Буржуазный век - Фриче Владимир Максимович - Страница 71

• Предыдущая
• 71/95
• Следующая

Если тем не менее дело иногда доходит до процесса, то обычно лишь после публичного скандала. Но и тогда стараются затушевать как можно больше подробностей. Иногда, правда, против желания властей, но иногда и с их молчаливого согласия! "Общественные интересы не заставляют вмешаться в данный случай" – так приблизительно гласит соответствующая формула на всех языках, которой или отклоняются сделанные доносы, или прекращается уже начатое расследование.

Необходимо в заключение заметить, что было бы, безусловно, неправильно усматривать в этих домах свиданий исключительно современное учреждение. Современна лишь их организация в таком крупном масштабе.

Здесь, впрочем, не мешает указать и на бесчисленные случаи, когда замужние женщины оплачивают своей любовью повышение мужа на службе, обеспечение своего собственного или его положения или когда артистка отдается, чтобы получить эффектную роль или добиться благоприятной рецензии.

После всего сказанного как бы сам собою всплывает вопрос: какой вывод необходимо сделать относительно большей или меньшей склонности женщины по сравнению с мужчинами к адюльтеру в век господства буржуазии? Ответ должен был бы гласить: замужние женщины так же часто неверны, как и мужья, и во всяком случае в средних слоях неверность ныне более частое явление, чем в прежние эпохи. Прево вкладывает в уста одного жуира слова:

"К нашим услугам всегда больше женщин, чем нужно... Все они так похожи друг на друга. Все они такие маленькие похотливые животные. Их целомудрие, их порядочность коренятся всегда только в боязни, что скажет свет, в тщеславии или в привычке... Их душа подобна тряпке, получающей свою окраску от мужчины. Только телом отличаются они друг от друга".

О женщинах эпохи от 50 до 70-х гг. прошлого века Альфонс Карр замечает:

"Если бы мужчины знали, как думают женщины, они были бы в десять раз более дерзкими, чем они теперь".

Многие говорят: это исключения. Циник ответит: "Нисколько! Не все женщины только находят спрос". А Шницлер утверждает: все мужчины и все женщины одинаково изменяют, и доказывает это в "Хороводе", где граф обманывает актрису, риса - поэта, поэт – das susse Madel (сладкую девушку. – Ред.), эта последняя – мужа, муж – свою молодую жену, молодая жена – любовника, этот последний – горничную, а горничная - солдата или наоборот.

И еще другой вопрос всплывает здесь: каковы размеры неверности замужних женщин отдельных наций. Приведенные нами факты подтверждают на первый взгляд столь распространенное мнение, будто именно француженка есть истое олицетворение супружеской неверности, классическая представительница незаконных любовных связей вообще.

Это столь распространенное мнение объясняется тем, что - как прекрасно выясняет в своем этюде о Париже К. 3. Шмитт, один из лучших знатоков современных французских нравов, – обычно смешивают Францию с Парижем, и в частности – что также недопустимо – так называемую flaneuse (праздношатающуюся. – Ред.) парижских бульваров с парижанкой.

"Мне думается, – говорит он, – что во Франции женская добродетель не хуже и не лучше, чем в других странах. Разумеется, не следует сопоставлять Париж с каким-нибудь провинциальным гнездом. Но сравните парижанку с англичанкой из Лондона, с венкой, с жительницей Берлина, и я убежден, что парижанка ни в каком отношении не окажется ниже их. Сравните женщину из Бове, Шатодена или Пуатье с дамами из Аугсбурга, Линца или Гейльброна, и вы увидите, что различие между ними невелико. Большинство чужестранцев, посещающих Париж, провинциалы и то, что они принимают за безнравственность француженки, необходимо отнести просто за счет большого города. Прибавьте сюда еще то, что иностранец имеет возможность познакомиться только с такими француженками, которых можно увидеть в публичных местах: с мельничихами из Moulin rouge, с садовницами из Jardin de Paris, с танцовщицами из Ball Buillier и с бульварными девицами. Что эти дамы, существующие любовью, не лучше своей репутации и не лучше своих иностранных товарок, понятно само собой. А когда потом чужестранец видит, что все дамы, с которыми он встречается на улице, одеты так же ярко, как жрицы Венеры, то он смешивает всех в одну кучу и возвращается на родину с чувством удовлетворения, что мы – дикари лучше и добродетельнее".

Но и Шмитт не прав. На самом деле все наоборот. Француженка в массе отличается в этом отношении даже чрезвычайно выгодно от женщин других наций. Дело в том, что в таких вопросах – как уже было выяснено во вступительной главе первого тома – решающую роль играет принадлежность не столько той или другой расе, сколько к тому или другому классу, то есть большая или меньшая разнузданность зависит от экономического положения, воздвигающего или же устраняющего преграды для нравственности. Это не значит, конечно, что расовый темперамент не играет в таких вопросах никакой роли. Подобное утверждение было бы нелепостью. Более холодная кровь, естественно, прежде всего мешает переступать искусственные общественные постановления, подобно тому как горячая кровь служит первым стимулом пренебрегать ими.

Тем не менее специфическое экономическое положение играет в данном случае гораздо более важную роль. Оно или мешает, или же содействует как естественным склонностям, так и внешним стимулам. Только оно и создает поэтому типическую картину. А это специфическое экономическое положение обусловливает сравнительно более прочную супружескую верность француженки. Она во всяком случае лучше своей репутации. Дело в том, что Франция до сих пор еще преимущественно страна мелкобуржуазная. Крупная индустрия была до последних десятилетий мало развита, за исключением северных департаментов. У массы населения должны поэтому преобладать свойственные мещанству добродетели. А в мелкой буржуазии господствует больше, чем в других классах, супружеская верность, так как экономические предпосылки воздвигают здесь наивеличайшие преграды склонности к измене, и в особенности склонности к ней именно женщины (см. первый том нашей "Истории нравов").

Так как, с другой стороны, наименьшие сдерживающие неверность данные имеются в крупнобуржуазной среде, где к тому же, как мы видели, постоянно действуют причины, побуждающие к неверности, то отсюда следует, что если уж необходимо рассматривать вопрос по национальностям, то англичанка должна, наоборот, отличаться большей склонностью к неверности, чем француженка. И по-видимому, так оно и есть на самом деле.

По крайней мере, ни в одну эпоху буржуазного века ни в какой другой стране неверность жен не была таким распространенным и открыто выражавшимся явлением, как в Англии в эпоху возникновения крупной буржуазии, следовательно, в период между последней четвертью XVIII в. и 30-ми гг. XIX столетия. Не то чтобы потом положение вещей изменилось, оно стало только более завуалированным, так как моральное лицемерие буржуазии с течением времени сделалось для буржуазии необходимым условием ее существования. В этот период совращение и похищение женщин были настолько обычными, что служили одним из главных мотивов сатиры.

Еще более убедительным доказательством в пользу всевозможных форм адюльтера в тогдашнем английском обществе можно считать частые разводы, имевшие место в эту эпоху. В своих "Британских анналах" Архенхольц писал (1796 г.):

"Никогда разводы не были в Англии таким частым явлением, как в настоящее время, благодаря чему значительно уменьшился позор, связанный раньше с процессами, вызванными прелюбодеянием. К этому роду безнравственных явлений стали относиться теперь очень снисходительно, так что в июле 1796 г. люди были свидетелями такого скандала: некто объявил в газетах об издании серии подобных процессов под заглавием "A general History of modern Gallantry" ("Всеобщая история современной галантности". – Ред.). На театральных афишках в маленьких городах часто красовались заглавия известных комедий: "How to get married", "The Wedding day", "The divorce" ("Как выйти замуж", "День свадьбы", "Развод". – Ред.).

• Предыдущая
• 71/95
• Следующая