Государь. Искусство войны - Макиавелли Никколо - Страница 6

Спасти республику не получилось. Искусные дипломаты лавировали между французами и немцами, надеясь, что те помогут им разделаться с местными соперниками и уберутся домой. Но, раз сунув нос в итальянские дела, чужаки уходить отказались. Призывая на помощь против одних иностранцев других, итальянские города навлекли на свою голову еще более страшного завоевателя – испанцев. Народное ополчение мало что могло противопоставить хорошо обученному регулярному войску. Патриотизм, на который понадеялся Макиавелли, не помог, да и непростая штука этот местный патриотизм: среди городов, вошедших в состав Флорентийской республики, многие (и в первую очередь Пиза) сочли бы за патриотизм отделиться от Флоренции и посильнее навредить ей.

В 1512 году произошла реставрация Медичи. Пьеро Содерини, покровитель Макиавелли (поговаривали, что на самом деле республикой правит Никколо, а Содерини, пожизненный гонфалоньер, только ширма), бежал. Макиавелли отстранили от всех его должностей. Понятное дело, их захватили изголодавшиеся в изгнании приверженцы Медичи. Идеологической подоплеки в смещении Макиавелли и его высылке не было. Он с готовностью изъявил желание служить новой власти. Да и выслали всего на год, не из страны – из столицы. Считали бы врагом – не так бы расправились.

Готовность служить Медичи – вовсе не беспринципность. Он не связывал себя с партиями, но связывал с родиной. Томясь от безделья в затянувшейся ссылке, Макиавелли грозился пойти писарем или гувернером к какому-нибудь вельможе, однако отверг и приглашение из Рима, на службу к кардиналу, и приглашение из Франции. Его интересовала только одна работа – флорентийского секретаря. Но реабилитация затянулась. Через год после возвращения Медичи, как раз когда ссылка заканчивалась, раскрыли заговор, и Макиавелли заподозрили в причастности. Худший момент его жизни – тюремное заключение, шесть ударов плетьми, страх перед более жестокими пытками и приговором. Он молит о помиловании в стихах. Да, тут понадобились стихи, общий язык эпохи. «Быть может, Музы к вам найдут подход, божественным умилостивив пеньем», – взывает он к Джульяно, младшему сыну Лоренцо Медичи. Ну да, Музы, кто же еще…

С наивным бесстыдством Макиавелли обрекает других: «Что ж, виноваты сами! Пусть подыхают в петле. В добрый час! А я помилованья жду от вас». Конечно, он – особенный. И в этот «добрый час» свою выделенность Макиавелли оправдывает именно тем, что он поэт (он даже предполагает шутливо, что в колодки попал оттого, что его перепутали с бездарным виршеплетом Даццо):

Так он понимает помилование.

Не может Макиавелли радоваться простой деревенской жизни, и пробудившийся литературный гений его не согревает. «Мне имя – Никколо Макиавелли» – для него это не подпись под стихотворением и даже не строка в семейной памятной книжке (такие книжицы вели многие, в том числе и он). Только одним способом он может быть самим собой – но этого-то способа его и лишили.

Семь лет – достаточный срок, чтобы обновился состав организма. Семь лет – достаточный срок для покаяния. И по-прежнему кажется, что внешние события как-то связаны с личной биографией Макиавелли. В 1519 году умирает Лоренцо, сын Пьеро Медичи, последний законный представитель династии. Он не оставил сыновей, только дочь, будущую королеву Франции Екатерину Медичи. Джульяно, к которому Никколо взывал о возвращении имени, скончался еще в 1516-м, тоже без наследников. Папа Лев X и кардинал Джулио в силу своего сана жениться не могли. Разве справятся они с таким оборотом событий без советов Макиавелли? Одно за другим пишет он для них наставления: «Рассуждения о способах упорядочения дел во Флоренции после смерти герцога Лоренцо», два наглядных примера – «Описание событий в городе Лукке» и «Жизнь Каструччо Кастракани» и, конечно же, трактат «О военном искусстве», как же без него. За все старания кардинал Джулио вознаградил его поручением написать «Историю Флоренции».

Макиавелли принял это как явный знак доверия, тем более что отныне ему давали порой и деловые поручения – не слишком важные, по большей части хлопотать о торговых интересах Флоренции в соседних городах, но главное – насущные, современные. К тому же «История», увенчанная мифом о веке Лоренцо, конечно же, укрепляла династию, которая отныне состояла из двух мальчиков, незаконных сыновей Лоренцо и Джульяно. И в родной город Макиавелли теперь наведывался все чаще, благо появляться там ему разрешили еще в 1516 году (в 1522-м, правда, вышла накладка: заподозрили в причастности к очередному заговору в «садах Ручеллаи», где собирались поэты, но к ответственности не привлекли). Политические дела – не помеха литературным заботам: возможность поставить «Мандрагору» на сцене весьма привлекала Макиавелли. Комедия – словно политический трактат, она обретает смысл только в действии, только на глазах современников. «Мандрагора» была поставлена в частном доме во Флоренции, и с ее постановкой связана встреча, быть может, роковая для Макиавелли: последняя, поздняя любовь, певица Барнаба Салутати.

Или не так? Последней его любовью, как и первой, была политика – практическая, местная, флорентийская политика. Множество мелочей, из которых складывается жизнь.

Свою «Историю» он преподнес кардиналу Джулио – тогда уже папе Клименту VII – в 1525 году. Специально съездил в Рим. И теперь, пройдя испытание, был вновь призван к профессиональной деятельности. Вероятно, «История Флоренции» вполне отвечала пожеланиям Климента VII, помогала осмыслить прошлое, однако и в настоящем дела у Медичи шли неважно. Испанцы явно готовились к новому вторжению. Знатока военного дела отправляют в Фаенцу, где его давний друг Гвиччардини организует войско. Тогда-то Гвиччардини и убедился (а впоследствии умиленно об этом вспоминал), что из автора трактата «О военном искусстве» не вышло бы даже лейтенанта.

Гвиччардини – идеальный Макиавелли. Он был полномочным послом Флоренции в Испании и в Папской области, а теперь еще стал военачальником. Под конец жизни (а не как Макиавелли – вынужденно, в самом расцвете сил) он написал «Историю Италии», продолжив с того места, на котором остановился Макиавелли, написал и комментарии к рассуждениям последнего о Тите Ливии и «Государю». Поскольку сочинения Макиавелли были в середине XVI века внесены в список запрещенных книг, Европа знакомилась с «Историей Флоренции» через посредство Гвиччардини. В тот год два дипломата обсуждали проект реорганизации пехоты. Несколько запоздалое дело, когда испанцы уже стояли у порога. В 1526 году родился еще один проект – укрепления стен Флоренции, настолько успешный, что его утвердили официально и создали коллегию Пяти по укреплению стен. Секретарем коллегии был назначен Макиавелли. Наконец-то!