Орел в небе - Смит Уилбур - Страница 41

• Предыдущая
• 41/72
• Следующая

– Как ее глаза? Есть улучшения?

Элла покачала головой.

– Она примирилась. Слепота ее больше не тревожит, она приняла случившееся.

Дэвид не слушал.

– Элла, все это время, все время в больнице я надеялся... Я понимал, что это бессмысленно, но надеялся что-нибудь получить от нее. Открытку, слово...

– Она не знает, Дэви.

– Не знает? – Дэвид наклонился над столом и схватил Эллу за руку. – Чего не знает?

– После смерти Джо... отец Дебры очень рассердился. Он считал, что ты виноват.

Дэвид кивнул, лицо-маска скрывало его чувство вины.

– Он сказал Дебре, что ты покинул Израиль, вернулся домой. Мы поклялись молчать, и Дебра поверила.

Дэвид отпустил руку Эллы, взял стакан с пивом и отхлебнул.

– Ты не ответил на мой вопрос, Дэвид. Что ты собираешься делать?

– Не знаю, Элла. Мне нужно подумать.

Сильный теплый ветер дул с холмов, волнуя поверхность озера, покрывая его темными волнами с белыми гребешками. Пришвартованные у причала рыбачьи лодки качало, сети, выложенные для просушки на их палубах, развевались, как фата невесты.

Ветер подхватил волосы Дебры и поднял их густым облаком. Он прижал шелковое платье к ее телу, подчеркнув высокую грудь и длинные ноги.

Она стояла на башне замка крестоносцев, легко опираясь обеими руками на трость, и смотрела на воду, как будто что-то видела.

Элла, сидя за ее спиной на обломке стены, говорила придерживая рукой шляпу и внимательно наблюдая за Деброй, оценивая ее реакцию:

– Тогда казалось, что так лучше. Я согласилась утаить от тебя правду, потому что не хотела, чтобы ты мучила себя...

Дебра резко бросила:

– Больше никогда так не делай.

Элла недовольно поморщилась и продолжала:

– Я не знала, насколько он тяжелый, меня к нему не пускали. Думаю, я просто струсила.

Дебра гневно покачала головой, но промолчала. Элла снова удивилась тому, что эти слепые глаза могут быть так выразительны. На лице Дебры, повернутом к Элле, ясно отразились ее чувства.

– Не время было отвлекать тебя. Разве ты не понимаешь, дорогая? Ты так славно приспособилась, работала над книгой. Я не видела ничего хорошего в том, что все тебе расскажу. И решила поддержать твоего отца. Посмотреть, как все повернется.

– Тогда почему ты мне все это говоришь сейчас? – спросила Дебра. – Что заставило тебя передумать? Что с Дэвидом?

– Вчера днем Дэвида выписали из больницы Хадашша.

– Из больницы? – Дебра удивилась. – Ты хочешь сказать, что он все это время был в больнице? Девять месяцев? Это невозможно!

– Но это правда.

– Должно быть, он страшно пострадал. – Гнев Дебры сменила тревога. – Как он, Элла? Что случилось? Сейчас он здоров?

Элла молчала, и Дебра подошла ближе.

– Ну?

– Самолет Дэвида загорелся, и у него сильно обгорела голова. Теперь он здоров. Ожоги зажили... но...

Элла смолкла, и Дебра ощупью нашла ее руку.

– Продолжай, Элла! Но?..

– Дэвид больше не самый прекрасный мужчина из всех, кого я видела.

– Не понимаю.

– Ушли быстрота, жизнелюбие... Любой женщине трудно будет рядом с ним... тем более любить его.

Дебра внимательно слушала, ее лицо было сосредоточенным, глаза смотрели в одну точку.

– Он очень чувствителен к своей новой внешности. Мне кажется, он ищет место, где мог бы спрятаться. Говорит о полетах, как о спасении, о бегстве. Он знает, что теперь он один, отрезан от всего мира своей маской...

Взгляд Дебры затуманился.

Элла заговорила мягче.

– Есть человек, который никогда не увидит его маску. – Она прижала к себе девушку. – Человек, который помнит его только таким, каким он был.

Дебра крепче сжала руку Эллы и улыбнулась.

– Он нуждается в тебе, Дебра, – негромко сказала Элла. – Ты – все, что у него осталось. Может быть, ты передумаешь?

– Привези его ко мне, Элла. – Голос Дебры дрожал. – Привези как можно скорее.

Дэвид поднимался по длинной лестнице к студии Эллы. Светило яркое солнце, на Дэвиде были легкие сандалии, шелковые брюки бронзового цвета и рубашка с короткими рукавами и V-образным вырезом. Руки у него были бледные, темные волосы на груди резко контрастировали с желтоватой кожей, голову прикрывала широкополая белая соломенная шляпа, она защищала шрамы от солнца и бросала тень на лицо.

Он остановился, внезапно покрывшись испариной, начиная задыхаться. Он презирал слабость своего тела и дрожь в ногах. Терраса была пуста. Он пересек ее и вошел.

Элла Кадеш, сидевшая на самаркандском ковре посреди мощеного пола, представляла собой поразительное зрелище. На ней было узкое бикини, вышитое розами; костюм почти полностью скрывали могучие волны плоти, набегавшей с живота и груди. Элла сидела в позе лотоса, и ее мощные ноги были перевиты, как кольца питона. Руки она держала перед собой, прижав ладонь к ладони, глаза были закрыты в медитации; на голове – квадратный рыжий парик, как у судьи.

Дэвид остановился в дверях и захохотал. Сначала у него вырвался легкий визгливый смешок, но потом он рассмеялся по-настоящему, приступы смеха сотрясали его беспомощное тело. Это был катарсис, очищение от страданий, момент возвращения к жизни. Дэвид вновь обрел силы принять вызов, брошенный судьбой.

Элла, должно быть, все поняла, поэтому даже не шелохнулась и сидела на цветастом ковре, как жизнерадостный Будда, прикрыв один маленький глаз. Эффект получился еще более комический, а Дэвид без сил рухнул в кресло.

– Твоя душа – пустыня, Дэвид Морган, – заявила Элла. – Ты не способен оценить красоту, всю прелесть, например, кучи навоза... – Но продолжить она не смогла, потому что сама рассмеялась, поза лотоса была забыта, растаяла, как желе в жаркий день; Элла ответила хохотом на хохот. – Я застряла, – сказала она наконец. – Помоги мне, Дэвид. Ты осел.

Он наклонился к ней, пытаясь расплести ей ноги. Наконец они с легким хрустом и хлопающими звуками разъединились, и Элла со стоном упала лицом вниз на ковер, продолжая смеяться.

– Убирайся отсюда, – простонала она. – Дай спокойно умереть. Иди к своей женщине, она там, на причале.

Она смотрела, как он быстро уходит, потом с трудом поднялась и направилась к двери. Перестала смеяться и сказала:

– Мои бедные маленькие покалеченные котята... правильно ли я поступила? – Тень сомнения упала на ее лицо, потом рассеялась. – Ну, сейчас уже поздно об этом беспокоиться, Кадеш, суетливая старуха. Нужно было думать об этом раньше.

На причале лежали пестрое купальное полотенце, пляжный костюм и транзистор. Оглушительно гремел тяжелый рок. Далеко в заливе в одиночестве плыла Дебра, делая мощные гребки. Ее загорелые руки влажно блестели на солнце, вода пенилась под ударами ног.

Она остановилась. Купальная шапочка у нее была белая, и Дэвид заметил, что Дебра прислушалась к звуку радио и снова поплыла, прямо к причалу.

Она вышла из воды, сняла шапочку и встряхнула волосами. Тело у нее было загорелое, покрытое каплями, мышцы твердые; она уверенно поднялась на причал и взяла полотенце.

Дебра вытиралась, а Дэвид стоял рядом и напряженно смотрел; казалось, он пожирает ее глазами, старается за минуту вместить то, чего ему так не хватало месяцами. Он так ясно представлял ее себе, однако так много позабыл. Волосы у нее мягче и пышнее, чем он помнил. Изменились пластичность и блеск кожи – та теперь была темнее, чем раньше, почти цвета ее волос: должно быть, она ежедневно много часов проводила на солнце.

Вдруг Дебра непринужденно сбросила полотенце, расстегнула купальник и рукой поправила тяжелую грудь. Дэвид так сильно нуждался в ней, что не сумел сдержаться. Он переступил с ноги на ногу, и под его подошвой скрипнул гравий.

Она мгновенно повернула к нему голову и застыла, прислушиваясь. Глаза ее были широко раскрыты. Выразительные и умные, они были направлены чуть в сторону, и Дэвиду пришлось подавить желание повернуться и взглянуть туда, куда смотрит она.

• Предыдущая
• 41/72
• Следующая