Красная площадь - Смит Мартин Круз - Страница 63

• Предыдущая
• 63/94
• Следующая

– Так же, как и прошли через проходную.

– Они мне выдали пропуск, – сказал Аркадий.

– Потому что не могли дозвониться до меня, – бросил Майкл. – Потому что это идиоты.

– А как выглядел ваш телефон?

Майкл старался дышать спокойно.

– Ренко, мы с Федоровым встретились сегодня, чтобы поговорить о вас. Сдается, что вы всем создаете проблемы.

– Он отказался выполнить указание консула о возвращении домой, – обрадовался случаю вступить в разговор Федоров. – У него здесь на станции приятель, Станислав Колотов.

– Стас! Я допрошу его позже. Это он направил вас в архив? – спросил Майкл Аркадия.

– Нет, я просто хотел посмотреть, где работал Томми.

– Зачем?

– Он интересно рассказывал о своей работе.

– И о досье на Макса Альбова?

– То, что он рассказал, поразило мое воображение.

– Однако вы сказали старшей сотруднице, что пришли ко мне.

– Я действительно пришел к вам. Вчера, когда вы возили меня к директору Гилмартину, вы обещали мне денег.

– Вы наговорили Гилмартину всякой хреновины, – отпарировал Майкл.

– Ренко действительно нуждается в деньгах, – подтвердил Федоров.

– Разумеется, ему нужны деньги. Всем русским нужны деньги, – съязвила Людмила.

– Вы уверены, что это не ваш телефон? – спросил Аркадий.

– Это украденный телефон, – сказал Майкл.

– Пускай полиция проверит отпечатки, – посоветовал Аркадий.

– Теперь на нем мои отпечатки. Но полиция скоро будет. Дело в том, Ренко, что вам нравится всюду вносить беспорядок. А моя работа состоит в том, чтобы, наоборот, поддерживать порядок. Я пришел к заключению, что будет значительно спокойнее, если вы вернетесь в Москву.

Федоров добавил:

– Консульство того же мнения.

Аркадий переменил позу и тут же почувствовал, что на плечи тяжело легли руки охранника.

Майкл сказал:

– Мы решили посадить вас в самолет. Считайте, что это уже сделано. Сообщение, которое мой друг Сергей пошлет в Москву, в значительной степени будет зависеть от вашего поведения, которое пока что оставляет желать лучшего. Он мог бы написать, что ваша работа здесь была настолько успешной, что вы возвращаетесь домой раньше времени. С другой стороны, могу предположить, что следователя, которого отправили обратно за причинение вреда отношениям между Соединенными Штатами и Советским Союзом, за злоупотребление гостеприимством Германии и за хищение собственности нашей станции, ожидает весьма холодный прием. Вы что, хотите чистить гальюны в Сибири до конца вашей несчастной жизни? Так что выбор за вами.

– Я бы хотел помочь, – сказал Аркадий.

– Так-то оно лучше. Что вы выискиваете в Мюнхене? Что вы вынюхиваете на Радио «Свобода»? Каким образом Стас помогает вам? Где мой телефон?

– Есть мысль, – предложил Аркадий.

– Говорите, – приказал Майкл.

– Позвоните.

– Кому позвонить?

– Самому себе. Может быть, услышите звонок.

Короткое молчание.

– И все? Ренко, вы не просто нахал, вы самоубийца.

Аркадий ответил:

– Вам меня не выслать. Здесь Германия.

Майкл спрыгнул со стола. Прошелся пружинистым шагом спортсмена. Вокруг глаз бледноватые круги – от солнцезащитных очков. Смолистый запах пота, смешанного с мужской парфюмерией.

– Именно поэтому вас и отправляют. Ренко, вы здесь всего лишь беженец. Что, по-вашему, делают немцы с такими, как вы? Кажется, вы знакомы с лейтенантом Шиллером.

Охранники поставили Аркадий на ноги. Федоров, как собачонка, вскочил с дивана.

На столе Людмилы стояли пепельница, телефон и факсимильный аппарат. Когда Майкл пошел, чтобы открыть дверь Петеру Шиллеру, Аркадий увидел на факсе рядом с кнопкой включения номер, с которого вызывали Руди Розена и спрашивали: «Где Красная площадь?»

Петер сказал:

– Слышал, что вы едете домой.

– Взгляните на факс, – попросил его Аркадий.

Казалось, что лейтенант ожидал именно этого момента. Он завернул Аркадию руку за спину и так выкрутил запястье, что тот поднялся на цыпочки.

– Где бы вы ни появились, от вас сплошные неприятности.

– Да поглядите же!

– Кража, незаконное вторжение в чужое помещение, сопротивление полиции, – Петер повернул Аркадия к двери. – Пожалуйста, передайте телефон, который вы нашли, – обратился он к Майклу.

– Мы снимаем обвинение, чтобы ускорить репатриацию, – заявил Майкл.

Федоров присоединился к заявлению.

– Консульство пересмотрело вопрос о визе. Мы заказали ему место на сегодняшний рейс. Все можно сделать без лишнего шума.

– Э-э, нет, – возразил Петер. Он держал Аркадия, как добычу. – Если он нарушил немецкий закон, он в моих руках.

Камера была похожа на финскую баню: пятнадцать квадратных метров пола, выложенного белой кафельной плиткой, стены – голубой; у одной из них – кровать, напротив – скамья, в углу – туалет; за решеткой из нержавеющей стали – свернутый шланг для уборки помещения; брючный ремень и шнурки Аркадия – в ящичке около шланга. Каждые десять минут в камеру заглядывал полицейский, чуть постарше юного пионера, чтобы убедиться, не повесился ли Аркадий на своем пиджаке.

В полдень дали пачку сигарет. Странно, но Аркадий курил меньше, чем обычно, будто сытость убивала и аппетит легких.

Ужин принесли на пластмассовом подносе, разделенном на ячейки: говядина в коричневом соусе, клецки, морковь с рубленными корешками петрушки, ванильный пудинг. Пластмассовый прибор.

Когда он звонил по номеру факса с вокзала, на другом конце ответил голос Людмилы. Если даже она знала Руди, то не знала, что его нет в живых, когда спрашивала: «Где Красная площадь?»

В Советском Союзе норма жилой площади пять квадратных метров на человека, так что эта камера предварительного заключения была настоящей квартирой. Кроме того, стены советской камеры представляли собой нечто вроде открытого письма: штукатурка была исцарапана бесчисленными личными посланиями и посланиями, адресованными всем, как то: «Партия пьет народную кровь!», «Дима пришьет сук, из-за которых сел!», «Дима и Зета – любовь навеки!» А рядом рисунки: тигры, кинжалы, ангелы, голые женщины в полный рост, стоячие члены, голова Христа. Здесь же плитки гладкие, хорошо обожженные – не поцарапаешь.

Он был уверен, что самолет Аэрофлота уже улетел. Есть ли вечерний рейс у Люфтганзы?

Сворачивая пиджак, чтобы положить его под голову, Аркадий наткнулся в кармане на скомканный конверт и узнал старческий тонкий почерк. Это было письмо отца, которое передал ему Белов и которое он больше недели – с русского кладбища до немецкой камеры – носил с собой, словно капсулу с ядом, о существовании которой совсем забыл. Он скомкал конверт и бросил его за решетку. Ударившись о решетку, конверт откатился к водоспуску посреди камеры. Аркадий швырнул его снова, и снова он отскочил и подкатился к его ногам.

Бумага шуршала, разворачиваясь. Какие последние слова мог написать генерал Кирилл Ренко? После бесконечных проклятий еще одно проклятие? Каков он, последний удар, в войне отца с сыном?

Аркадий помнил любимые выражения отца: «сосунок» – это когда Аркадий был совсем маленьким; «поэт, не от мира сего, засранец, кастрат» – эти слова сыпались на студента; «трус» – когда Аркадий отказался поступать в военное училище. И с тех пор неизменное – «неудачник». Что еще приберег генерал напоследок?

Он годами не разговаривал с отцом. Нужно ли в столь трудный для себя час, находясь в этой кафельной клетке, позволить отцу нанести очередной удар? Положение было по-своему забавным. Генерал, даже мертвый, проявлял инстинкты палача.

Аркадий разгладил бумагу. Рывком надорвал уголок конверта и осторожно, поддев пальцем, открыл его до конца; не удивился бы, если бы отец прикрепил там бритву. А впрочем, бритвой будет само письмо. Какие еще оскорбительные слова ему доведется услышать?

Аркадий подул в конверт и вытащил из него пол-листа папиросной бумаги. Разгладив ее, поднес к свету.

Почерк был неровным, неустойчивым. Не письмо, а последнее «прости» со смертного одра. По всему видно, что генерал едва держал ручку. Ему удалось всего одно слово: «Ирина».

• Предыдущая
• 63/94
• Следующая