О судьбе и доблести - Македонский Александр - Страница 9

Враги наседали с криком; конница бросилась на конницу; сражались копьями и, когда копья сломались, стали рубиться мечами. Многие пробились к Александру (он был приметен своим щитом и шлемом с гребнем, по обе стороны которого торчало по перу изумительной величины и белизны); дротик попал сквозь просвет в панцире, но не поранил Александра. Двое полководцев, Ресак и Спифридат, вместе устремились на него; он увернулся от одного, а на Ресака, закованного в латы, бросился сам.

Копье у него сломалось, он выхватил кинжал. Они схватились врукопашную; Спифридат подскакал сбоку и, стремительно приподнявшись, ударил Александра персидским мечом. Шлем едва выдержал удар, гребень с одним пером отлетел, и лезвие меча коснулось волос Александра. Спифридат замахнулся вновь, но его опередил Черный Клит, пронзив копьем насквозь. Под мечом Александра пал и Ресак.

В таком положении, опасном и трудном, находилась конница, когда переправилась македонская фаланга и начала стягиваться пехота. Неприятель сопротивлялся слабо и недолго; все, кроме греческих наемников, обратились в бегство. Они выстроились возле какого-то холма и хотели сдаться Александру под честное слово.

Он, движимый скорее гневом, чем рассуждением, первый напал на них; под ним убили лошадь (не Букефала, а другую), ударив ее мечом в бок; на этом именно месте оказалось больше всего раненых и убитых, потому что здесь пришлось схватиться с воинами мужественными и потерявшими всякую надежду. У варваров, говорят, пало 20 тысяч пехотинцев и две с половиной тысячи всадников; у Александра же, по словам Аристобула, убитых было всего 34 человека, из них 9 пехотинцев.

Царь повелел поставить их медные статуи; сделал их Лисипп. Сообщая грекам о своей победе, он специально Афинам отправил 300 щитов, взятых у пленных; на прочей добыче повелел сделать обобщающую гордую надпись: «Александр, сын Филиппа, и эллины, кроме лакедемонян, взяв от варваров, обитающих в Азии». Чаши, пурпурные ткани и подобные вещи, взятые у персов, он, за малым исключением, отправил матери.

Это сражение сразу произвело большой переворот в отношениях к Александру: он занял Сарды, оплот морского владычества у варваров, присоединил другие города. Сопротивление оказали только Галикарнас и Милет. Он взял их силой и покорил все окрест.

Относительно дальнейшего мысли его двоились: часто хотелось ему встретиться с Дарием и одним сражением решить все; часто задумывался он над тем, чтобы покорить Приморье, запастись деньгами и уже потом, как бы закалившись и окрепнув, пойти на врага.

В Ликии около города Ксанфа есть источник. Рассказывают, что он в это время произвольно повернул в другую сторону, вышел из берегов и выбросил со дна медную дощечку с древней надписью, гласившей, что персидскому владычеству придет конец и покончат с ним эллины.

Это подняло дух Александра; он спешно принялся очищать от неприятеля все Приморье вплоть до Финикии и Киликии. Его поход через Памфилию дал многим историкам повод писать о явлениях потрясающих и величественных: море, будто бы по божественному произволению, отступило перед Александром, хотя обычно волны, накатываясь издалека на суровый берег, лишь изредка открывают узкие вершины скал, над которыми поднимаются крутые горы в расселинах. Об этом говорит и Менандр, подшучивая в одной комедии над сверхъестественным:

«Все, как у Александра: стоит поискать, и все уж тут как тут; чрез море если ехать, оно расступится, конечно, предо мной». Сам Александр в письмах вовсе не говорит о таких чудесах; он рассказывает, что проложил дорогу, так называемую «лестницу», направляясь туда из Фаселиды, и провел несколько дней в этом городе.

Тут он увидел на горе статую покойного Феодекта[25] (он был фаселидом) и после обеда, подвыпив, пошел туда с веселой компанией и забросал статую венками; забавляясь, воздал он честь и благодарность человеку, с которым общался, познакомившись через Аристотеля и занятия философией.

После этого он разбил восставших писидов и занял Фригию. Овладев городом Гордием, который считался столицей древнего царя Мидаса, он увидал знаменитую повозку с узлом из коры дикой вишни. От варваров он услышал, что тому, кто развяжет этот узел, суждено стать царем Вселенной; сами они этому верили.

Большинство рассказывает, что концы узлов были спрятаны, а волокна хитро и многократно переплетались в разных направлениях. Александр развязать не сумел и разрубил этот клубок: в нем обнаружилось множество концов. Аристобул же пишет, что Александру было очень легко развязать узел: он вынул из дышла крючок, за который цепляли яремный ремень, и таким образом снял ярмо.

После этого он присоединил Пафлагонию и Каппадокию и, услышав о смерти Мемнона (только о нем из всех военачальников Дария шла слава, что он может доставить Александру много хлопот, неприятностей и беспокойства), укрепился в своем решении двинуться в глубь Азии.

Дарий уже выступил из Суз, полагаясь на численность своего войска (у него было 600 тысяч воинов) и на один сон, который ободрил его, но который маги истолковали больше ему в угоду, чем по правдоподобию. Царю приснилось, что македонская фаланга стоит вся в пламени; Александр же прислуживает ему в той одежде, которую раньше носил сам Дарий в качестве царского гонца, а затем входит в храм Бела[26] и исчезает.

Божество, по-видимому, давало понять, что македонцы совершат блистательные, славные дела; Александр завладеет Азией, как владел ею Дарий, ставший из гонца царем, и скоро со славой уйдет из жизни.

Он еще более осмелел, решив, что Александр задержался в Киликии по трусости. Задержка эта была вызвана болезнью, случившейся, по словам одних, от усталости, а по словам других, от того, что царь выкупался в ледяной воде Кидна. Из врачей никто не отважился оказать ему помощь, считая, что перед этой болезнью они бессильны, и боясь, в случае неудачного врачевания, обвинений со стороны македонцев.

Акарнанец Филипп тоже видел, что положение его трудное, но он надеялся на дружелюбное отношение Александра и, считая преступным избегать опасности, когда в опасности царь, решил рискнуть, не останавливаясь в лечении перед самыми крайними средствами. Он приготовил лекарство и убедил Александра стерпеть и выпить его, если он хочет поскорее выздороветь и пойти воевать.

В это время Парменион прислал из лагеря письмо, в котором настоятельно советовал остерегаться Филиппа, потому что Дарий будто бы подкупил его щедрыми подарками и обещанием выдать за него дочь, только бы он погубил Александра. Царь прочитал письмо и, не показав его никому из друзей, положил под подушку. В назначенный час вошел вместе с друзьями Филипп с чашей лекарства в руках.

Александр передал ему письмо, а сам взял лекарство охотно и безбоязненно. Разыгралось удивительное, прямо театральное зрелище: один читал, другой пил, а затем оба одновременно взглянули друг на друга, но не одинаковым взглядом. Лицо Александра, ясное и радостное, являло благосклонность и доверие к Филиппу; Филипп же, выведенный из себя клеветой, то взывал к богам, воздевая руки к небу, то припадал к кровати Александра, умоляя царя крепиться и доверять ему.

Лекарство сначала подействовало очень сильно, оно словно протолкнуло и погрузило вглубь всю силу Александра: Александр потерял голос; органы чувств почти перестали действовать, наступил обморок. Вскоре, однако, он оправился с помощью Филиппа, почувствовал прилив сил и только тогда вышел показаться македонцам: лишь вид его рассеял их уныние.

В войске Дария был один македонец, бежавший из Македонии, по имени Аминта, хорошо знавший характер Александра. Видя, что Дарий стремится идти на Александра узкими теснинами, он уговаривал его остаться среди широко раскинувшихся равнин, чтобы именно тут бросить свое огромное войско на меньшие силы врага. Дарий ответил, что он боится, как бы неприятель еще до сражения не обратился в бегство и Александр не ускользнул бы от него.