Стою за правду и за армию - Скобелев Михаил Дмитриевич - Страница 3

Вот как сам Скобелев рассказывал впоследствии о Хивинском походе:

«В апреле началось движение войск эшелонами. Сначала я находился при одной из колонн и исполнял разные поручения. У колодцев Баш-Акта мне поручено было командование отдельной небольшой колонной. Подвигались вперед мы медленно, испытывая страшные лишения: жара доходила до 45°, духота и сухость воздуха были невыносимы; кругом, куда ни бросить взор, безжизненная пустыня, бесконечные пески, пески. Вода в колодцах была большею частью скверная, солоноватая; колодцы глубоки, иногда до 30 саженей, и доставать воду при таких условиях было очень трудно, и эта операция производилась крайне медленно. Иногда воды недоставало не только для лошадей, верблюдов, овец, которые сопровождали отряд, но даже для людей. Наконец мы поднялись на Устюрт. Сухость воздуха и духота еще более увеличивались, было несколько песчаных ураганов… Словом, мы вступили в царство настоящей пустыни… Вообще, весь этот поход – это непрерывная борьба с природой. О неприятеле ни слуху ни духу! Пищу люди получали более скромную, горячую почти не ели вследствие недостатка топлива.

Двигались утром и вечером, днем же отдыхали или, вернее, мучились, пеклись на солнцепеке, так как палаток у нас не было (брали только самое необходимое). Бывали случаи, когда люди окончательно падали духом, отставали во время похода, и приходилось прибегать даже к крутым мерам, чтобы их поддержать. Раз я одну роту провел под барабан и на плечо верст шесть, чтобы поднять в них энергию. Особенно тяжелые сцены приходилось наблюдать у колодцев при раздаче воды: люди превращались тогда чуть не в зверей, и только благодаря офицерам порядок устанавливался.

При дальнейшем движении отряда к городу Кяту я получил другое назначение – командовать авангардом. Двигаясь во главе Оренбургского и Кавказского отрядов, я с казаками по пятам преследовал отступавшие к своей столице неприятельские полчища. Хивинский арьергард старался портить дорогу, разрушал и жег мосты через арыки, вообще всеми силами затруднял наше движение. Мне приходилось несколько раз буквально наскакивать на них и мешать им жечь мосты, портить дорогу… С поднятыми шашками бросались мои казаки на хивинцев, и последние, бросая работу, поспешно отстреливались, садились на коней и улепетывали во всю прыть.

Некоторые поломки мы быстро чинили (один мост, помню, впрочем, исправляли целую ночь), и отряд беспрепятственно подвигался вперед. 25 мая я с авангардом подошел к городу Кот-Купырь, который находится верстах в 30 от Хивы. Заметив, что несколько человек хивинцев зажигают мост с целью не допустить, чтобы мы вошли в город, я с казаками карьером понесся к мосту. Хивинцы бежали к садам и оттуда открыли огонь. Вслед за тем мы подошли почти к самой Хиве и остановились у городских стен верстах в 5–6».

29 мая Хива пала. Поход этот принес Скобелеву громадную пользу, послужив подготовкой для будущих операций в пустынях Средней Азии.

В начале августа того же года Скобелев произвел крайне рискованную разведку, которая должна была выяснить – мог ли один из отрядов (полковника Маркозова), двигавшийся от Чикишляра на Хиву и повернувший в конце концов обратно, дойти до последней, если бы продолжал свой путь, или же ему было суждено погибнуть. В сопровождении трех туркмен, оренбургского казака и своего бывшего крепостного форейтора[11], переодевшись туркменом, совершил Скобелев эту рискованную разведку по пустыне, от колодцев к колодцам, подвергаясь на каждом шагу опасности быть узнанным значительно превосходящим противником. На третий день пути, совершив переход в 34 версты и едва напоив лошадей, небольшой отряд заметил приближающуюся к их колодцам партию человек в 30 иомудов[12]. Туркмены-проводники немедленно уложили Михаила Дмитриевича на землю, накрыли его кошмами, категорически потребовав не подавать никаких признаков жизни, пока иомуды не уедут в степь. Пять часов кряду пролежал Скобелев под кошмами под видом больного лихорадкой караван-баши[13], поджидая, пока отдохнут и уедут иомуды.

В конце концов, после еще и других не менее рискованных положений, рекогносцировка была благополучно окончена и выяснила, что полковник Маркозов поступил вполне правильно, повернув обратно к Каспийскому морю. Его дальнейшее движение на Хиву привело бы к гибели отряда от безводья и зноя. Созванная близ Хивы кавалерская дума[14] приговором большинства признала Скобелева достойным за произведенную разведку ордена Святого Георгия 4-й степени. Деятельность и подвиги Скобелева в Туркестане за период Хивинской экспедиции обратили внимание на него не только России, но и Англии, зорко следившей за нашими успехами в Средней Азии. Имя Скобелева начинает делаться популярным.

Зиму 1873/74 года Михаил Дмитриевич проводит в заграничном отпуске и вновь пользуется своим свободным временем, чтобы отдаться любимому делу. Заинтересовавшись партизанской карлистской войной[15], он пробрался к Дон Карлосу[16] и принял участие в боях против регулярной испанской армии.

В апреле 1875 года Скобелев в третий раз был командирован в Туркестан. На этот раз, кроме участия в Кокандской экспедиции 1875–1876 годов, Скобелев выделился как администратор, сначала в роли начальника Наманганского уезда и затем Ферганского военного губернатора.

В результате почти восьмилетняя деятельность Скобелева в Средней Азии, первоначально в ролях подчиненного, а после и самостоятельного начальника, создала Михаилу Дмитриевичу широкую известность, дала чин генерал-майора, зачисление в Свиту Его Величества, золотую шпагу с бриллиантами и надписью «За храбрость», Владимира 3-й степени с мечами и, наконец, ордена Святого Георгия 4-й и 3-й степеней. Но кроме всех этих наград Скобелев заработал в горах и пустынях Туркестана еще больше – его служба здесь была той школой, которая создала его известность в Турецкую войну и помогла блестяще сдать экзамен во время Ахалтекинской экспедиции. К видной карьере выдающегося офицера Генерального штаба присоединились деяния, поднявшие Скобелева на высоту военной славы.

К началу войны 1877–1878 годов облик Скобелева окончательно определился – из пылкого юноши вылился порывистый, полный энергии, но понимающий огромную нравственную ответственность военачальник.

Вот как Скобелева в 1878 году описывает один из иностранцев:

«Солдаты, горожане, женщины – все были от него без ума. Я как теперь вижу его прекрасный лоб, украшенный каштановыми волосами, его голубые глаза, светлые, с проницательным взором, столь открыто и прямо смотревшие на вас, его прямой и длинный нос, указывающий на решимость, один из тех носов, которые Наполеон I любил видеть на лице своих генералов, прекрасно очерченный рот, одаренный необыкновенной подвижностью и выразительностью; его круглый могучий подбородок с ямочкой посередине, – словом, отчетливо вижу перед собой его мужественное, энергичное лицо, окаймленное шелковистою бородой, падавшей на его богатырскую грудь…

Этот человек в 33 года все видел, все проделал, все прочел. Он делал разведки до самых степей Памира, вокруг озера Виктории и до Гиндукуша. Он знал на память Бальзака, Шеридана, Герберта Спенсера… Он имел свое мнение о фаворите на будущих скачках, о кухне “Cafe Anglais”[17] и репертуаре госпожи Селины Шомон[18], точно так же, как об английской кавалерии и о бродах Оксуса[19]».