Проклятие феи - Мак-Кинли Робин - Страница 8

– Думаю, ты права, дитя, – заключил незнакомец. – Между нами должен состояться некий обмен. Нагильбран все время твердит, что я чересчур легкомыслен. А за эту прихоть он назвал бы меня крайне легкомысленным, – добавил он, свободной рукой коснувшись того места, где прежде висел талисман. – Это очень красивая вещь, и человек, который ее сделал, любит тебя такой любовью, какую не улучшить никаким волшебством. Я не стану отнимать ее у тебя. Послушай, дитя. Я одолжу тебе ожерелье. Я вернусь за ним, когда ты перестанешь в нем нуждаться. Возможно, завтра, когда займусь исправлением своих ложных догадок. А пока спасибо тебе за то, что одолжила мне подвеску.

Он мягко вложил цаплю ей в ладонь и поспешно удалился по проходу. Катриона, благодарно пряча в карман цаплю, едва успела оглянуться, чтобы заметить свирепо блеснувшего напоследок Эскву. Но тут толпа разразилась криками, и девушка повернулась к помостам.

Король, королева и принцесса наконец-то прибыли, последними из всех. Принцессу несла на руках маленькая, удивительно невзрачная женщина. Королева не отходила от нее ни на шаг – как показалось Катрионе, не столько из страха за дочь, сколько потому, что ей трудно было оторваться от любования ею, пусть это и стоило ей величественного появления. Катриона сжала пальцы на среднем камне талисмана, принадлежавшего человеку с саблей, и он мягко запульсировал, словно бьющееся сердечко. Она видела лица королевской четы и маленькой невзрачной женщины, хотя они находились в некотором отдалении, но не принцессы, затерявшейся в пене лент и шелков.

Люди в толпе вскочили на ноги, закричали, замахали руками, и Катриону подняло вместе с ними, хотя никто ее не коснулся. Четверо людей взошли по полудюжине низких ступеней на помост, маленькая невзрачная женщина передала принцессу королеве, и та сама бережно уложила дочь в колыбель. Катриона, как и предсказывала в разговоре с тетей два месяца назад, так и не увидела принцессу – только золотистый с белым и лиловым сверток. Ей лишь показалось, что прямо перед тем, как сверток исчез за бортиками колыбели, в воздухе мелькнул крохотный кулачок.

Затем последовали речи, и Катриона решила, что, пожалуй, не много теряет, если из-за шума соседей и ветра не может расслышать, что мямлят ораторы. Епископ, выступавший первым, в самом пышном облачении, с самым звучным бормотанием, говорил дольше всех, – возможно, над принцессой следовало произносить больше слов, чем над обычным ребенком. Именины в Туманной Глуши продолжались ровно столько времени, сколько нужно, чтобы зажечь две свечи и палочку благовоний и возложить одну пару рук. Конечно, священник в Туманной Глуши при этом бормотал так быстро, как только мог, а епископу спешить было некуда. Сопровождавшие его священники вытащили множество маленьких мешочков и сумочек с сушеными травами и прочими неизвестными крошками и крупинками, добавляя щепоть то тут, то там, как будто принцесса была какой-то похлебкой. Они бы, наверное, еще и удушили ее в дыму своих кадил, если бы его упорно не сносил ветер.

С ветром творилось что-то неладное: еще недавно его едва хватало для того, чтобы знамена развернулись, показывая свои цвета. Но уже когда мать укладывала принцессу в колыбель, пронесся резкий, даже свирепый порыв, раздувший не только длинные, ниспадающие одеяния и пеленки, но и прическу королевы. Катриона оглянулась на стол фей-крестных – там ветер изрядно порезвился среди головных уборов. А теперь флажки, развевающиеся над помостом, рвались с веревок, как будто хотели улететь подальше от именин и от столицы. Небо затягивали темные облака. До сих пор день был чудесным, вполне подходящим для именин принцессы, но на северо-западе уже сгущались грозовые тучи. Сердечко в ладони Катрионы забилось чаще.

Несколько озадаченная, она посмотрела на стол главных магов. Ей трудно было поверить, что король и королева не попросили их о хорошей погоде в такой день. Даже Тетушке случалось устроить небольшой просвет в тучах, чтобы все успели, не испортив невесте наряда, перебежать из церкви в трактир, где их ждала еда и дождь при этом не испортил наряд невесты (свадебные платья в деревне передавались из поколения в поколение и всегда выглядели великолепно, поскольку феи следили за тем, чтобы они не пострадали от ненастья), а она не любила шутить с погодой. Хотя Катрионе и показалось, будто беседа за столом волшебников как-то заглохла, она не могла быть уверена, что задумчивое поглядывание магов на небо не вызвано скукой медленных, занудных речей.

Ну наконец-то! Последний оратор прошаркал прочь, и король, пытаясь не производить впечатления только что проснувшегося человека, перевел взгляд на стол фей-крестных и улыбнулся. Пока он поворачивал голову, первая фея уже преодолела полпути к помосту.

Теперь Катриона подалась вперед и напрягла слух, желая услышать, какие подарки феи дарят крестницам королевской крови. Но фея, вероятно, учла ошибку предыдущих ораторов, так и оставшихся неуслышанными: на миг склонившись над колыбелью, она повернулась к зрителям и громко прокричала:

– Нашей принцессе Касте Альбинии Аллегре Дав Минерве Фиделии Алетте Блайт Домине Делиции Аврелии Грейс Изабель Гризельде Гвинет Перл Руби Корал Лили Ирис Бриар-Розе я дарю волосы золотистые, как пшеница в августе!

Катриона едва не упала. Золотистые волосы! Золотистые волосы?! Что за дурацкий подарок! Тетя всегда учила ее, что к своей магии следует относиться с уважением. И надо же – золотистые волосы! От феи-крестной, которая может подарить что угодно – ну почти что угодно. В крестные к принцессе, без сомнения, позвали лучших из лучших. Но вот и вторая крестная. Наверняка она так не оплошает.

А вот и нет.

– Нашей принцессе я дарю глаза голубые, как васильки или летнее небо после дождя.

Катриона прижала ладонь ко лбу.

– Кожу белую, как молоко…

Значит, ей всю жизнь придется прожить под королевским зонтиком от солнца. Такая кожа сгорает даже в помещении, за закрытыми ставнями.

– …И безупречную, как шелк от королевских шелкопрядов.

Она будет похожа на куклу. У живых людей не бывает безупречной кожи.

– Губы красные, как вишня.

– Зубы как жемчуг.

Несколько подарков Катриона пропустила, выронив талисман и в отчаянии прижав ладони к ушам.

– Ноги, которые никогда не споткнутся в танце.

– Пальцы, которые никогда не запнутся на флейте.

– Голос нежнее, чем у первых весенних птиц.

– Смех, похожий на серебряный колокольчик.

– Ее золотистые волосы будут ниспадать длинными локонами и свиваться в кольца, широкие и круглые, как браслеты.

Катриона пожалела, что здесь нет тети. Она обнаружила, что мысленно перебирает амулеты, которые та дала ей с собой в дорогу, и думает, не найдется ли среди них что-нибудь пригодное в подарок принцессе. Захочет ли она, когда немного подрастет, спать на деревьях?

«И раз уж об этом зашла речь, – подумала она кисло, услышав о ресницах, длинных, тонких и шелковистых, как шерстинки на кончике хвоста гончей, – они могли подарить ей хотя бы ногти, которые никогда не обломятся до живого мяса, глаза, в которые никогда не попадет соринка, и пищеварение, которое никогда не нарушится. И от плоскостопия они ее тоже не оградили – разве их не волнует, что у их принцессы могут оказаться ноги как у утки?»

– Ее вышивка не сравнится ни с чьей другой.

– Ее цукаты будут изумительны.

Бедная принцесса! Показалось Катрионе или на лице королевы промелькнула тень беспокойства? Не вздрогнула ли она? Или это просто ветер? Катриона вспомнила широко известную историю о том, как королева приглядывала за приготовлением ужина в дворцовых кухнях, когда от короля прибыл гонец с предложением руки и сердца. Возможно, она предвкушала, как научит дочь собственному рецепту цукатов.

Когда прозвучал двадцатый дар – что-то насчет прядения шерстяной нити, такой же тонкой и прочной, как узкие изящные листья маундри, которые очень любят плетельщики корзин, раскат грома прозвучал так низко над головой, что все, кроме, пожалуй, короля, пригнулись. Многие растянулись на земле, кому-то при этом попали ботинком в лицо… Крики боли и возмущения слились со следующим раскатом грома. Внезапно оказалось, что около ограждения осталась одна Катриона. Она обеими руками стиснула талисман человека с саблей.