Слепой секундант - Плещеева Дарья - Страница 38

• Предыдущая
• 38/94
• Следующая

— Я знаю, я знаю! — тихонько воззвал Фофаня.

— Кыш, — Еремей показал ему кулачище.

Валер прочитал небольшую, но емкую лекцию о силах, заинтересованных в государственном перевороте, он оказался из тех, кого хлебом не корми — а дай разгадать новую тайну Мадридского двора. Фофаня все порывался вставить слово, но Еремей не давал. Заговорить вору удалось, когда Андрей прямо обвинил Валера в трусости, а Валер Андрея — в безумии, и повисла тишина.

— Да, ваши милости! Дайте слово молвить! — увернувшись от Еремеевой руки, Фофаня рухнул на колени перед Андреем, и тот догадался о порыве Фофаниной души по стуку коленок.

— Чего тебе? — спросил Андрей.

— Про Клушина! Никакой он не купец!

— А ты почем знаешь? Ты что, знаком с Клушиными? Или в купеческих гильдиях свой человек?

— Тот, кто горемык данью обложил, — никак не купец…

— А кто ж, по-твоему?

— А из Дедкиных молодцов. Он тут прячется, вот как бог свят, прячется!

— От кого?

— Да от Дедки же!

— Как ты до этого додумался? — спросил недовольный Валер. Хотя Фофанины рассуждения могли помирить его с Андреем, однако обидно было отказываться от целой хитроумной теории аглицкого заговора.

— А то я не знаю, как оно бывает… Мало ли купчишек эти мазурики данью облагают? Плати, мол, а не то лавку с товаром подожжем! Кто нравом покруче — тех не трогают, потому как можно на большую беду нарваться. Тот, кто смолоду сам с обозами по Муромской дорожке ездил, — тому черт не брат, придумает, как отбиться. А бывает, которые платят да еще радуются — дешево, мол, откупился. А денежки — что? Денежки они себе вернут — вон Тимоше мерзлый овес продадут, и с прибылью…

— Ты что за чушь мелешь? — напустился на него Еремей.

— Не чушь, Еремей Павлович, сейчас же все поймешь! Я прибился как-то к клевому мазу, нас у него таких было полдюжины, ему как раз купчишки дань платили, а я, стало быть, ходил, собирал и приносил. И вот он на меня озлился, прогнал, а я полтину всего утаил… Из-за полтины верного человека гнать — не по-божески! И вот тут Господь меня надоумил. Когда настала пора вдругорядь за данью идти, я, не дожидаясь, пока он Прошку-Барсука пошлет, сам всех обежал, бабки собрал — да и был таков! Но я покаялся! Я с тех бабок пять Рублев на церковь дал!

— Вот, баринок мой любезный, кого мы приютили, — горестно сказал Еремей.

— Так ты к тому клонишь, что купец Клушин ту же штуку проделал? — спросил Валер.

— Да не купец он и не Клушин! А кому-то дал в лапу, его в богадельню и пустили. Он тут и засел, и тем, с кого дань сбирал, велел сюда нести. А хозяин его догадался. Может, Дедка тот хозяин и есть. Так он, с Дедкой разругавшись, и решил, вроде как ребятишки строят весной на ручейках запруду и воду в иное место отводят… Ну, как я!.. Месяц ему несли, другой несли. А потом его, раба Божия, и выследили.

Андрей задумался. Фофанина история была более логична, чем политические рассуждения Валера. Собственно, истина Андрею сейчас и не требовалась. Он хотел внятного объяснения суеты вокруг богадельни — Фофаня это объяснение дал.

— Если принять разъяснение нашего Фофани, то концы с концами хорошо сходятся, — рассудил Андрей. — Кроме того, что мазурик обезножел. Ну так это и изобразить нетрудно. А его Дедкины люди, статочно, выследили, и он про то узнал. Вот почему двери на запоре…

— Но коли так — люди этого господина Дедки еще тут появятся и не угомонятся, пока своего изменника не изловят и деньги не вернут, — добавил Валер. — Можем ли мы их тут выследить?

Еремей едва за голову не схватился — Андрей мог с восторгом согласиться на это.

— Нет, — неожиданно сказал Андрей. — Мы потратим время, но ничего не узнаем. Ведь эти люди уже не найдут шкатулы с деньгами — а значит, и не понесут ее сразу своему хозяину. Дивизии соглядатаев, чтобы бродить за ними несколько дней, у нас нет. Итак, что получается? Жизнь Клушина в опасности. К нему придут еще раз и придумают, как прорваться в богадельню. Можем ли мы его отвезти в безопасное место?

— Сегодня уж точно не можем, — сказал Валер.

— Значит, такова его горестная судьба. Деньги — наши, — жестко произнес Андрей. — А коли кому охота причитать над судьбой мазурика — милости прошу, только от меня подальше. То, что деньги попали к нам, — перст Божий. Так?

— Так! — согласился Валер. — Часть из них — коростелевские. Хорошо бы вернуть.

— Не сейчас, малость погодя. Когда мы доберемся до господина Анонима и обезвредим его. Фофаня! Тебе с добычи причитается, подставляй руку, — Андрей нашарил несколько тяжелых монет с профилем государыни и опустил в Фофанину горсть.

— Да Господи! Да я! — заголосил Фофаня привычным способом, являя неземной восторг и безграничную преданность.

— Помолчи, сделай милость.

— Баринок мой разлюбезный, — подал голос Еремей. — Все у тебя выходит складно, да только одна неурядица. Наш ворюга теперь знает, что в доме будет храниться куча золота. Тут и блаженный Феофан не поможет.

— Что ты, дяденька, предлагаешь?

— Гнать в шею, — твердо заявил Еремей. — Он довольно получил, чтобы полгода прожить без хлопот. До города довезем — а там вольному воля, ходячему путь.

— Что скажешь, Фофаня? — спросил Андрей.

Фофаня молчал.

— Ну что же, это, по крайней мере, честно, — заметил Валер.

— Честно… — согласился Андрей.

Он ожидал воплей, призывания имени Божия всуе, ползания на коленках. Но вор молчал, тем самым говоря: люди добрые, я за себя не поручусь. И Андрей прекрасно понимал: семь фунтов золота в его собственной душе произвели сущий государственный переворот, что же говорить о маленьком воришке, который никаких благородных идей отродясь не вынашивал, кроме как — совершив кражу, сбегать в церковь и постучать лбом в пол перед образами, замаливая грехи? Возможно, это молчание на деле было первым честным деянием, которое произвела Фофанина душа — и сама растерялась.

Андрей мысленно задал Богу вопрос: ведь не только для содействия розыску была послана шкатула с деньгами, еще что-то имелось в виду? Мгновенного ответа он не получил — если не считать ответом решение оставить Фофаню при себе.

— Сделаем так, господин Валер, — сказал Андрей. — Пока что вы заберете эти деньги с собой, мы вас до дому довезем. Фофаню же я никуда не отпускаю. Пусть будет с нами и учится жить честно.

Андрей услышал шарканье коленок по полу и шорох портов, осторожное прикосновение Фофаниных пальцев к ладони и влажных губ — к тыльной стороне руки.

— Будет тебе, я не прелестница. Сейчас нужно отсюда убираться поскорее, да огородами. А завтра же ехать в Гатчину. Отыщем Машу — статочно, многое узнаем про маркиза де Пурсоньяка.

— Я возьму с собой Фофаню, он пронырливый.

— Еремей Павлович, поедешь и ты. Фофаня-то пронырливый, а ты благоразумный, и кулак у тебя с пушечное ядро.

На том и порешили.

На следующий день Андрей остался с Афанасием, прочие отбыли. Афанасий получил приказание — говорить о чем угодно, лишь бы звучал человеческий голос. Одновременно он лепил глиняные пули. Потом они вдвоем пошли стрелять в сарай. А потом Афанасий достал из печи упревшую гречневую кашу и помог Андрею поесть.

Видно, мороз был крепче вчерашнего, а сарай без крыши от него никак не спасал. С мороза и с горячей каши обоих потянуло в сон. Сколько-то Андрей пролежал на лавке, сперва заснул, потом раза два просыпался и пытался заснуть по-настоящему, но не выходило.

Наконец он сел. Темнота была непроглядная — без сероватого пятна, каким являлось Андрею днем окошко. Кой час — он, понятное дело, не знал, часы уехали с дядькой. Афанасий спал на лавке под тулупом. На зов не откликнулся. Ежели спит да пятна нет — выходит, ночь. Андрей нашел на столе приготовленную Еремеем кружку с брусничной водой, тарелку с едой на ужин — подсохшими капустными пирогами и мелкими снетками, что хорошо грызть в раздумьях.

Его охватило беспокойство. Он стал заново продумывать все, что было связано с Машей.

• Предыдущая
• 38/94
• Следующая