Листы каменной книги - Линевский Александр Михайлович - Страница 41
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
— Если вы не выполните, что обещали, пусть огонь сожжет вас, как сжег ваши волосы! — проговорил он и протянул братьям на кончике копья по кусочку лосиного сердца.
Настал самый торжественный момент посвящения. Кру подвел сыновей к Главному охотнику, уже облаченному в диковинный наряд. На лбу у старика был обруч с небольшими рогами, выпиленный из головы молодого лося. На шее блестело ожерелье из лосиных зубов, с плеч спускалась, как плащ, шкура лося.
Главный охотник сложил ладони вместе, и колдун бережно налил ему в пригоршню уже успевшую сгуститься кровь. Охотники окружили тесным кольцом посвящаемых в охотничье братство.
— Выпейте крови лося, братья, — торжественно проговорил Главный охотник, — густой крови лося!
Осторожно, чтобы не пролить ни одной капли, Бэй и Льок выпили кровь из ладоней вождя. Вот когда они стали настоящими сыновьями лося!
Нарушая тишину, по-старчески хрипло запел Главный охотник:
Мясо лося, кровь лосиная
Основа дружбы и родства!
Обет на помощь! И на мщение!
Далеко по лесу разнеслось пение:
Мясо лося, кровь лосиная
Обет на помощь! И на мщение!
Три дня тянулся пир. Слегка запеченное в огне мясо разрывали руками и зубами, а кости осторожно обгладывали и бережно откладывали в сторону. Перед возвращением в стойбище все кости, даже самые мелкие, сложили кучкой в расщелину скалы и завалили камнями. Охотники верили, что наступит время, когда лось вновь оживет. Но этого не будет, если не хватит хотя бы одной косточки или если она будет поломана.
ГЛАВА 8
Новое стойбище стало для братьев родным. Они научились правильно выговаривать еще недавно непонятные и так трудно произносимые слова, и уже никто не смеялся, когда они что-нибудь рассказывали. Оба считались ловкими охотниками. Льоку нравились обычаи и порядки в этом стойбище, а еще больше нравилось, что он такой же, как все, и ему не надо призывать духов и притворяться, что он видел их и беседовал с ними. Он крепко дружил со старым мастером и очень гордился, что носит прозвище Мон-Кибу. С каждым днем точнее становилась его рука, красивее и острее наконечники копий и стрел, которые он выделывал из кремневых желваков.
Начиналась весна. Снег повсюду стаял, и только посиневшие остатки сугробов еще лежали в глубоких ложбинах. На ветках набухли почки, на ивах уже распустились белые шарики, пушистые, как птенцы куропатки. Куда только ни падал горячий луч солнца, всюду начинало копошиться что-то живое. Муравьи дружно тащили сухие травинки и опавшую хвою, чтобы подновить пострадавший за зимнюю непогоду муравейник. Оживали мухи, взлетали, блестя на солнце ярко-зеленым брюшком, и, застыв в еще холодном воздухе, обессиленные, падали. На озерах лед взбух, посинел, местами его заливали талые воды. В узких бухтах Онежского озера уже играла рябь волны. Сюда, в черные проталины, стая за стаей опускалась перелетная птица. Онежское озеро богато рыбой, а птицы проголодались после долгого пути. Крик и гомон стоял здесь от зари до зари. Только когда густые сумерки окутывали берег, на заре затихала суетня. Но тишина и спокойствие были обманчивы. Черной тенью скользили под водой выдры, из леса к берегу, боязливо обходя лужи, подбирались за лакомой гусятиной лисы.
Льок, как все, радовался весне. Но вместе с радостью пришла и тоска. Так же пахла пригретая солнцем земля на его родине, у Белого моря, так же прилетали птицы и повсюду шла веселая, деловитая суетня, но у моря это весеннее изобилие люди ценили больше, чем здесь, — там оно приходило как избавление от долгих мучений голода.
«Может, кто из бывших сородичей не дожил до этой весны, — думал Льок, — а ведь они могли бы не голодать, если бы копья и стрелы у них были лучше, а капканы бы ловили зверя и птицу. Теперь я умею делать ловушки и мог бы их научить».
Тоска по родному стойбищу была так сильна, что Льоку не хотелось слышать веселого смеха и криков подростков в селении, и он, прихватив с собой Рыжего, уходил подальше на озеро.
Однажды он набрел на место, совсем похожее на святилище у порога Шойрукши. Это был узкий залив Онежского озера, над которым поднималась гранитная скала, такая же гладкая и красная, как Священная скала у родного стойбища. Будто нарочно, чтобы юноше еще яснее вспомнилась родина, шурша крыльями, взлетел огромный лебедь.
Льок долго смотрел ему вслед, вспоминая лебедя, которого он убил в ночь, когда стал колдуном. Ему захотелось выбить что-нибудь на скале, как он это делал дома. Острый отбойник для выделки орудий он всегда носил с собой, в мешочке, привешенном к поясу, а увесистый камень, чтоб ударить по отбойнику, нетрудно было найти поблизости. Столько событий произошло за последнее время в жизни братьев! Надо, чтобы о них осталась какая-то память. Дробно застучал по граниту отбойник. Точка за точкой стали намечаться очертания лося, его вытянутые в беге ноги и огромные рога. Потом на скале появился рисунок человека с копьем — это был, конечно, Бэй. Немного пониже Льок выбил зверя, похожего на лису, только хвост у него был не такой длинный и пушистый, а загибался крючком.
За любимым занятием Льок не замечал, как идет время. Голодный Рыжий недовольно повизгивал, зовя хозяина назад в стойбище. Солнце уже зашло, но Льоку не хотелось уходить. Он присел под скалой передохнуть и едва успел хорошенько обдумать, что бы еще выбить на камне, как солнце опять показалось над озером. Хотя руки ныли от усталости, юноша снова принялся за работу. Теперь он выбил охотника, вонзающего копье в разинутую волчью пасть. Волк, защищаясь, протягивал вперед лапу. Осталось только наметить горбатый хребет зверя, осевшего на задние ноги, но тут кто-то окликнул Льока. Это был сынишка Боязливой, жены Льока. Прождав в тревоге целую ночь, она утром послала сына на поиски.
— Мать велела мне… — начал мальчик и вдруг, взглянув на скалу, пронзительно закричал.
Напрасно пытался Льок его успокоить — мальчик, громко плача, улепетывал так, будто и лось, и волк, и зверь с хвостом-закорючкой, и охотник с копьем слезли со скалы и гнались за ним. Рыжий, обрадовавшись развлечению, заливисто лаял ему вслед.
Только сейчас вспомнив, что он забыл осмотреть самоловы, Льок отправился в лес.
К полудню, нагруженный тремя глухарями, Льок медленно возвращался в селение. От голода слегка кружилась голова, юноша не ел целые сутки. Навстречу ему выбежал испуганный, озабоченный Бэй.
— Что ты наделал? Зачем принялся за старое? Старики уже побывали у скалы и теперь кричат, что враги по твоим рисункам узнают, где селение, придут и убьют всех… Неужели нам опять скитаться!
Льок растерянно остановился. Он не хотел причинить зла своим новым сородичам. Чем же исправить неосторожный поступок?
— Не будь пугливым, как заяц! — немного подумав, сказал он, повторяя слова, когда-то сказанные ему Бэем. — Все будет хорошо, наши останутся довольны.
Бэй недоверчиво покачал головой, но Льок смело пошел к встревоженно гудящему стойбищу.
Заметив его, ребятишки подняли крик, а толпа угрожающе смолкла. Льок смело вошел в круг охотников. Первым с гневной укоризной заговорил Кру. Он напомнил о том, как привел братьев в стойбище и как доверчиво их приняли сородичи. Чем же отблагодарил Мон-Кибу за все это добро? Не тем ли, что показал врагу знаками на скале путь к селению?
— Может, их подослали враги! — крикнул кто-то, и толпа негодующе зашумела.
Но Льок поднял руку и спокойно сказал:
— Выслушайте меня, сородичи. Вспомните, как вы радовались, когда мы убили волка… Разве наши враги не такие же волки? С ними и поступать надо, как со зверем. От скалы, где я выбил рисунки, мы проложим узкие тропы, наставим на них самоловы, и если враги подкрадутся к стойбищу, они попадут в ловушки. Только теперь мы сможем спокойно спать. Самоловы будут стеречь наше селение!
- Предыдущая
- 41/55
- Следующая
