Колдунья моя - Смолл Бертрис - Страница 9
- Предыдущая
- 9/112
- Следующая
— Ребенок не продается, сэр, — ответил Френ.
— Не продается? Ты что, шутишь, торговец? — Саксонец повысил голос; вокруг него уже начинала собираться толпа. — Если девочка не продается, то зачем же ты надел на нее рабский ошейник и выставил здесь, на глазах у всех? Либо ты хочешь бесчестно нажиться на ней, либо собираешься использовать ее для какой-то безнравственной цели! Ну, отвечай же!
Лицо Френа пошло пятнами от волнения. Он бессильно шевелил губами, но не мог выговорить ни слова.
— Клянусь Блаженной Девой Марией, именно так и собирался поступить этот негодяй! — провозгласил саксонец. Обернувшись, он воззвал к любопытствующей толпе:
— Этот грязный торговец хочет отдать эту малышку, по сути, еще совсем младенца, в лапы какого-нибудь насильника! Неужели мы допустим это, друзья? Пусть кто-нибудь сходит за священником, чтобы этот мерзавец покаялся в своих греховных замыслах! Или нет, лучше приведите шерифа! Подумать только, этот подлец выставил девочку как приманку для развратников! Но я, Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда, разоблачил его! — торжественно завершил саксонец.
Столпившиеся люди увидели невинную прелесть маленькой Мэйрин, которую Дагда высоко поднял над головой, вовремя подыграв саксонцу. В толпе послышался глухой ропот, люди принялись грозить Френу кулаками. Англичане очень любили детей, понимая, что в детях заключено бессмертие рода. Но тут какой-то парень крикнул из толпы:
— А зачем тебе понадобился этот ребенок, Олдвин Этельсберн? Откуда нам знать, что твои намерения чисты? — Внимание толпы переключилось с торговца на тана.
— Эта девочка напомнила мне мою покойную дочь, — сказал Олдвин Этельсберн. — Я привезу ее домой, чтобы утешить мою скорбящую жену. В этом нет никакого преступления.
— Откуда нам знать, что ты не врешь? — раздался другой голос. Бросив взгляд на Френа, Дагда заметил, что его помощники куда-то подевались.
Саксонец горделиво приосанился.
— Я — Олдвин Этельсберн, тан короля Эдуарда! В Мерсии никто бы не усомнился в моих словах, в моих намерениях и моей отваге!
— Здесь не Мерсия! Здесь Лондон!
Толпа становилась все более агрессивной. Дагда крепче обнял девочку. Сперва ему показалось, что хитроумному саксонцу удастся склонить толпу на свою сторону, но теперь он видел, что его прием не сработал. Дагда огляделся по сторонам, вновь подумав о том, чтобы ускользнуть с Мэйрин под шумок. Конечно, ошейник доставил бы массу неприятностей: он слишком тугой, чтобы разрезать или разорвать его. Но когда они с Мэйрин окажутся в безопасности, он найдет способ разрешить эту трудность.
Внезапно он расслышал чей-то крик в толпе:
— Дорогу епископу Вульфстану!
Сердитые покупатели расступились, чтобы пропустить влиятельного и любимого в народе церковника.
— Ну, Олдвин? — строго проговорил епископ, но глаза его лукаво блеснули, что не укрылось от внимательного взгляда Дагды. Добравшись до площадки, где были выставлены рабы, он требовательно спросил:
— Что здесь происходит?
— Посмотрите на это дитя, милорд епископ. Разве она не похожа на нашу малышку Эдит, да упокоит Господь ее невинную душу! Я хочу купить эту девочку и привезти домой, к моей Иде, чтобы она перестала оплакивать нашу дочь и вернулась к жизни. Она горюет о ней без конца. Так вот, этот торговец выставил девочку для продажи, но отказывается продавать ее мне. Похоже, что он собирается использовать ребенка для каких-то гнусных целей.
Епископ бросил взгляд на Мэйрин, но не увидел в этой маленькой красавице никакого сходства с покойной дочерью Олдвина Этельсберна. Да, конечно, Эдит была примерно такого же возраста и тоже рыжеволосой, но с роскошным цветом волос этой малютки ничто не могло сравниться. Впрочем, если его друг подметил какое-то сходство и захотел спасти несчастную девочку, утешить свою супругу и пробудить в ней интерес к жизни, то намерения его вполне достойны доброго христианина.
Епископ свирепо смерил взглядом торговца, и Френ ему не понравился.
— Ты выставил девочку на рынке, а по нашим законам это значит, что ты должен продать ее, если найдется покупатель, — произнес он. — Цена за девочку столь нежного возраста — пять медных пенсов. Итак, ты обязан продать это дитя тану Эльфлиа. Как тебя зовут, торговец?
— Ф-Ф-Френ, ваша светлость.
— Френ? — Епископ на мгновение нахмурился. — Френ, — задумчиво повторил он, и в его глазах вспыхнула искра воспоминания. — Два года назад в Йорке тоже объявлялся работорговец по имени Френ, и, когда он покинул город, исчезло около дюжины женщин, включая двух дам из знатных семейств. — Голос епископа звучал мягко и вкрадчиво, но Френ расслышал в нем отчетливую угрозу. Френ понимал, что никто не смог бы убедительно связать пропажу этих женщин с торговцем рабами; но епископ Вульфстан был влиятельным человеком и мог нарушить все планы, так тщательно выстроенные Френом.
Он украдкой бросил взгляд на Мэйрин, на ее чудесные волосы, безупречные черты лица, молочно-розовую кожу. На мгновение он задумался, стоит ли бросать вызов епископу, и решил, что не стоит. Прожив столько лет и развернув такое прибыльное дело, Френ не был вспыльчивым глупцом. С глубоким вздохом сожаления он, как всегда, позволил разуму одержать верх над чувствами. Девочка, конечно, хорошенькая и могла бы принести ему немалые деньги в Византии. Однако не стоила того, чтобы пошли прахом труды всей его жизни, а именно так и могло случиться, если бы он продолжал цепляться за девчонку.
— Ежели благородный тан того желает, — громко и подобострастно заявил Френ, — то я возьму его медь, и покончим с продажей девочки.
Толпа начала таять с ропотом разочарования. Представление оказалось коротким. Торопясь поскорее отделаться от Олдвина Этельсберна и епископа Вульфстана, Френ снял с Мэйрин ошейник и произнес:
— Она ваша, благородный тан. Забирайте ее и ступайте. — Он не без горечи рассмеялся. — Вы еще не понимаете, как вам повезло. Этот великан-ирландец — ее личный охранник… Впрочем, он вам сам обо всем расскажет. Если ваши намерения относительно этой девочки честны, то вы получили в придачу превосходного воина. Но если задумали что-то нечестивое, этот великан не колеблясь убьет вас.
Олдвин Этельсберн взглянул на Дагду и проговорил:
— Пойдем.
И затем в сопровождении епископа он двинулся по улице прочь от рынка.
Удобно устроившись у Дагды на руках, Мэйрин наконец заговорила:
— Что это значит? Куда мы идем? — Она видела, что Френ за спиной ирландца пересыпает медяки из одной ладони в другую, с сожалением глядя вслед Дагде.
Дагда объяснил своей маленькой госпоже, что произошло, и Мэйрин понятливо кивнула.
— Значит, теперь я принадлежу этому саксонцу, — сказала она.
— Он — хороший человек, этот Олдвин Этельсберн. Я прочел это по его глазам, — ответил Дагда. — Он привезет тебя к своей жене. И ты будешь в полной безопасности, если она тебя полюбит. Если же она не сможет превозмочь своего горя и твое появление только огорчит ее, то я буду работать на тана, пока не возмещу его убытки. А потом мы отправимся в Ирландию и разыщем родичей твоей матери.
— Я все еще рабыня?
— У саксонцев больше нет рабов, моя маленькая госпожа. Можешь считать, что ты свободна с той минуты, когда тан уплатил Фрэну эти медяки. — Он усмехнулся. — Не думаю, что леди Бланш мечтала о такой судьбе для тебя. Во мне снова воскресает вера в то, что Господь заботится о твоей безопасности, вверяя тебя опеке этого тэна.
— А что собой представляет этот тан, Дагда? Он так же знатен, как мой отец?
Дагда на мгновение задумался.
— Да, — ответил он, — танов можно назвать знатью. Они — свободные люди и владеют крупными поместьями, а иногда и другим имуществом. Судя по богатству его одежды, правильной речи и той чудесной броши, что он носит, я подозреваю, что этот Олдвин Этельсберн — состоятельный и, возможно, образованный человек. И наверняка он пользуется влиянием, иначе бы епископ не стал помогать ему с такой готовностью.
- Предыдущая
- 9/112
- Следующая
