Слепой секундант - Плещеева Дарья - Страница 55
- Предыдущая
- 55/94
- Следующая
— В этом самом доме можно комнату снять, хотя комната — с репутацией.
— Как это?
— В ней человека зарезали. Хозяин уж чуть ли не приплатить готов, лишь бы в комнате жили.
— Одна комната?
— С прихожей, где слуги могут спать.
— Конюшня есть?
— В соседнем дворе, можно сговориться. Я-то извозчика помесячно нанимаю, очень выгодно.
Андрея повели к домоправителю, который жил тут же, и два часа спустя Соломин вселился в новое жилище. Еремей был послан за необходимым к чаю провиантом — сухарями, сахаром, заваркой, а готовить чай решили в сбитеннике, который выдал домоправитель.
— Сударик мой разлюбезный, знаешь ли, на кого я у самых ворот напоролся? — спросил Еремей, внося мешок с покупками.
— Я не гадалка, говори прямо.
— На Селифашку.
— Он видел тебя?
— Вроде нет.
Дальнейшая беседа происходила в воображении дядьки и питомца, вслух они не сказали ни слова.
— Это может быть случайностью, — безмолвно говорил дядьке Андрей. — Откуда Селифашке знать, что я тут поселился? Я и сам не знал сего еще два часа назад. Кому-то после Катенькиной смерти досталась ее дворня; статочно, и Селифашка получил нового хозяина. Может, и вовсе живет в трех шагах от меня.
— Случайность-то случайность, — безмолвно отвечал дядька Андрею. — Да ведь он устроил угар. А какой-то отменный стрелок про этот угар знал… Какого черта Селифашка вокруг нашего нового жилья крутится? Съехать бы ну хоть в трактир… И как же теперь растолковать Тимошке с Фофаней про этого Селифашку? Какие ж у него, подлеца, приметы? Да ведь никаких!.. — ведя эту беззвучную беседу, Еремей добывал из печки угольки, чтобы положить их в трубу сбитенника. Он даже умудрился приказать Фофане, чтобы тот поднялся к домоправителю с кувшином, принес кипятка.
Когда дверь за Фофаней захлопнулась, Андрей заговорил:
— Я должен написать Венецкому.
— Господина Валера попросить?
— Не хочу его пугать. Ежели злодеи тут крутятся, то не меня они выследили, а его.
— Долгонько же шли по следу.
Еремей мог бы многое сказать по этому поводу. Прежде всего — не следовало уносить с собой шкатулу с деньгами. Те, кому деньги предназначались, явно провели свое следствие, строго допросили богадельного сторожа Федора, а Федор выдал подлинное имя Валера.
— Как же быть?
Положение и впрямь было аховое. Если сообщить Венецкому, молодой граф поспешит на помощь — дворни его никто не лишал, и двух-трех человек граф может прислать. Но как исхитриться оставить для него записочку в модной лавке мадам Бонно? Кто бы ни отправился туда с этой записочкой — за ним будут следить. И хуже того — о записочке не должен знать Фофаня. Молодцы на службе Дедки найдут способ развязать ему язык — достаточно заехать кулаком в ухо. Андрей должен был продиктовать записку надежному человеку. Надежным казался Граве. Но Граве сам — жертва вымогателей. Ежели поехать к нему или послать Тимошку, то и за ним станут следить.
— Я сам поеду к этой мадамке, — решил Андрей. — Ей же и продиктую записку к Венецкому. А для приличия накуплю всякой модной дряни.
— И наведешь злодеев на Венецкого, — сказал Еремей. — Почем ты знаешь, сколько человек отрядили следить за господином Валером? Да и за тобой, поди, уже не первый день присматривают. Помнишь — кто-то к нашему домишке подкрадывался, да Шайтан спугнул? И меня сукины дети знают, и Тимошку — помнишь, как мы у них Фофаню отбили? Не до того было, чтобы рожу рукавицей прикрывать…
— У Дедки с Василисой — Сенной рынок, а у нас — Гостиный двор…
— И туда сейчас нельзя — для чего наводить мазуриков на Анисима с молодцами? Гостинодворцы нам еще пригодятся.
— Но как-то же надо послать записку Венецкому! — Андрей уж начинал злиться.
— Кабы за нами один подлец Селифашка следил — я бы его живо скрутил да на съезжую. Помяни мое слово, он — беглый, и наследники госпожи Кузьминой уж, поди, его ищут и в «Ведомостях» о нем объявление дали.
— До съезжей ты бы его не довел!
— Отчего ж?
— А оттого, что я удавил бы его прежде вот этими руками!
Еремей жестоко раскаялся в том, что некстати помянул Катеньку. Возбужденный питомец и впрямь сам бы покончил с истопником, который предал хозяйку, терпевшую все его дурачества.
Несколько минут оба молчали.
— Где Тимошка? — спросил Андрей.
— Я чай, в конюшне, коней обихаживает. Золото, а не кучер, — честно сказал Еремей. — Вот когда вся эта заваруха кончится — женить его надобно. Чтоб по срамным девкам не избегался да чтоб какой старой перечнице в когти не попался.
— Приведи его, дяденька.
— Я сбегать могу, — предложил Фофаня, вошедший с кувшином кипятка.
— Никуда ты не побежишь! Сам схожу! — рявкнул Еремей. — Карауль теперь этого ворюгу, чтобы Дедкины молодчики ему допрос с пристрастием не устроили… — проворчал он.
Пока Еремей ходил за Тимошкой, Фофаня заваривал чай. Андрей вместо чая потребовал письменный прибор. Фофаня выставил его на стол, а сам присел с краю, изготовившись писать.
— Нет, твои услуги не надобны, — сказал Андрей. — Можешь отдыхать. И ты, Еремей Павлович, с ним вместе.
Для отдыха имелись взятые с собой войлочные тюфяки, которые предполагалось стелить на пол.
Оставшись наконец с Тимошкой, Андрей спросил:
— Ты какие буквы уже знаешь?
Тимошка перечислил с десяток.
— Садись, пиши.
— Я по-письменному не умею.
— Рисуй печатные. В любом порядке. Вообрази, что это у тебя солдаты на плацу, и ставь их в строй. Одна буква — за командира, две — за капралов…
Тимошка расхохотался. Солдат на плацу он в Курске видывал, но большого смысла в их занятии не находил. Делая Андрею вопросы и получая ответы, он старательно портил бумагу, вскрикивая и охая от каждой кляксы. Андрей руководил им, обучая правильно набирать чернил в перо и стряхивать лишнее, растолковывая про линии с нажимом и волосяные линии. Результата он не видел, но по Тимошкиному сопению и бормотанию понимал, что дело вроде пошло на лад. Потом Андрей кликнул дядьку.
— Господи Иисусе, ты в шесть лет так бумагу марал! — изумился дядька.
— Выбери лист почище, где буквы ровно стоят.
— Да на что тебе, сударик? Там же околесица сущая!
— Нам как раз околесица нужна. Складывай лист, как положено, вдоль и потом поперек. И склей для него конверт… — Андрей задумался.
Нужно было найти подходящее место — место, куда люди бы входили и выходили запросто. Место, где зимним днем царит полумрак… Полумрак… Вот уж чего вспоминать не следовало!
Церковь в честь Владимирской иконы Богоматери испокон веку звали просто Владимирской — а веку того набралось более сорока лет. Сперва, как многие столичные храмы, была она деревянной — по воле покойной государыни Елизаветы Петровны архитекторы скопировали, как могли, пятиглавый московский Успенский собор. Потом решили вместо деревянного храма ставить каменный. Строился он долго, а завершили строительство и окончательно освятили церковь 9 апреля 1783 года. Почему Андрей так запомнил день? Это было Вербное воскресенье…
Катенька, которую он тогда еще почтительно называл госпожой Кузьминой, пожелала непременно посетить службу — по столице уже прошли слухи о дивной красоте иконостасе, да и митрополит не каждый день там служил. Они сговорились и приехали в церковь вместе. Андрей служил еще в гвардии, надел новый светло-синий измайловский мундир, который был ему очень к лицу. Увидев Катеньку у входа в храм, он понял — судьба! Ее пышная юбка была того же светло-синего цвета. Только поэтому он отважился, когда входили в церковь, взять Катеньку за руку и пожать пальцы. И потом, в самой церкви, стоя справа, на мужской стороне, он ощущал присутствие любимой, помнил рукопожатие. Андрей усилием воли пытался ускорить службу, поторопить священников. Нетерпение души, и полумрак, и ладанный дым, и слаженные голоса хора, почти ангельские, — все сплавилось воедино.
Это первое, что пришло Андрею в голову, когда он придумал, что Тимошкино творчество следует оставить в церкви, заткнув за какой-либо образ, и пусть неприятель его оттуда забирает, на место Тимошкиных каракуль подставляет иные буквы и ищет в нем потаенных смыслов. Это даст возможность доехать до лавки мадам Бонно и продиктовать ей краткую записку для Венецкого.
- Предыдущая
- 55/94
- Следующая
