Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 68

• Предыдущая
• 68/104
• Следующая

— А почему не может эта женщина пожить здесь? — всхлипнула Зейнаб.

И Хасдай-ибн-Шапрут принялся терпеливо растолковывать:

— Потому, госпожа, что причина вашего с Омой недомогания пока не выяснена, а ведь нянька может тоже занемочь. Покуда дело не прояснится, ребенка необходимо надежно защитить.

— Да, да! — тотчас же согласилась Зейнаб и повернулась к калифу:

— О, дорогой мой господин, не допусти, чтобы что-нибудь дурное приключилось с нашим ребенком! Ведь она для меня все — и, если ее не станет, я умру!

— Хасдай разгадает эту шараду, — пообещал любимой калиф, заключая ее с нежностью в объятия, отчего Зейнаб разрыдалась еще безутешней.

…Да, вне сомнений, это был яд. Всего через каких-нибудь два дня девочка была абсолютно здорова, а вот мать ее и Ома расхворались еще пуще…Как же умудрялся злоумышленник отравлять госпожу и Ому, и при этом не причинять зла Надже и Аиде? Медик размышлял об этом непрестанно. Все их одежды переменили на новые — но все оставалось по-прежнему. Хасдай тщательно обследовал пищу, приготовляемую Аидой, — но ничего не обнаружил. К тому же все ели одно и то же… В чем же дело? В чем? Что же такое делают лишь Зейнаб и Ома в отличие от остальных? И у Хасдая вдруг словно спала с глаз пелена…

Они вместе купались ежедневно в бане! Дважды в день, в личной бане при апартаментах Зейнаб! Хасдай тотчас же приказал принести пробу воды из фонтана и бассейна. Он сразу же запретил Зейнаб и служанке входить в баню, по крайней мере до тех пор, пока не удостоверится. И вскоре обнаружилось, что врач не ошибся. Вся вода была отравлена! Яд проникал в организм через поры кожи и медленно убивал обеих юных женщин… Лекарь возблагодарил Бога за то, что успел вовремя, и тотчас же прибег к териаке.

Обо всем тотчас же донесли калифу, и тот понял наконец, кто покушался на жизнь Зейнаб теперь и, возможно, в первый раз. В гареме было лишь одно лицо, располагающее достаточной властью, чтобы совершить такое. Калиф раскинул сети — и пташка тотчас же попалась…

— Я приказал схватить рабыню, которая подливала очередную порцию яда в резервуар с водой, — рассказывал он Хасдаю-ибн-Шапруту. — Двое моих самых верных стражников притаились в засаде и застали ее на месте преступления. Не понадобилось долго уговаривать ее признаться, кто за всем этим стоит. Госпожа Захра… Преступную рабу тотчас удавили.

— Что ты предпримешь, мой господин? — спросил Хасдай.

В тяжелом вздохе калифа ясно слышалась глубочайшая сердечная боль…

— Не в моей власти защитить Зейнаб от Захры, мой Хасдай. Ведь это значило бы публично низложить Захру. Она мать моего наследника, и, разведись я с нею, я вбил бы клин либо между Хакамом и его матерью, либо между сыном и собою самим… На это я решиться не могу. Много лет тому назад я решил, что калифом после моей смерти станет Хакам. А то, что я ни разу не поколебался в своем решении, стяжало мне уважение и любовь его братьев и дядьев… Нет никаких сомнений, никаких колебаний — и никогда не было. Хакам — мой наследник. Если бы я опозорил его мать, все тотчас решили бы, что это лишь первый шаг в низложении Хакама. И никакие мои слова не смогли бы их переубедить. Вокруг прочих моих сыновей возникли бы группировки придворных. Четверо уже взрослые — и их запросто можно толкнуть на заговор… Ведь власть опьяняет сильнее всего на свете, Хасдай. Золото, прелестные женщины, победа и слава в бою — все это меркнет перед блеском власти. Мой отец был умерщвлен собственным братом, который так и не смирился с решением моего деда о наследовании… Я своего отца даже не помню, но дед мой из всех прочих его сыновей выбрал именно меня и растил до тех пор, покуда руки мои не стали достаточно сильными, чтобы принять бразды правления Аль-Андалус. Я правлю страной вот уже более тридцати лет, и все это время в стране царил мир. А мир — это процветание. Теперь Аль-Андалус наиболее сильная и процветающая держава в целом свете! И так будет, друг мой, ибо я не допущу раздоров, могущих все загубить! К несчастью, я не могу предотвратить войны в собственном гареме без того, чтобы это не стало достоянием гласности. Уже дважды Захра покушалась на жизнь моей возлюбленной Зейнаб. Дабы предотвратить дальнейшие попытки, я должен либо избавиться от Захры, либо отослать Зейнаб и дитя прочь отсюда, чтобы сберечь жизни обеих. Иного выбора у меня нет…

— Ты даруешь ей тогда свободу, мой господин? — спросил лекарь. Он в любой ситуации оставался медиком, ему весьма не нравился вид Абд-аль-Рахмана. Калиф был бледен, а кожа его лоснилась от пота. Он был невероятно взволнован.

— Я не могу подарить ей свободу, Хасдай. Несмотря даже на то, что законы ислама дают женщине право на владение собственностью. Но без защиты мужчины она беспомощна и ежечасно подвергается опасности. Нет, Хасдай, я не освобожу Зейнаб… Я отдаю ее тебе. У тебя нет жены, которая бы этому воспротивилась, а я к тому же буду очень щедр. У нее будет собственный домик в окрестностях Кордовы на берегу реки, свой штат слуг и немалый доход из казны, который позволит безбедно существовать ей и ребенку. Но с этой минуты она принадлежит тебе, Хасдайибн-Шапрут.

Лекарь опешил. Он даже подумал было, что ослышался.

— Конечно, вы станете наезжать к ней… — нерешительно спросил он.

Абд-аль-Рахман отрицательно покачал головой:

— С той самой секунды, как она покинет Мадинат-аль-Захра, я не увижу ее более… Она не будет больше моей.

У Хасдая от напряжения мешались мысли:

— А что.., что маленькая принцесса? Лицо калифа исказила судорога боли:

— Конечно, время от времени я буду видеться с дочерью… — Абд-аль-Рахман вдруг пошатнулся.

— Сядьте, мой господин! — врач завладел запястьем калифа и принялся считать пульс. Он был учащенным и прерывистым. Порывшись в кармане, лекарь извлек оттуда маленькую пилюлю:

— Положи под язык, мой господин.

Это облегчит боль в груди.

Абд-аль-Рахман даже не поинтересовался, откуда Хасдай-ибн-Шапрут узнал об этой боли, разрывающей ему грудь. Молча он взял пилюлю. Когда боль немного отпустила, он прошептал:

— Как скажу я ей об атом, Хасдай? Как скажу я этой девушке, которую люблю всем сердцем, что мы не увидимся больше? — Глаза владыки были влажны.

— Тогда надобно увезти ее отсюда нынче же вечером, — тихо сказал врач. — Мы ничего ей не скажем, кроме, пожалуй, того, что это делается ради ее безопасности. Через несколько дней, когда они с Омой вполне оправятся, ты приедешь и скажешь ей все, но не сегодня. Тебе необходимо восстановить силы…

Калиф медленно кивнул:

— Никто не должен знать о ее местонахождении, Хасдай. Для Захры достаточно будет того, что она исчезла. С Женой я поговорю сам. Ты будешь добр с Зейнаб?

— Мой господин, я буду всячески почитать ее…

— Воля твоя — можешь почитать ее, но ты должен ее еще и полюбить! — сказал Абд-аль-Рахман. — Ей необходима любовь, а она взамен подарит тебе неземное блаженство, друг мой.

К изумлению калифа, Хасдай-ибн-Шапрут мучительно покраснел.

— Мой господин! — сказал он. — Я крайне неопытен в делах сердечных. Всю свою сознательную жизнь я занимался наукой, стараясь принести пользу стране моей… Со дня на день ожидаются посланные из Византии. Они привезут мне для перевода трактат «Де Материа Медика» — и вскоре можно будет открыть медицинский университет в Кордове. У меня вряд ли останется время на что-то постороннее… Я буду очень занят работой с переводчиками-греками. Вот почему я так и не женился, чем по сей день привожу в отчаяние отца.

Слова лекаря позабавили калифа: он понял, что, когда первый порыв печали минует, Зейнаб вскоре опять захочется любви, а шансы у Хасдая-ибн-Шапрута устоять против ее волшебных чар весьма невелики…

— Я уверен, ты сделаешь для Зейнаб все. — Абд-аль-Рахман думал про себя, что она сделает для Хасдая куда большее… — Я отдам распоряжение, чтобы ее со всем скарбом нынче же перевезли. Потом я навещу госпожу Захру. А ты будешь сопровождать Зейнаб, друг мой.

Врач низко склонился. Цвет лица его пациента теперь нравился ему куда больше.

• Предыдущая
• 68/104
• Следующая