Проклятие феи - Мак-Кинли Робин - Страница 12

«Как тебя зовут?» – спросил лис.

«Катриона», – удивившись, ответила девушка.

«Что ж, Катриона, – решил лис, – если лиса когда-нибудь назовет тебя Катрионой, ты должна прийти ей на помощь. Ты это сделаешь?»

«Да», – отозвалась Катриона.

Лис снова рассмеялся, на этот раз с оттенком некоторой горечи.

«Да, – подтвердил он. – Я тебе верю. С утра я наблюдал за тобой некоторое время, прежде чем заговорить. Я мог бы вовсе тебе не показываться».

«Поспи пока здесь, – предложила лисица, когда Катриона начала снова натягивать перевязь. – Мы посторожим. Я могу покормить ее еще один раз, перед тем как вы двинетесь дальше. Но только один. А то мои детеныши взвоют».

Лисята не воют, но Катриона оценила шутку. Она заснула так быстро, что, укладываясь на землю, стукнулась головой.

Ее разбудил счастливый детский смех. Она открыла глаза. Принцесса пыталась поймать лиса за хвост. Он устроился так, чтобы она не могла больше ни до чего дотянуться (переворачиваться она еще толком не умела, хотя и пыталась), и щекотал ей лицо кончиком хвоста, а затем отдергивал, когда она к нему тянулась. Малышке это казалось увлекательнейшей игрой, и она махала ручками, пиналась и чихала. Катриона не обнаружила на хвосте заметных проплешин и решила, что лис тоже неплохо проводит время. «А вдруг у него блохи? – подумала она. – Ну и ладно. Я нарву черемши, она поможет».

При мысли о черемше ее желудок внезапно взвизгнул, почти так же громко, как принцесса, в очередной раз упустившая хвост, и столь же внезапно Катриона осознала, что чует запах еды. Лисьи логова частенько благоухают остатками прошлых трапез, но это… Она села, обернулась и увидела на земле рядом с собой мясной пирог. Судя по его виду, он перенес нелегкую дорогу, но это, несомненно, был мясной пирог.

«Это тебе, – пояснил лис. – Прости за следы зубов. Я несколько торопился».

Катриона проглотила еду раньше, чем лис договорил.

«Мне только и остается, что еще раз вас поблагодарить, – вздохнула она. – Снова и снова».

«Я так могу и привыкнуть к благодарностям», – наполовину в шутку, наполовину всерьез заметил лис.

Благодарности в человеческом понимании не были приняты среди животных. (Как и извинения. Гордость лиса явно пострадала от недостаточно ловкого похищения пирога. Гордость очень важна. Это одна из тех вещей, которые помогают выжить.)

«Мне кажется, ты прячешься от собственного рода по важной причине, – помолчав, добавил лис. – Вчера были именины принцессы, и в полдень небо потемнело, и ветер запáх неправильно, а позже королевские всадники промчались по дорогам с сердитыми и испуганными лицами. А потом пришла ты».

«Да», – подтвердила Катриона.

Лис больше ни о чем не спросил. Тайны тоже в числе тех вещей, которые помогают выжить. Из норы до Катрионы доносились приглушенные писки и шорохи: вероятно, лисица кормила собственных детенышей.

«Благодарю тебя за твою благодарность», – наконец чопорно заключил лис.

Девушка порывисто протянула к нему руку, чтобы погладить или обнять, но вспомнила, какой невыносимой грубостью это показалось бы лису, и отшатнулась.

Лис задумчиво посмотрел на Катриону.

«Все правильно», – сказал он, поднялся, подошел к ней и на миг прижался длинной и узкой пушистой щекой к ее широкой, круглой и гладкой.

Без блох не обошлось, но черемша помогла, а ее вонь отчасти скрадывала некоторые другие неизбежные запахи. И Катриона начала подозревать, что те один или два подарка от фей-крестных, которые она прозевала, зажав ладонями уши, имели отношение к добронравию, поскольку во время их долгого трудного путешествия принцесса вела себя удивительно спокойно. После первого утра она больше не капризничала. Катриона сделала безумное предположение, что это как-то связано с молоком: принцесса пила не только молоко лис, коз, коров, овец, кобыл и разнообразных домашних кошек и собак (в основном овчарок и колли), но и олених, барсучих, выдр, хорьков, куниц, волков, рысей, лесных кошек и медведиц (у некоторых добыть его было труднее, чем у остальных). Девушка знала, хотя никто ей этого не говорил, что среди зверей распространилась новость о ребенке, путешествующем на северо-запад на руках феи, которая не приходится ему матерью, мало что умеет как фея, но способна разговаривать с животными. Она надеялась, что при этом упоминалась и ее вежливость. Зачастую, остановившись близ крестьянского хозяйства вечером или ранним утром (одним из проявлений удивительной покладистости принцессы была легкость, с какой она привыкла к вынужденному режиму всего с двумя кормлениями в день) и спросив: «Козочка-козочка, не дашь ли мне немного молока?», она обнаруживала, что коза (или другая кормящая мать, оказавшаяся поблизости) уже ждала ее прихода и нередко могла подсказать, где искать еду для принцессы в следующий раз.

Если Катрионе везло и она находила ферму, куда осмеливалась подойти (с живой изгородью или стогом сена близ пастбища с животными, к которым она могла бы обратиться, и вдалеке от дома), то предпочитала большие хозяйства. Принцесса, особенно с тех пор, как стала питаться дважды в день, проявляла завидный аппетит, и в маленьком хозяйстве недостачу могли заметить. Несколько раз Катриона оставляла одну из немногих последних монеток на пороге, или узелке на хозяйском платке, висящем на вилах, или возле раковины на маслобойне, где ее найдет хозяйка. Такого рода вещи случались в этой стране, но монетки обычно бывали серебряными или изредка, если кому-то выпадало такое счастье, из металла, который называли волшебным, хотя никто (в том числе и феи) не знал, откуда он берется, – переливчатого на солнце и необычно теплого в руке даже зимой. Полпенни Катрионы были обычными медяками, отчеканенными на королевском монетном дворе. Однако переливчатые никто не стал бы тратить. Они становились семейным наследием. Медяки Катрионы могли принести больше пользы, если семья рисковала остаться голодной из-за того, что кто-то выпил их молоко. (О монетках из волшебного металла рассказывали, что с ними скотина доится обильнее, посевы всходят лучше, а здоровье хозяев остается крепче еще целый сезон. С этим Катриона тоже ничего не могла поделать. Она могла только оставить обычные потускневшие полпенни.)

Но нередко крестьянское хозяйства на пути не попадалось, или поблизости от подходящей просторной фермы обнаруживалась чересчур людная деревня, или что-нибудь еще было не так – зачастую сама Катриона не смогла бы объяснить, что именно, лишь чувствовала странный зуд между лопатками, заставлявший ее крепче прижимать к себе принцессу и шагать дальше.

Тогда ей приходилось прислушиваться к разговорам диких животных – а это было не легче, чем различить рыжую лисью шубку среди прошлогодних буковых листьев. Если ей удавалось уловить звук, порожденный не ветром, не водой и не блуждающими болотными огоньками (болотные огоньки в этой стране бывали довольно шумными, если их свечение и слабые видения оказывались недостаточно заманчивыми и огоньков начинала мучить досада), то приходилось двигаться в том направлении и окликать: «Простите, добрые звери, я хочу попросить вас об услуге», прежде чем они почувствуют приближение человека и скроются. Звери, надо сказать, ждали ее не всегда, но такое случалось редко, ибо новость разнеслась далеко.

Катриона жалела, что не может спросить, откуда и как появился этот слух: помимо известных детских сказок, не было никаких историй о зверях, совместно выкармливавших осиротевшего младенца. Знают ли животные, что малышка – принцесса? Упоминалось ли об этом в распространяющейся новости? Никто не спрашивал Катриону, что это за ребенок, но звери и не стали бы задавать подобные вопросы. Ребенок есть ребенок, а мать есть мать, даже если она не мать. (Лис допустил грубость, предположив, что принцесса не приходится Катрионе дочерью, но лисы вообще нахальные и чрезмерно любознательные создания. Катриона не могла представить, чтобы какое-нибудь животное, кроме лисы, – не считая, пожалуй, самых дерзких птиц – отпустило бы, как он, замечание об именинах принцессы.) Звери всегда хотели знать (их жизнь слишком часто от этого зависела), но редко задавали вопросы. Предполагалось, что задавать вопросы необязательно. Язык считался слабым и ненадежным средством получения сведений, и многие дикие животные обходились без него. Куда предпочтительнее собственные глаза, нос и уши.