Проклятие феи - Мак-Кинли Робин - Страница 43

«Ей с нами настолько безопасно, насколько это позволяет обыкновенность».

Обыкновенность и язык животных – редкий даже для фей талант.

– Эта повозка, вероятно, и впрямь взорвалась, – сообщила Тетушка.

Бардер взял хлебный нож и принялся рассматривать его, как будто не мог понять, для чего тот нужен.

– Вы знаете, чего оно хочет? – спросил он.

– Нет, – ответила Катриона.

– Да, – сказала Тетушка.

– Вроде того, – поправилась Катриона.

Эти четыре слова прозвучали почти одновременно, слившись в некое единое целое: «Нетдавродетого».

Последовала еще одна пауза.

– Ясно, – медленно заключил Бардер.

И они трое обменялись взглядами, отягощенными таким невысказанным пониманием, – взглядами, которые как будто бы не столько связали их вместе, сколько помешали им посмотреть на что-то еще, – что Рози обратила на них внимание.

Она понимала, что в этом году в Двуколке не все в порядке. Она знала о лихорадках и поломках, о постоянном высоком спросе на мелкие упорядочивающие чары, позволяющие обычным вещам оставаться собой. Только вчера у Десси три кружки подряд превратились в лягушек, пока она пыталась налить в них пиво. А ведь она, снимая их с полки, приговаривала над каждой: «Кружка, оставайся кружкой». После третьей Десси расплакалась и пообещала, что сбежит в Турангу и найдет там работу где угодно, кроме трактира. Рози случайно зашла в трактир, пока Десси еще рыдала и грозилась уйти. Встав на четвереньки, она попыталась выманить лягушек из-под стойки, где они сгрудились, сбитые с толку, испуганные, и мечтали о чем-то – насколько Рози удалось понять, о своеобразном болоте, состоящем из пива и колбасок.

Но ее внимание было далеко отсюда. Никогда прежде она не сталкивалась с трудностью, о которой не могла забыть и с которой не могла ничего поделать. Ей хотелось бы никогда не видеть такого выражения на лице Нарла. Ей хотелось бы никогда не узнать, что оно означало для нее. Ей хотелось бы не видеть, как Пеони по дюжине раз за минуту переходит от восторга к страданию. Ей хотелось бы обвинить во всем Роуленда, но она не смогла, потому что он был другом. Он был терпеливым, внимательным и веселым – в манере, напомнившей ей о Пеони, когда она узнала его получше. (Ее удивило не то, что они влюбились друг в друга, а то, как им удалось сделать это мгновенно.) Его интересовали животные, причем не только лошади и волы, которых подковывает кузнец. Он выучил клички всех деревенских собак, даже лохматых бурых псов среднего размера, которые большинству людей казались одинаковыми, и останавливался послушать пение птиц. И кошки его любили. Они звали его Сладким Дыханием и Ароууа – кошачьим словом, означающим, что у тебя гибкие суставы. Кошки редко использовали его применительно к людям. Нарла они звали Камнеглазым и Чурбаном.

Роуленд не был скучным. Просто она не была в него влюблена.

Рози вполуха прислушивалась к беседе, против воли борясь с собственными мыслями, и подняла глаза как раз вовремя, чтобы перехватить взгляды, которыми обменялись остальные. Ей показалось, что если бы она сейчас выставила между ними палку, та бы загорелась.

«Ты ведь можешь нам что-то рассказать, верно? – спросила Рози у Флинкса, который улегся рядом с колыбелью и забавлялся своеобразной игрой со смертью при участии полозьев колыбели и собственного хвоста. – Вы, кошки, знаете, что происходит нечто странное. Даже кошки священника обеспокоены».

Трудно сказать, позволил ли Флинкс прищемить себе хвост нарочно или попросту застыл в негодовании, вызванном вопросом Рози (ведь котов нельзя подвергать допросам), и забыл о нем, оставив в опасном месте. Но хвост был прищемлен, и кот с воплем вскочил на все четыре лапы и вылетел с кухни.

– Ох, Флинкс, – вздохнула Катриона. – Ты мог бы лечь и в другом месте.

– Этот кот приходит в дом не для того, чтобы лечь у огня, потому что стареет, – заметила Тетушка. – Он делает это, чтобы доказать, что ему вовсе не следовало заходить в дом.

Беседа свернула в новое русло, но ужин в тот день все равно выдался напряженным.

Такими же напряженными по большей части стали теперь и обеды в кузнице, подумалось Рози на следующий день. Роуленд и Пеони почти не обращались друг к другу, а когда все же заговаривали, то напоминали Тетушку с Катрионой и Бардером в тот вечер – как будто их настоящая беседа проходила где-то вне слов. Рози начало казаться (она надеялась, что ей только кажется), будто, помимо той неудержимой силы, что тянула Роуленда и Пеони друг к другу, действовала и другая, почти столь же могучая, пытающаяся их разлучить. Рози хотелось не то за ними наблюдать, не то вовсе никогда их не видеть. Она переняла от Нарла привычку бродить вокруг кузницы, разглядывая разные предметы, хотя внимательно следила за тем, чтобы не выбирать те же, что и Нарл.

Рози гадала, почему воздух между Пеони и Роулендом как будто временами искрится и почему, когда они вместе, волшебная мошка донимает их больше, чем следовало бы ожидать от людей, не являющихся феями и сидящих в кузнице. Она старалась не подавать виду, что ее собственная кожа зудит и ноет, когда она засиживается рядом с ними. Никогда прежде она не обращала особого внимания на влюбленных людей – не считая Катрионы с Бардером, но те полюбили друг друга еще до ее рождения, и, вероятно, к тому времени, как Тетушка привезла ее в свой дом, вся эта свербящая неустроенность уже выветрилась. Возможно, именно такова и есть любовь – первая вспышка взаимной любви. Магию всегда притягивали волнения и перемены. Рози подумывала, не спросить ли у Тетушки, но ей не хватило на это духу.

Конечно, в деревне узнали про Роуленда и Пеони. Красота и мягкий нрав Пеони превратили ее будущее замужество в предмет трактирных споров, самых оживленных с тех пор, как Рози, ко всеобщему разочарованию, не блеснула детской магией, и куда более жарких, поскольку по крайней мере половина мужчин (молодых и старых, женатых и холостых), делающих ставки, сами были в нее влюблены.

– Ну что, Нарл, ты готов принять еще одного человека на постоянную работу? – спросил однажды Грей.

Кузнец лишь неопределенно хмыкнул, но Грей изрядно удивился бы, если бы получил ответ на столь легкомысленный вопрос. Но Бринет, у которой Роуленд снимал комнату и завтракал по утрам, как-то спросила у Рози, начала ли уже тетя Пеони подгонять семейное свадебное платье к фигуре племянницы. Рози, не изменившись в лице, хмыкнула и удалилась прочь.

– Хмыкнула на меня точь-в‑точь как Нарл! Ни словечка! Ни кивка, ни улыбки! – чуть позже в тот же день возмущенно жаловалась Бринет трактирщице. – Не думаю, что работа с мужчинами вроде Нарла идет на пользу молодым девушкам, как бы хорошо они ни управлялись со скотиной.

Но Рози и без того была напряжена до предела и не находила в себе сил на болтовню с назойливыми сплетницами. Через несколько дней после разговора с Бринет она обнаружила Пеони рыдающей над недочищенной картошкой, села рядом и приобняла подругу за плечи.

– П-прости, – выговорила Пеони. – Просто… внезапно стало уже чересчур.

– А ты не можешь за него выйти? – спросила Рози, вспомнив слова Нарла и предположив, чтó именно внезапно стало уже чересчур.

– Нет, – отозвалась Пеони.

Когда этот единственный слог остановил ее слезы, Рози поняла, насколько все безнадежно. Возможно, ей помогли в этом собственные не пролитые в подушку слезы.

– Нет. Он обещан… кому-то другому. Кому-то, кого он никогда не видел. Она… На ней лежит проклятие, и из-за этого она очень одинока и печальна.

Рози упала духом:

– Значит, это семейный обычай?

Что делает кузнец в такой семье, которая обещает сыновей дочерям других людей, которых они в глаза не видели? Тем более дочерям, на которых лежит проклятие. Если он вышел из такой семьи, это, конечно, объясняет его манеры. Но тогда что он делает в кузнецах? Потому что он кузнец. Он знает дело – это видела даже Рози, да и Нарл иначе не взял бы его в ученики. Разве он не может выбросить все это из головы и стать просто кузнецом?