Подруга мента - Смирнова Алена - Страница 12

• Предыдущая
• 12/52
• Следующая

— Третий курс, культурные люди, моющие руки после уборной и перед едой, что вы себе позволяете! Не в деревне живем.

А потом я вышла замуж, сама стала чистить свой туалет и разве что на потолке этих частиц фекалий не обнаруживала. А потом сталкивалась с умнейшими людьми, не омывающими рук после облегчения в уборной и берущими ими хлеб из общей тарелки. Словом, мы меняемся, чего банальнее. И муж мог измениться настолько, что пошел на убийство. И я могла измениться настолько, что не исключала этого.

Телефон завизжал, как припадочный. Я неохотно сняла трубку.

— Поля, не ревешь? Умничка, — ворвался в мой слух Измайлов. — Еще раз повтори, девочка, во что был одет Борис, а то я его мельком видел. Так, бежевые брюки, коричневая куртка, темные ботинки и клетчатая рубашка. Рубашка в крови.

— Вы его отрыли?

— Нет, не из земли. Сейчас едем, ты держись. Вырезки подготовила? Чем же ты занимаешься, лентяйка?

— Он живой, Вик?

— Пока не знаю, — запнулся Измайлов. — Вернусь, позвоню.

И я стала ждать. Если Борис жив, с моей души свалится камень виноватости. А вдруг под ним остался хоть один крохотный нераздавленный кусочек? Душа медленно, но регенерируется. Господи, помоги Борису. Вик, спаси его. И спасешь троих — Юрьева, моего Бога и меня, трусливую атеистку.

Снова телефон. Неутомимый аппарат, пыточный атрибут изощреннее дыбы.

— Поля, как ты?

Он смеет меня беспокоить? Его интересует, не собираюсь ли я прыгать с балкона? «Жены бывшими не бывают», — открыл он мне в аэропорту. Верно, с точки зрения убийц жены бывают или нынешними, или покойными.

— Спасибо, все хорошо.

— Дозвонились наши. Они отлично устроились, и Сева тебе какой-то камешек заначил.

— Малыш не простыл на сквозняке?

— Не переживай, у нас закаленный сын.

— У тебя все в порядке?

— В порядке. Пока.

Трубка вывалилась из моих трясущихся пальцев. Я не утратила только одной способности — чувствовать. И чувствовала, что ничего не чувствую.

Долго ли, коротко ли… Это про меня. Про то, как все равно сколько. Вот, еще звоночек. Наверняка Валентин Петрович. Будет требовать вернуть джинсы. А они и не штаны вовсе, вешдок.

— Да, слушаю.

— Поленька, пляши. Юрьев жив. Сотрясение мозга, переломы ребер, в сознание не приходит, но доктора обещают выманить из комы за сутки-двое.

— Вик…

— Полчаса тебе на рыдания, и займись, пожалуйста, готовкой. Кушать очень хочется.

— Вик…

— Мне некогда, милая, счастливо.

Да, не приходилось мне лобызать телефон, но судьба заставила. А, в конце концов, не все ли равно, как вытирать с него пыль?

Проголодался Измайлов действительно образцово. Сначала запросил пощады, дескать, повремени с расспросами, дай поесть. А затем не выдержал и… начал расспрашивать сам. Я охотно подчинилась. И пересказала полковнику все, что думала о Лизе в злополучную субботу. Он умел слушать. Превращался в пустое место, куда стягивались слова собеседника.

— Вик, к сожалению, я не помощница тебе. В эту редакцию я приходила ненадолго. Ты вникни, поднатужься. Я норовила отдать рекламу ответственному секретарю. Он у них искушен в журналистике, с чутьем, в универе, на журфаке преподает. Мне было важно, одобрит он материал или нет. А он отмахивался: «Лиза читала? Ей неси». Лиза же сразу: «Заказчик подписал?» Будто всем все равно, что печатать. Ну где это видано!

— А где видано по-другому?

— В двух остальных редакциях, к примеру. Там все с точностью до наоборот. Сначала журналисты определяют, удалась ли реклама, а потом ответственные за рекламу личности предлагают ее заказчику. Но в отличие от Лизы они борются за авторский вариант, как за репутацию газеты или журнала. Я не могу сформулировать. Уважают своих авторов и редакторов, что ли. Они могут сказать: «Мы специалисты, предлагаемое вам сделано забойно, прикольно, остроумно, мастерски… На потребителя призвано подействовать так и эдак, цените…» Они могут начать разговор с раскованного: «Счастлив рекомендовать…» А Лиза будто сама с улицы в газету явилась и толпу бомжей, капающих под грамотных, с собой привела. Как втолковать тебе, Вик? Я однажды презервативы рекламировала. Впрочем, скорее безопасный секс…

— Полина, любовь моя…

— Измайлов, ты про СПИД что-нибудь, где-нибудь…

— Избави тебя Бог, детка, знать о нем то, что знаю я. А за старомодность не суди. Не по себе, когда твоя женщина учит сексу.

— Вик, мы путаем личное с общественным.

— Если бы в общественном не было личного, Поленька, оно бы никого не трогало.

— Ладно, проехали. Заказчик ломался, как гимназистка из анекдота. Будто он презервативы собрался бесплатно раздавать. Все нудил: «Душа, душа». И лощеный мальчик с американским образованием, коллега Лизы, сказал ему в трубку: «Мы не скрыли, что презервативы одевают на… Если вам нужны сволочи, которые возьмутся убедить людей натягивать их на души, ищите в другом издании. И вообще, посетите своего исповедника в храме».

— Чем кончился этот щекотливый казус? — оживился Измайлов.

— Чистоплюй пообещал пораскинуть мозгами без священника. Через пять минут звякнул и поблагодарил за качественную работу.

— Поля, тебя не тяготит воспевание резинок?

— Измайлов, ты в абортарий когда-нибудь входил?

— Типун тебе на язык.

— То-то.

Вик помолчал, видимо, задействуя свое воображение, потом неуверенно произнес:

— Не сердись, а? И еще это… Насчет абортария… Если что, гинеколог должен узнать наш секрет после меня.

Воистину нет общественного без личного.

— Вик, давай займемся Лизой.

— Да, сейчас ничем другим я бы не смог. Поля, не дуйся. Ты мне второй день то про внематочную, то про аборт. Я уж не знаю, что и думать.

— Думай о деле.

Мог бы расслабиться чуть погодя. Зачем же так сразу-то?

— О деле, так о деле, — проворковал Измайлов, словно я его, бездельника-школяра, пристыдила. — Лиза играла в редакции не совсем обычную роль. Но, возможно, ее амбиции раздражали?

— К чему риторические вопросы?

— Лучше полсотни быстро сменяющихся дур, чем одна умная женщина, Поля. Перехожу к фактам. Ты охарактеризовала каждого, я просмотрел твои бумажки.

Опять за рыбу деньги, когда успел? Вроде все время на глазах был. Бумажки! Письменные показания, милый друг, не щади уж. И не притворяйся, что не заметил: я их подписала и дату поставила.

— До нас с тобой, детка, к Лизе заходили четверо. Главный редактор, высокая молодая женщина и двое парней.

— Вот главного приклеивать в дырку для фото подозреваемого не надо.

— Поля, извини, я кое-что упустил. Ты ведь не только рекламу, но и обычные статьи для них писала. Кто тебе их заказывал и кто принимал?

— В струю, Вик. Но обычных статей им не надо. У них все обрамляет рекламу. Год назад заказывал редактор или ответственный секретарь, они и принимали. А последнее время эти функции совмещала Лиза. Правда, я намалевала всего ничего: обзоры про помаду и про бикини.

— Угу. И чем главный не подозреваемый?

— Он первым приходил!

Измайлов расхохотался:

— Детка, после его ухода вахтерша, единственный свидетель, Лизу не видела. И не слышала.

— Вик, он хороший. Такой интеллигентный, тихий, слегка закомплексованный. То есть говорит дельные вещи и вроде стесняется, вроде пардону просит за неоригинальность. Тактичный он, на журналиста не очень похожий. У нас ведь наглость не только второе счастье, но и первый гонорар. Не кривись, люди скучны, в них мало интересного для других людей. И чтобы вытянуть нечто…

— Нужно надуть интервьюируемого…

— Нужно быть личностью, Вик. Лепить вопросы из грязи в себе и мириться с тем, что отвечающий на них может оказаться чище тебя.

— Поля, что ты в рекламе делаешь?

— Севу кормлю. Вик, я разуверилась в том, что людей надо информировать. Тысячелетиями обходились сплетнями и слухами, а не вымерли. Или поэтому не вымерли. Легенды доходили до человека, легенды! Вот мне хорошо с тобой, я должна благодарить судьбу и быть довольной и спокойной. Кому ведомо, что впереди. Так хоть день, хоть час, минута удовольствия, почему нет. И тут мне про голод, несправедливость, войны, смерти… Но передо мной маячит собственная смерть, неизбежная и непредсказуемая. Это жестоко. А, может, я не преуспела в журналистке, вот и защищаюсь.

• Предыдущая
• 12/52
• Следующая