Голова в кустах - Смирнова Алена - Страница 21

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая

– Обязательно устроить кавардак из-за Полины? – спросил Измайлов.

Я не снизошла до ментовских распрей.

Неуклюжий рифмоплет Слава был одержим манией очистки мира от скверны. Он информировал коллегу Сани и Лени. Денежные вознаграждения с негодованием отвергал, как все не добившиеся пока своего фанатики. Именно он приметил кайфующих в парке Зину и Лешу. И по собственному почину принялся наводить справки. Выяснил, что отец Красновой хирург, дядя Трофимова представитель крупной европейской фармакологической фирмы в России, каким-то образом увязал эти факты и поклялся «с живых дочки и племянничка не слезать». Общаясь с ним, Леня и Саня придерживались аспирантской легенды, но в поле зрения единомышленника держали.

– Узкое у них поле, – снова вмешался Балков.

– Они не обязаны его охранять, – вступился Юрьев.

Наверное, Сергей немного завидовал сменившему масть Борису. Обычно он проявлял доброжелательность к людям из других отделов.

– Постойте, какое отношение к наркотической эпопее имеют профессии отца Красновой и дяди Трофимова? – не постеснялась я своей глупости.

– Таблетки – аптека – больница. На триаде Славу заклинило, он счел себя непризнанным провидцем, – пояснил Измайлов. – Плюс несопоставимые доходы семей Зины и Леши. Наш насмотревшийся на молодежные нравы доброволец рассудил: богатый не может светло любить бедную, бедная – богатого. Следовательно, их связал семейный бизнес – наркоторговля. Однако безумие безумием, а таблетки импортные, в Европе распробованы и в Белгород, откуда родом Зина, попали почти сразу после столиц.

– Пусть об этом у Лени с Саней головы болят, – не сдался Балков. – Мы ищем убийцу провидца Славика.

– Сергей, не корчь из себя безответственное дитя, – предостерег полковник. – Убийства и наркотики не разделить. Поэтому и подключаем Бориса.

– Кем он представится? – полюбопытствовала я. – Зависимым с героина преподавателем?

Виктор Николаевич уподобился оседлавшему Пегаса Славе. Он втискивал Юрьева в образ бизнесмена и.., воздыхателя! Развивающийся роман Линевой и Кропотова полковника почему-то не смущал, а вдохновлял.

– Вот и поглядим, куда она Бориса приспособит. Трибуна твоя, Поленька.

Трибуна – место, где словоблудие подавляется регламентом. Умел полковник настроить на деловой лад. Но и сплетники-виртуозы не перемывают чужие кости так, как мы вчетвером перемыли их Линевой и Кропотову. И сошлись во мнении, что не принадлежащий университету, посторонний человек обладает неплохими шансами разговорить скрытную Варвару. Особенно если его придирчивая к происхождению девушек мамаша обретается за тысячу километров от сына.

– Поля, чур без фокусов. Не продлевай свое пребывание у Линевой. Борис, Леня и Саня профессионалы, – сказал Измайлов напоследок.

– Борису Борисово, мне мое. Собиралась сегодня на дискотеке смотреть в оба и слушать комментарии, но придется потанцевать. Нужна разрядка.

Юра Загорский не опоздал к молодежному клубу. Мальчик был невысоким и изящным. Когда получалось заглянуть в его светло-голубые глаза, он казался прозрачным. Раньше таких называли херувимчиками, предрекая, что они расколотят вдребезги не одно женское сердце.

Сейчас подозревают в битье мужских сердец. Воистину «трудно быть красивым». Клевета уродует, как кислота.

И еще Юра был пытливо-внимательным на особый манер. Очевидно, вникал в каждое слово, жест, гримасу собеседника. Будто старался понять, как тот обходится без наркотиков, чем заполняет свои дни и ночи.

– Мы, это, не задержимся здесь. Отец ругается. Я, это, наверняка не знаю, только предполагаю по внешнему виду, кто продает, кто покупает.

Лилия Петровна Вешкова говорила мне, что словечко-паразит «это» привязывалось к Юре после приема дозы. Я всмотрелась в парнишку, но определить на глаз, грешил ли он сегодня, не смогла.

От бессилия взмолилась: «Господи, только бы не сорвался. Разуверится в том, что может не колоться, перестанет сопротивляться, и тогда он обречен».

– Вы, это, нормальная, не лебезите, – одобрил мое поведение Юра.

– Откуда твое «лебезить»? Даже выражения «подлизываться», «рассыпаться мелким бесом» выходят из употребления. Глагол «льстить» превращается в анахронизм.

– Они, это, неприятные для самолюбия, поэтому их редко произносят. А мама просила: «Юрок, учись на отлично, чтобы мне не пришлось лебезить перед твоей училкой». Вы про мать не спрашивайте. Я год назад свою девчонку бросил.

Ее, это, Марией Ивановной звали, как маму. Предлагал, если любит, имя сменить. Она, это, ни в какую. Я-то к отцу сбежал – маленький был. Но мать меня вернуть не пробовала.

– Взрослый и мудрый – не синонимы, Юра.

– Да, для мудрости надо страдать и покоряться.

– Какой гуру тебя учит?

– Меня, это, наркота учила.

– Погоди, Юр. Благополучный юноша начинает употреблять и злоупотреблять. Но ведь наркотик не содержит опыта разочарований, преодолений, страданий и покорности, как ты сказал. Неужели действительно вспоминаются прошлые воплощения? Или генная память человечества преобразуется в доступные восприятию картинки? Зависят галлюцинации от интеллекта, образования, эрудиции?

– Вы, это, много макулатуры читаете.

Благополучный юноша накуролесит под кайфом, его и совесть мучает, и боли в ломке, и все кругом проклинают, орут, что он, это, мучитель, ничтожество без воли и чести. Хлам, отброс. Любой хочет завязать, но раз не выйдет, другой, третий… Такой опыт, это, гарантирует кошмарные видения. А пока правды про себя, скота, не поймешь, и глюки благополучные и юные.

– Сколько тебе лет, Юра? – вырвалось у меня.

– Врачи лепят, что по внутренностям сорок. А по душе мне, это, сто пятьдесят.

– Может, сменим тему?

– Да, надоело.

Он указал мне на пронырливую прыщавую девицу, потом на парня с беспокойными руками. От прочих их отличала только нервозность и стремление держаться за колоннами и спинами хлещущих колу ребят. В клубе под ненавязчивым руководством Юры Загорского я впервые заметила, что наркоманы отличаются от трезвых и пьяных. Они были узнаваемы с первого взгляда. Я сама при столкновении с такими на улице пожимала плечами: «Странный тип». Подумалось: «Смотрим мы, оказывается, на одежду. А если возьмем за правило – на людей? Изменится что-нибудь в мире?»

– Полина, – вдруг жалобно позвал Юра, – если я умру, вы, это, имейте в виду, что меня убили.

– Наркотики?

– Наркотиками.

– Кто? Юра, не прячься в свою раковину, не все люди подонки.

– Я подонок. И заслужил, это, ад.

Я уже в аду. Я так хочу, чтобы бога и вечной жизни не было. Если на том свете встречу одного человека, я не перенесу.

Меня нельзя простить. Я сам себе не прощу. Знать бы наверняка, что умрешь совсем, прямо тут сейчас бы, это, – с наслаждением умер.

– Юра!

– Спрашиваете кто? – не слышал мальчик. – Отец обещал вычислить, выследить и, это, прирезать. Не вышло, прокололся, крутой Уокер. Не беспокойтесь за меня, я еще, это, покукую.

Он развернулся и бросился к выходу.

Я за ним. Но мальчик ориентировался в клубе гораздо лучше меня. За дверями его не было, во дворе тоже. «Мечтал доказать матери, что не пропал без нее. Не смог и боится увидеться на небесах…»

У меня в голове будто дыра образовалась. Через нее быстро утекали мысли и эмоции. Я пустела, опадала воздушным шариком. Но, как и воздушный шар, прежде чем спикировать на землю бесформенной резинкой, со свистом поносилась по хитросплетению холлов и коридоров: металась в поисках автомата, терзала справочную, выясняя домашний телефон Вешковой. Без адреса мне его, конечно, не дали. Я позвонила «в западню». Варвара скажет, как найти хозяйку, та поможет связаться с Лилией Петровной. Глубокий вечер, да, но не себя же я спасаю, Юру.

Судьба распорядилась иначе. Варвару неведомо где носили черти. Я позвонила Загорским. Трубку снял Юра, будто ждал:

– Про клуб молчок, это, никому ни гу-гу. Со мной все в порядке. Завтра понесу Лилии Петровне устав нашего общества. Пока.

• Предыдущая
• 21/32
• Следующая