Остров - Смит Гай Н. - Страница 2

• Предыдущая
• 2/63
• Следующая

Постепенно, сквозь багровую пелену боли на смену ее страданиям пришла печаль. Сознание полностью вернулось к ней, а с ним — чувство беспомощности. Ее темные глаза расширились, осматривая изысканно обставленную комнату. Овальное зеркало в серебряной раме злобно швырнуло в нее ее собственным отражением, заставив отшатнуться на подушки.

Она увидела старуху со следами былой красоты. Подобную красоту в сорок лет сохраняют лишь аристократы, но теперь на эти черты легла печать страдания; когда-то полные и алые, губы превратились в топкую бесцветную линию; ровные зубы до кропи прикусили нижнюю губу. Она силой заставила себя отвернуться, потому что ей не было до себя дела. Не теперь.

Она ощущала влажность простыни под собой, даже малейшее движение заставляло ее громко вскрикивать от боли в чреве, которое пыталось дать жизнь. Она все еще истекала кровью, но не обращала на это внимания.

Где же Мэколи с его клочковатой бородой и пронизывающими серыми глазами, с его отвратительным, злобным взглядом и острым носом, набитым табаком? Ушел, слава Богу, потому что он бы стал лишь насмехаться над ней. Его едкие слова все еще звучали в ее ушах; слова, заставившие ее потерять сознание через несколько секунд после родов. Даже в глубоком забытьи эти слова преследовали ее. «Девчонка, милорд. Но не бойтесь, она мертва!»

Злорадное утешение для супруга Мари, лэрда Альвера, возвышавшегося над лекарем; резкие черты худого лица, не замечающий мук роженицы и ее криков, высокомерный, одетый в алый плащ, ожидающий известий о Каллоденской битве, не думающий о раненых и убитых.

Сквозь муки Мари слышала его бормотание, похожее на барабанную дробь: «Мальчика, роди мне мальчика, женщина, чтобы у меня был сын, наследник для владений Альверов. Ты подвела меня четыре раза. Если это опять сука, то пусть она умрет! Никчемная девка!»

Она стонала от ненависти к нему, проклиная его каждым своим вздохом. Дитя, зачатое без любви, она сама — предмет его презрения во время совокупления, ее обязанности и его права, ночной ритуал, длившийся месяцами, когда он приходил к ней в спальню, принося с собой вонь крестьянских шлюх Альвера, принуждая ее выполнять его омерзительные прихоти, требуя дать ему сына. И вот — делать нечего — момент настал, случилось то, что даже ему неподвластно.

«Ребенок мертв, милорд».

Мари услышала крик ярости своего мужа, падая в черную, бездонную пропасть; отвратительный стук, как будто что-то скатилось с постели на пол. Потом — ничего, только бессмысленный шепот Мэколи, продолжающего мучить ее, укоряя ее за еще одну неудачу.

Теперь они оба ушли, Мэколи — к своей выпивке, Альвер — к своим хихикающим, растленным шлюхам с их болезнями, от которых рано умирают. Мари с трудом приподнялась на локтях, борясь с головокружением, грозящим поглотить ее. Где мой ребенок? — «Он мертв».

Нет, дайте мне его, я хочу прижать его к груди, кормить его грудью. Он не мог умереть!

Сквозь большое окно проник свет зимнего дня, туман с моря застилал стекла, пытаясь пробраться в комнату, как будто бы для того, чтобы затмить ей глаза.

Резкие очертания, по которым она узнала мебель, высокое кресло с резными волчьими головами, их пасти раскрыты в ужасном рычании, деревянные людоеды, жаждущие плоти человека. Отдай нам твоего ребенка, женщина, ибо мы питаемся мертвечиной и жаждем плоти мертвого младенца.

Нет! Она вцепилась в полог постели, нашла в себе силы отвести его в сторону и выглянула, И тогда она увидела узел на полу, сверток из мешковины, который не мог скрыть очертаний детского тельца, чьи безжизненные ручонки были простерты кверху, словно бы цеплялись за жизнь — слишком поздно.

Запах крови и последа, смертельный приговор вынесен и приведен в исполнение еще до того, как дитя появилось на свет.

Мари смотрела с ужасом и отвращением, пытаясь дотянуться до трупика, надеясь в своем горе, что сможет вернуть своему ребенку жизнь. Но у нее не было сил. Она тяжело свесилась с края постели, натужилась, попыталась вырвать. Она хотела умереть, но смерть презрительно отвернулась от нее, как лекарь Мэколи и лэрд Альвер.

Позже, когда сумерки давно скрыли ужасный сверток на полу от ее горящих глаз, она с трудом заползла обратно в постель и лежала там, уставившись в слабо освещенный потолок. Его резной орнамент, непристойности богачей, сердито глядящие на нее ангелы с молчащими арфами, в центре — солнце со щупальцами, похожее на хищного осьминога, который бы задушил ее, если бы смог освободиться. Она почувствовала зло, ощутила сырой холод и смрад смерти в комнате.

Ее ненависть терзала ее, ела поедом, как быстро растущая раковая опухоль. Внизу, в огромном каменном зале этого неприступного замка, стоящего на берегу моря, на стене красовался щит с острыми шотландскими кинжалами — герб Альверов, которые правили этими дикими землями и побережьем, поместьями, дарованными им Джеймсом VI. Вся их жизнь была связана с кинжалом, и если бы у Мари было достаточно сил, то от этого кинжала погиб бы и нынешний лэрд Альвер. Она задрожала, представив, как наносит этот удар своей слабой рукой, как напряжено ее запястье, когда лезвие проходит сквозь бархат его камзола, разрезает его плоть, упирается в его кость. Вот она жестоко поворачивает кинжал, пот заливает ее прекрасное лицо, его вопли для нее как чудесная музыка.

Она падает вместе с ним на каменный пол, вытаскивает его кишки — как ловчий Джон, когда он потрошил оленя на холме. Тело под ней извивается и дергается, но это только нервы; само тело мертво. Даже теперь она не удовлетворена, она срывает одежду с трупа, обнажая мерзкое тело, безумно хохоча, врезаясь в мягкую плоть, издеваясь над деревенскими потаскухами, которым больше не удастся насладиться спариванием с этим человеческим самцом.

В изнеможении она рыдала в постели: потому что этому не бывать никогда. Еще до того, как она поправится, он снова придет к ней, наслаждаясь тем, что причиняет ей боль, наказывая ее за то, что она не родила ему наследника для земель Альверов и для прибрежных островов.

Чьи-то шаги! Она напряглась, натянула на себя простыню и притворилась спящей. Быстрые, легкие шаги, это не Мэколи и не ее мух. Дверь отворилась, и в спальню проник свет от качающегося фонаря. Сквозь полусомкнутые веки она увидела лица, на время заставившие отступить ненависть и ужас. Облегчение.

• Предыдущая
• 2/63
• Следующая