Перевозчик (СИ) - Осворт М. "athwart" - Страница 2

~

Книга первая

ПЕРЕВОЗЧИК

- И давно? Перевозчиком-то?

«Начинается» - привычно подумал Мичи, оценивая своего пассажира скучающим, нарочито рассеянным взглядом. Определенного впечатления так и не сложилось - ожидать, следовательно, можно было чего угодно. «И уж хорошего ждать не приходится, это точно. Дождешься тут...» Дальнейшее молчание, впрочем, становилось совсем уже неприличным, а потому, мысленно вздохнув, самым бесцветным, на какой был способен, голосом, Мичи буркнул:

- Четверть меры.

Четвертый, стало быть, год. Ни много, ни мало. Соответствует действительности. Не вызывает, обыкновенно, у собеседника - на что и надеялся Мичи - навязчивого позыва к продолжению разговора, с этим утомительным выяснением подробностей происхождения и причин к выбору ремесла, планов на будущее, спорами относительно взглядов на жизнь, поиском общих знакомых и неизбежным братанием ближе к концу поездки. Все эти "мы с тобой - капли одного океана", и дружеские, до хруста костей, объятия, и четырехкратные поцелуи, ну и, само же собой, приглашение на свадьбу любимой сестренки - или какой уж там повод для пьянки у них намечается, в самое ближайшее время...

С годами Мичи научился воспринимать таких пассажиров со стойкостью и достоинством, как зло неизбежное, и не такое уж страшное - как плохую погоду, просто как часть своей, кстати, и без того, довольно-таки неважнецкой работы. В конце концов, это было явно не самое худшее. Все эти разговоры начинаются всегда одинаково - думалось Мичи - а вот заканчиваются, бывает, по-разному. Ох, по-разному... Никогда не знаешь наверняка, что именно может не понравиться в твоем виде, во взгляде, в голосе, в самой манере держаться, а то и даже в способе работать веслом очередному стражнику, под завязку накачавшемуся дешевым пойлом. Или такому же, как и ты, перевозчику, отметившему окончание очередного паршивого дня - и пришедшему от того в состояние полнейшей неспособности отвести к дому собственное корыто. Возможность не получить причитающейся оплаты - а то, ни за что, ни про что, искупаться даже в холодной воде канала - нередко становилась все более отчетливой, по мере продолжения вот так же, совершенно невинно начавшегося разговора. Но и это было не самым худшим. Что действительно беспокоило Мичи, так это мысль о более чем серьезных шансах рано или поздно нарваться на смотрителя. В таком случае следующим шагом в разговоре было бы...

- Звать-то как тебя?

Ну, приплыли. Серьезно? Вот именно сегодня, вот так? Мичи не раз пытался представить себе, как это произойдет. До сих пор судьба была к нему благосклонна: от других такке ему частенько приходилось выслушивать жутковатые байки о смотрителях, но сам он каким-то образом ухитрялся с ними пока еще не столкнуться. Порою - без очевидных причин, повинуясь разве что какому-то шершавому, щекочущему чувству внутри - Мичи уверенно отказывал в перевозке приличного вида господам вполне приятной наружности, однако же понимал, что оставаясь на воде все дольше, так или иначе приближает неизбежное. Но - сегодня?

А ведь день начинался так замечательно! Посреди этой беспросветной, промозглой серости последних дней - неожиданно солнечное, яркое утро, и теплый ветер в распахнутых по такому случаю настежь окнах, ласковый, как исчадьице, пропитанный запахами прелой травы, и словно бы льда и меда, и какие-то новые, неопределимые, незнакомые прежде оттенки вкуса в чашке любимой ойи... Сжимая в ладонях медленно остывающую чашку, Мичи просидел все утро на широком подоконнике - ощущал босыми ступнями теплые отпечатки солнца на его пористом камне, покуривал любимую свою трубку и размышлял.

Такие дни - думал Мичи, следуя взглядом за узорными колечками дыма, скользящими и растворяющимися в прозрачном, пронизанном светом воздухе - сами по себе могут служить добрым началом, началом чего-то особенного, действительно в жизни нового. Они содержат - он мысленно подбирал точные слова, способные вместить и выразить сату - мгновенное, полное, законченное и целостное понимание, только что с ним случившееся и теперь медленно растворявшееся у него внутри, поддаваясь осмыслению исподволь, постепенно - содержат отчетливое, хоть и невысказанное обещание скорой перемены. Обещание волнующее, даже, пожалуй, тревожное - и этот вот самый трепет, само ожидание, предвкушение... Хотя это всего только чувства, но они словно бы представляют собой… Похоже на... Мичи задумался так глубоко, что трубка успела погаснуть. Похоже - на что? Ах, да. Подходящий образ, наконец, отыскался. Предчувствие берега. Пятнышко суши на горизонте, едва лишь мелькнувшее, пусть бы даже и сразу из виду ушедшее… Или, еще вернее - мгновение, когда нога пловца, наконец, ощущает дно: одна попытка, другая... берег кажется таким близким, почти доплыл, ну же! Нога скользит, проваливается в пустоту - пугающее, неприятное чувство - и остается разве что набрать еще воздуха, еще несколько взмахов - и вот, наконец, да! Там, внизу, под ногами, уже не толща воды, непонятная глубина - дно. Берег. Земля. Пусть еще даже и не получится встать, опереться твердо - но само это чувство, да, вот оно! Обещание, предвосхищение берега. Точный образ, хороший - из тех, что помогают понять, сопоставить, разобраться в своих ощущениях. А утро, и верно, этим предчувствием берега пропитано было насквозь - словно совсем уже скоро должно непременно что-то случиться, произойти. Что-то важное и особенное. Ну... вот, кажется, и случилось - думалось теперь Мичи. Утро, полное неги и предвкушения, теперь казалось бесконечно далеким, словно бы... недействительным? Мичи попытался подобрать точное слово, и усмехнулся, ловя себя на мысли, что сожаление о несбывшемся, похоже, утреннем обещании - смутном, призрачном - даже сейчас беспокоит его куда сильнее, нежели более чем вероятные, вполне ощутимые и серьезные неприятности.

Это «сокровище» - как именовал Мичи, про себя, всяческих непростых пассажиров - он подобрал у моста Кодо Курата, в полной уверенности, что поездка ему предстоит самая, что ни на есть, обыденная. Простая, спокойная - из тех, что делали его занятие более или менее сносным. Жилистый, сухощавый старик в выцветшей накидке помахал ему со сходен, аккуратно устроился на носу, тут же выложил на скамью ровную стопку в пол-меры медных монеток, и попросил отвезти его к Рыночному острову, к северному причалу. Ничего особенного. Обычное дело.

К пассажирам вроде этого Мичи относился со сдержанным уважением: поглощенные своими занятиями, обстоятельствами и мыслями люди, которым, по всей видимости, не было до него особого дела. Из одной точки в другую. Всего-то: пройти канал Лайме, вывернуть во второй кольцевой - теперь, в наступающих сумерках, уже не так запруженный лодками - и под мостом Йирха-Парха уйти на Рыночный, к северной оконечности. Вот так - каждый раз бы, а? Прямо с утра, одну за другой, несколько вот таких же ходок - и все. И дня свободна добрая половина, и в кармане уже не пусто - Мичи порой любил потешить себя приятными мыслями, и такого рода подсчеты определенно доставляли ему удовольствие - а то машешь тут, машешь веслами...

Дело же - если Мичи и вправду нарвался-таки на смотрителя - принимало оборот достаточно скверный. Монеты успели уютно устроиться в старой, изрядно потертой кожаной его сумке: делать вид, будто подобрал случайного попутчика ради доброй компании, теперь уже поздновато. Сопротивляться аресту было чревато: смотритель нипочем не стал бы работать сам по себе, в одиночку. Значит, чей-нибудь пристальный взгляд подметил его лодку еще у моста Кодо, и стража уже дожидается их у северного причала; не приди они вовремя, на воду будет спущена вся проклятая их флотилия. Что и правда им по душе, этим каспи - так это охота. Скучновато им, видите ли, в последние-то времена... Мичи еще раз мысленно протянул это свое «касссспи». Прежде чем намертво прилипнуть обидным прозвищем к городским стражникам, слово это служило именованием мелкой, глуповатой и невероятно прожорливой рыбешки - хищной, но едва ли, в силу крохотного размера, опасной. К несчастью, охотиться каспи предпочитали, сбиваясь в крупные, плотные стаи - и вот так, беря числом, представляли собой угрозу весьма существенную.