Красная площадь - Смит Мартин Круз - Страница 25

• Предыдущая
• 25/94
• Следующая

Слушая радио, Аркадий переоделся в сухую рубашку и пиджак.

Кто прав? Она? Никакого ответа – ни правильного, ни неправильного. Была бы хоть какая-нибудь определенность: ведь даже знать, что ты ошибаешься, это уже облегчение. Он возвращался в памяти к тем случаям, когда надо было идти вслепую, когда он не знал, что еще можно предпринять. Помнится, он сказал Полине: «Никогда не узнаем».

Ирина тем временем продолжала: «Москва все чаще ссылается на национальные распри, чтобы оправдать продолжающееся пребывание советских вооруженных сил в различных республиках, включая страны Балтии, Грузию, Азербайджан, Узбекистан и Украину. Танки и ракетные установки, которые полагалось пустить на слом в соответствии с заключенным с НАТО соглашением о контроле над вооружениями, направлены вместо этого на базы в республики, выражающие несогласие. В то же время ядерные ракеты вывезены из них в Россию».

Он почти не вслушивался в ее слова. Каждый доходивший до него слух был хуже ее сообщений; сама действительность была намного хуже ее слов. Подобно пасечнику, отделяющему мед от сотов, он слышал только ее голос, не разбирая слов, который сегодня звучал глубже, чем обычно.

Идет ли дождь в Мюнхене? Есть ли на автобане автомобильные пробки? Она могла говорить о чем угодно, он все равно бы слушал ее. Иногда Аркадию хотелось вылететь из окна и покружиться в небе над Москвой. Домой бы он возвращался на звук ее голоса, летел бы к нему, как к влекущему, спасительному маяку.

Когда новости сменила музыка, Аркадий не вылетел на крыльях, а всего лишь вышел из квартиры, держа в руках «дворники». Поставив их на место, он сел за руль и окунулся в полночное уличное движение. Дождь сделал улицы неузнаваемыми, размазав по ветровому стеклу пятна света. На набережной Аркадию пришлось остановиться, чтобы пропустить колонну армейских грузовиков и бронетранспортеров, длинную и медленную, как товарный поезд. Сидя в ожидании, он пошарил по карманам в поисках сигарет, обнаружил конверт и поморщился, узнав письмо, переданное ему Беловым на Красной площади. На конверте тонким почерком было написано его имя. Первые буквы были твердые, острые, а последние неровные, растянутые, написанные слабеющей рукой, не способной уже владеть пером.

Полина спрашивала, какая смерть самая страшная. Свободно держа на ладони письмо, где по его имени ползли тени от скатывавшихся по стеклу капель, Аркадий знал точный ответ. Это когда знаешь, что после смерти о тебе никто не вспомнит, когда знаешь, что ты уже мертвец. У него самого теперь не было такого ощущения и никогда не будет. При одном лишь голосе Ирины он ощущал такой прилив жизни, что каждый удар сердца отдавался радостным волнением. Что же писал отец? «Разумнее всего, – подумал он, – оставить письмо на улице. И пусть дождь смоет его в водосточную канаву, пусть река унесет в море: бумага размякнет и распадется на куски, а чернила поблекнут и растворятся, подобно яду». Вместо этого он сунул письмо обратно в карман.

Минин впустил его в квартиру Руди.

Сыщик был возбужден: до него дошли слухи, что спекуляцию узаконят.

– Это же подрывает основу нашей следственной работы, – говорил он. – Если нельзя преследовать фарцовщиков и менял, то кого же тогда еще?

– Остаются убийцы, насильники и грабители. Работы всегда хватит, – заверил его Аркадий и подал ему пальто и шляпу. Выставить Минина из квартиры было все равно, что выкурить крота из-под земли. – Поспите немного. А я здесь займусь сам.

– Мафия собирается открывать банки.

– Вполне возможно.

– Я все обыскал, – сказал Минин и нехотя шагнул за порог. – В книгах, шкафах и под кроватью ничего не обнаружил. Список на письменном столе.

– Подозрительно чисто, правда?

– Ну…

– Вот именно, – сказал Аркадий, закрывая за Мининым дверь. – Я не боюсь, что на нашу долю не хватит преступлений. В будущем появятся преступники более высокого класса – банкиры, маклеры, бизнесмены. А для этого надо хорошо выспаться.

Оставшись один, Аркадий первым делом направился в кабинет к письменному столу, чтобы посмотреть, нет ли чего нового по факсу. Бумага была чистой, с едва заметной карандашной точкой на обратной стороне, которую он поставил, оторвав сообщения, касающиеся Красной площади. Он взял список Минина. Сыщик вспорол матрацы и осмотрел пружины, проверил ящики буфетов и шкафов, разобрал выключатели, простучал плинтусы, разобрал и собрал всю квартиру. И ничего не нашел.

Аркадий не стал заниматься списком Минина. «Если что и можно найти, – подумал он, – так это то, что открывается внимательному взгляду. Рано или поздно квартира, словно раковина, становится частью человека. Его может в ней и не быть, но он, тем не менее, незримо присутствует – во вмятине на стуле, на снимке, в остатках пищи, в забытом письме, в запахе надежды или отчаяния». Аркадий отчасти придерживался такого подхода из-за слабой технической оснащенности расследования. Милиция вложила большие средства в немецкое и шведское оборудование, в спектрографы и экспресс-анализаторы крови. Но они лежали без дела из-за отсутствия дорогих частей, на которые денег не хватало. Не было компьютерного банка данных крови и номеров машин, не говоря уже о такой недостижимой вещи, как «генетические отпечатки». В распоряжении советских лабораторий судебно-медицинской экспертизы были лишь допотопные наборы почерневших пробирок, газовых горелок и замысловато изогнутых стеклянных трубок, какими на Западе пользовались лет пятьдесят назад. И вопреки всему этому Полине удавалось вытягивать информацию из трупа Руди Розена. Вопреки всему, а не благодаря.

Поскольку цепочка твердых улик не могла быть прочной, советский следователь больше полагался на косвенные свидетельства, психологические тонкости и логику. Аркадий знавал следователей, убежденных, что при надлежащем изучении места убийства они смогут определить пол, возраст, род занятий и даже увлеченность убийцы. Единственной областью, где допускалось процветание психологического анализа, была криминалистика.

Разумеется, советские следователи всегда полагались и на признание обвиняемого. Признание решало все. Но признание, по существу, оправдывало себя только с новичками и простаками. Махмуд или Ким скорее заговорят на латыни, чем сознаются в преступлении.

Так что же на данный момент сказала квартира Руди? А сказала она вот что: «Где Красная площадь?».

Был ли Розен набожен? Нет. Не было ни семисвечника, ни Торы, ни талеса, ни субботних свечей. Всю семейную хронику представляли портреты родителей. А где же фотографии самого Руди или его друзей? Они отсутствовали. Руди был чистюлей. Поражали удивительно гладкие, чистые стены его жилья – ни одного гвоздика на поверхности, ни одного пятна, словно он стер с них и самого себя. Аркадий снял с полок книги и журналы. Здесь были «Бизнес уик» и «Израэль трейд» на английском, что указывало на международные масштабы его амбиций. Говорит ли альбом с марками об одинокой юности? Внутри альбома – тропические рыбы на крупноформатных марках, выпускаемых малыми странами. В бумажном конверте среди неразобранных марок можно было найти все что угодно: царские двухкопеечные, французские «либерте», американские «франклины» и многое другое. И ни одного ценного красного квадратика.

Он взял стопку книг и перешел в спальню, где стал раздумывать над содержимым ночного столика. Здесь резко выделялась ночная маска, которая давала основания полагать, что обильная еда и очистительные таблетки не способствовали спокойному сну.

В спальне не было стула. Аркадий снял ботинки, сел на кровать и сразу услышал, как жалобно заскрипели пружины в предвкушении тяжести тела Руди. Подложил под спину подушки, как, видно, поступал и Руди, и стал просматривать книги.

В каждом уважающем себя доме были классики. Правда, у многих только для того, чтобы казаться образованными. Руди же свои книги читал. Аркадий нашел подчеркнутый карандашом отрывок в «Капитанской дочке» Пушкина, там, где гусар вызвался выучить молодого человека играть на бильярде. «Это, – говорил он, – необходимо для нашего брата служивого… Ведь не все же бить жидов. Поневоле пойдешь в трактир и станешь играть на бильярде; а для того надобно уметь играть». «Или бить киями жидов», – было нацарапано под этой строчкой. Аркадий узнал почерк Руди. Он видел его в конторской книге.

• Предыдущая
• 25/94
• Следующая