Слепой секундант - Плещеева Дарья - Страница 24

• Предыдущая
• 24/94
• Следующая

Андрей вертел в руках турецкий пистолет. Хорошая мысль посетила голову: раз все так нескладно, то вот лучший выход — отправиться вдогонку за Катенькой и там, за смертной гранью, молить ее о прощении. Сколь ни пали в трухлявом сарае — жирный паук в средоточии паутинных нитей останется цел и невредим. «Аноним — невредим»… Хоть вирши с горя пиши…

Нет, такое было бы отступлением. Паническим бегством. Сие — недостойно! Нужно заново собраться с силами, составить из рассыпавшихся кусочков себя прежнего. Нужно — и все тут. И продолжать начатое дело, которое ныне — одна опора в жизни. Как там сказал бедный Акиньшин? Враг спасет? Вот пусть, паскудник, и спасает! Стало быть, соберемся с силами и пойдем по незримому следу. Только мысль может удержать от страстных и отчаянных поступков. Мысль — холодная, как переночевавший в сугробе нож.

Вот ей игрушка! Машин соблазнитель прислан мусью Анонимом. Маша, искавшая спасения в обители, каким-то чудом встретила его гам, и он ее увлек за собой. Потом передал в руки незнакомке, желавшей, чтобы ее считали Александром Дементьевым. Где ловить незнакомку — одному Богу ведомо, но в голове застряли две фамилии — фамилии господ, которым она поручила увезти Машу. Столица велика, но ежели господ зовут не Иванов и Петров, то шанс отыскать имеется!

— Фофаня, — неожиданно сказал Андрей. — Садись писать. Первое — узнать на том постоялом дворе, не слыхал ли кто, куда увезли Марью Беклешову и кто таковы господа Решетников и как его? — Вяльцев. Тимоша, завтра поедешь и расспросишь Моисеева.

В комнате было уже темно, Фофаня дремал на лавке. Услышав приказ, он чуть не свалился и поспешил к печке — авось-либо жив тлеющий уголек, от коего зажечь лучину и от лучины — свечу. А можно и в оставленный огородником светец вставить, хотя тогда нужно искать корытце и заливать туда воду, чтобы обуглившиеся кусочки не на пол падали.

— Второе, — продиктовал Андрей, когда Фофаня изготовился писать. — Как-то вызнать, не появлялась ли Дуняшка у Беклешовых. А как?.. Погоди… Ее еще мог приютить граф Венецкий! Ежели у девки хватало ума броситься ему в ноги!

Андрей вспомни,! нелепый поединок между Гришей и графом. Граф по молодости лет струсил, когда на него напустилась строгая матушка с ужасными письмами в руках. Потом позволил матушке где-то себя спрятать. Все это было отвратительно. Однако чувство Венецкого к Маше казалось искренним и неподдельным — вишь, почти до венца дело довел.

— Фофаня, пиши — узнать, что деется в доме Венецких.

Еремей громко вздохнул. Питомец хочет бурной деятельностью заглушить горе и при этом теряет остатки разума. В его распоряжении уже четверо: преданный дядька — крепкий, но не всемогущий; молодой неопытный кучер, почти не знающий столицы; старик, обремененный хворобами и, кажется, утративший смелость навеки; вор, чья верность не выдержит встречи с загадочным Дедкой и его Василисой. Хорошо войско!

— Дяденька, поесть у нас ничего не найдется? — спросил Андрей. Когда все молча ужинали гречневой кашей, он едва притронулся к ложке.

— Найдется, сударик мой ненаглядный, — отвечал Еремей. — Полгоршка каши, я в печурку поставил, не должно бы остыть.

Он позволил питомцу есть прямо из горшка, на ощупь, осыпая стол и колени разваренной гречкой. Прибрать нетрудно, пусть бы только выполз из Своей тоски по невесте…

Наутро Тимошу снарядили с поручениями. Отправился он верхом, приспособив к древнему седлу, найденному на конюшне, веревочные стремена.

Сперва, разумеется, доехал до дома Беклешовых. Еремей научил его, кому задавать вопросы: бывая в этом доме вместе с питомцем, он свел знакомство с лавочником, чья москательная лавка[7] была почти напротив беклешовского жилища, а супруга лавочника, первая на всю улицу тараторка, состояла в приятельстве с беклешовской кухаркой. За двадцать копеек Тимошка узнал, что Дуняшку ищут и не могут сыскать.

С графом Венецким ему не повезло — он попросту побоялся приставать с вопросами к статным мордастым лакеям и к кучеру графини, а соседей беспокоить не решился — мало ли что…

Но третье поручение он исполнил, и даже с избытком.

— Про Решетникова Моисеев ничего не знает, кроме того, что Вяльцеву приятель, — доложил Тимошка. — Вяльцев — чиновник, не из видных, служит где-то в Гатчине, кем — кто его разберет. В столицу приезжал по личной надобности. Моисеев удивлялся — вроде у него и родня тут есть, а остановился на постоялом дворе — клопов кормить.

— «Малый двор»… — пробормотал Андрей. — Вот только великого князя со всеми его гатчинскими фрондерами нам недоставало.

— Барин добрый, уж не знаю, должен был брать ли… — смущенно сказал Тимошка.

— Что брать?

— Для вас у Моисеева сверточек оставили. Он обещался, что вам передаст. — Тимошка положил на стол нечто прямоугольное, замотанное в холстинку и перевязанное шнурком.

— Дай-ка я гляну, — вызвался Еремей, распутал шнурок и удивленно воскликнул: — Да это ж книжки! Моисеев напутал — какой дурак вздумал бы вам сейчас книжки посылать?! Тимоша, это придется свезти обратно.

— А что за книжки? — спросил Андрей, смутно припоминая разговор о философии.

— Фофаня, читай! — приказал Еремей.

Тот взял верхнюю книжку и уставился на обложку с недоумением.

— Что, разучился? — прикрикнул на него Еремей.

— Тут же по-французски!

— А буквы вроде русских, — заметил Тимошка. — Вот «рцы», вот «мыслете»… — Оказалось, он как-то выучил с дюжину букв, даже не зная, на что их употребить.

Общими усилиями Фофаня с Тимошкой произнесли нечто вроде колдовского заклинания, так что Андрей не сразу перевел странные звукосочетания в слова русской речи.

— Маркиз д’Аржан? — сам себя спросил он. — «Философия здравого смысла»?

Прочие книги оказались творениями Вольтера, аббата Мерсье и «Прогулками одинокого мечтателя» Жан-Жака Руссо, все — на французском языке. Еремей перетряс их — никакой записочки не выскочило.

Но Андрей и без того понял, кто прислал книги. Он треснул кулаком по столу. Присылать французские книжки слепому человеку — мерзко и гадко! Это — издевка в чистом виде. Посылать слепому книги — значит, намекать, что он бессилен! Что у него под носом можно его дурачить! Маша Беклешова сидела в углу, в двух шагах от него, и нетрудно представить, как потом забавлялись те, что увезли ее!

— В печку, — приказал Андрей. — И не вздумай меня обманывать! В печку!

«Все сразу, — думал Андрей. — Все сразу! И ужасное известие о Катенькиной гибели, и эта издевка. Словно бы кто-то с небес говорит: капитан Соломин, хватит валять дурака, у тебя уже достаточно в руках ниточек из паскудного клубочка, действуй же!»

— Афанасий, — сказал он, — мне нужно троих или лучше четверых гостинодворских молодцов нанять. Из тех, что тебя от Дедки прятали. Можешь с ними уговориться?

— Боязно мне туда ехать, — признался Афанасий. — Ну, как Дедкины подручные изловят меня на улице?

— С тобой будут Еремей и Тимоша. А я останусь тут, Фофаню за ворот держать…

Полночи Андрей продумывал все подробности своего плана. Мусью Аноним пользуется услугами не только Дедки и Василисы. У него явно повсюду осведомители и помощники. Из них иные могут даже не знать его в лицо. Но не сидит же он взаперти, являя свой лик только брадобрею, не сношается же с миром записочками! У него наверняка есть приближенные особы, и эти особы — люди, принятые в приличном обществе.

Вот одну такую особу и надобно заполучить. А когда сия особа выложит все, что знает… тогда, пожалуй, можно ехать в Тверь или в Новгород — в зависимости от того, где на тот час окажется тверской и новгородский наместник Николай Петрович Архаров. Этот человек в бытность свою московским обер-полицмейстером прославился решительностью и сообразительностью. Ворье и налетчики московские от одного его имени трепетали — хотя ходили слухи, что кое-кого из них он прикармливал ради сведений.

• Предыдущая
• 24/94
• Следующая