изображать смирение не собирается и сейчас сделает опасную глупость…
— Позволь, о великий! — раздался вдруг голос рядом с Иваном.
Это был профессор.
Вождь Израиля посмотрел на него с удивлением, потом едва заметно кивнул стражникам.
Иван напрягся. Если профессор не проявит должной расторопности, то угрохают и его, и Кляйна, и остальных немцев… и, что самое неприятное, Ивана тоже могут укокошить.
Это было бы совсем нехорошо.
Тем временем профессор, сложив руки перед собою, маленькими шажками продвигался к возвышению, на котором восседал Навин. При этом он мелко-мелко кланялся и вид являл робкий и смиренный.
Внезапно Иван похолодел.
Стражник с копьем, стоявший возле возвышения, сделал шаг вперед и встал перед профессором, держа копье наперевес. Фон Кугельсдорф замер.
Мысль Ивана лихорадочно заработала. Если пауза еще немного затянется, то главному завоевателю надоест творимое им правосудие, и он просто прикажет всех зарезать. А профессор ничего не может сделать, пока стражник стоит перед ним: он не доберется до талисмана…
И тут профессор бросил короткий взгляд на одного из немцев, который стоял ближе к возвышению. Не успел Иван ничего понять, как эсэсовец с диким криком бросился на стражника, мешавшего фон Кугельсдорфу.
Все уместилось в одно мгновение. Стражник успел повернуться к напавшему на него: он выставил копье и нанизал на острие немца. Профессор же одним прыжком преодолел несколько метров, разделявших его и сына Навина, вцепился в одежду воителя и дотянулся до талисмана.
Никто не успел ничего понять. Иван лишь заметил спокойное удивление, мелькнувшее в глазах вождя Израиля, как все озарила ослепительная вспышка; он ослеп, земля под ногами пропала, и тяжелое небо стало близким и спокойным…
…и вдруг земля, твердая почва, сильно ударила по подошвам; колени подогнулись, так что Иван чуть было не упал. Разноцветная мозаика мира, рассыпавшаяся было по углам сознания, собралась вновь. Иван встрепенулся и посмотрел вокруг.
С удивлением и тревогой он понял, что стоит практически на том же самом месте, что и секунду назад… или не секунду?..
Ну да — вон и Иордан течет, и те же холмы, и развалины стен неподалеку… хотя нет, развалины все же другие. И кругом никого нет — кроме валяющегося на земле Кляйна, зашедшегося в мучительном приступе кашля, девяти… нет, уже восьми рядовых эсэсовцев и профессора.
Иван внимательно посмотрел на фон Кугельсдорфа.
Почувствовав взгляд, тот повернул голову.
— Все в порядке, — немного насмешливо произнес он, — Сейчас год триста тридцать первый до Рождества Христова… но я несколько удивлен. Никак не думал, что мы окажемся на том же самом месте. Впрочем, об этом можно было бы догадаться…
Он поглядел куда-то в даль, щурясь от солнца.
Иван тоже посмотрел.
На месте города, который был здесь тысячу лет назад, громоздились развалины, и над ними по-прежнему поднимался дым — будто пожар с тех пор так и не утих.
— Города всегда горели, — негромко произнес профессор. — Теперь это сделали македоняне. Александр Великий.
Он подошел к Кляйну и помог ему подняться на ноги.
— Как вы себя чувствуете, герр оберштурмбаннфюрер? — участливо спросил он. — Все ли в порядке?
— Нет, не все в порядке, — прохрипел Кляйн и сплюнул. — Все очень даже не в порядке…
Он оттолкнул профессора и выпрямился.
— Вы видели? — произнес он злобно. — Вы только видели, как этот… как он меня… а?!
— А в чем дело? — недоуменно спросил профессор. — Подумаешь событие; скрутили и хотели допросить…
— Да ведь это были евреи! — заорал Кляйн. — И они посмели убить одного из моих людей!..
— Ну и что с того? Мало ли вы евреев поубивали на своем веку…
— Да, я их убивал, — ядовито произнес Кляйн. — Убивал и буду еще много убивать!
— А чего же вы тогда жалуетесь? — пожал плечами профессор. — Вы — их, они — вас… Чего обижаться? В природе все должно быть гармонично…
Некоторое время Кляйн злобно таращился на профессора и угрожающе пыхтел, но фон Кугельсдорф так наивно глядел на оберштурмбаннфюрера, что тот понемногу остыл.
- Предыдущая
- 11/67
- Следующая