Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 85
- Предыдущая
- 85/104
- Следующая
Али Хассан вошел в шатер Зейнаб утром третьего дня.
— Нынче вечером, — он широко ухмыльнулся, — ты, наконец, будешь моей!
— К величайшему сожалению, нет, — вежливо ответствовала Зейнаб. — Мой лунный календарь подвел нас обоих — я нечиста…
Лицо Али Хассана почернело от ярости.
— Ты лжешь! — рявкнул он.
— Инига, я лгу? — спросила Зейнаб подругу.
— Нет, мой господин, она не лжет, — пробормотала Инига. Невзирая на все уверения Зейнаб, она до дрожи боялась Али Хассана.
— Значит, ты тоже лжешь! — с угрозой в голосе рявкнул он, нависая над нею. Инига съежилась и побледнела.
— Н-н-нет, мой господин! О-о-о, нет! — зарыдала она, трясясь всем телом. — Это правда!
— Инига, принеси-ка мне чего-нибудь поесть, — попросила Зейнаб. Инига, благодарно взглянув на Зейнаб, выскользнула из шатра.
— Она слишком запугана, чтобы лгать, Али Хассан, — сказала ему Зейнаб. — Разве ты сам не видишь? Всякий раз, как ты взглядываешь на нее, она чуть ли не лишается чувств, маленькая трусиха. — Зейнаб рассмеялась. — Очень сожалею, что пришлось так тебя разочаровать, но женскую природу не переменишь: у нее свои законы… — Она стояла теперь прямо перед ним. Обвив руками его шею, она нежно прикусила ему нижнюю губу:
— Неужели ты думаешь, что одним только мужчинам приятно совокупление? Ах, Али Хассан, да я горю желанием вобрать в себя без остатка эту твою грандиозную корабельную мачту! — Она лениво улыбалась, глядя ему в глаза, а ее пышный бюст упирался прямо ему в грудь. — Ну еще недельку — не больше, — пообещала она, ослабила объятие и отступила. — Нам будет даже лучше после столь долгого и томительного ожидания…
Он застонал, словно ему причинили острую боль — да так оно на самом деле и было. Он снова привлек ее к себе:
— Я весь горю, Зейнаб… — и, завладев ее руками, властно прижал их к своему каменному члену.
— 0 — о-о-о-ох! — протянула она, зная, какой реакции он ожидает. — Он про-о-о-сто огромен! Ах, Али Хассан! Клянусь, теперь он даже больше, чем когда я впервые увидела его! — Пальчики Зейнаб обвили его мужское естество и нежно сжали.
— Семь дней?! — простонал он. — И не раньше? ..Он не мог поверить, что прикосновение женской ручки способно на такое. Да что там, одна мысль о ней заставляла его член окаменеть и воспламениться. А ручка Зейнаб… Он почувствовал, что вот-вот семя его изольется…
Она вздохнула — во вздохе этом слышалось уместное в данный момент искусно разыгранное разочарование — и разжала пальчики:
— Раньше, боюсь, не получится, Али Хассан… Я глубоко сожалею и сама, но что могу поделать?
Он выпустил ее из объятий.
— Я уезжаю… — заявил он. — Не хочу, да и не могу видеть тебя, покуда не наступит благоприятное время. Если я останусь, то просто сойду с ума от желания, прекрасная моя Зейнаб! — И, резко развернувшись, он вышел из шатра. А спустя несколько минут она услыхала цокот копыт — Али Хассан и его отряд уезжали из лагеря.
Зейнаб улыбнулась, весьма довольная собою. Ее женская природа и впрямь была к ней милостива… А уж через неделю-то Карим и Хасдай наверняка их отыщут! Она и теперь удивлялась, что их так долго нет. Что бы там ни возомнила Инига, но Зейнаб уверена была: эти двое не бросят в беде Рабыню Страсти.
Воротилась Инига, сгибаясь под тяжестью подноса с едой.
— Они ускакали. В лагере только старики, женщины и дети. А почему они так спешно уехали?
— Али Хассан сомневается, что сможет совладать с собою, оставаясь целую неделю вблизи от меня… — захохотала Зейнаб.
— Какая ты храбрая! — сказала с завистью Инига. — Жалею, что мне недостало смелости, когда меня похищали из Алькасабы Малики, но я и вправду оцепенела тогда…
— Ты сделала то.., то, что сделала, только потому, что думала, будто защищаешь маленького своего сына, — отвечала Зейнаб. — Ты во сто крат храбрее меня, Инига. Ты принесла себя в жертву ради ребенка. Я же просто играю с Али Хассаном, вожу его за нос, покуда не придут твой брат и Нази… — Сакалибы калифа — отменные воины. Не понимаю, правда, почему им пока не удается разыскать лагерь… Наверняка разведчики их рыщут повсюду в горах. Их внимание давным-давно должны были привлечь огни ночных костров.
— В лагере не жгут костров… — медленно вымолвила Инига, удивляясь, как это до сих пор не приходило ей в голову.
— Что?! — Зейнаб была потрясена. И тут до нее дошло, что она практически все время провела внутри шатра. Она успела лишь составить весьма смутное представление о местоположении лагеря…
— Али Хассан понимает, что ночные костры могут заметить лазутчики неприятеля. Внутри каждого шатра есть такая же жаровня, как у нас. А один из шатров оборудован под походную кухню — там готовят еду на всех, тоже на жаровнях. Есть, правда, один костер в глубокой яме, но его жгут редко и только по ночам: ведь струйка дыма днем была бы заметна издалека. Шатры все сплошь черного цвета — такие же, как и скалы в этом каньоне. Они теряются между валунами, сливаются с ними. Нас почти невозможно заметить, Зейнаб…
— Тогда мы должны устроить пожар, — резонно заметила практичная Зейнаб.
— Да они же убьют тебя! — воскликнула перепуганная Инига.
— Да эти недоумки и не поймут, что и как загорелось, если мы будем действовать умно! — у Зейнаб в голове уже строились планы. — Нечего и думать делать это до возвращения Али Хассана — это неразумно. Наша с тобою задача — помочь Нази схватить этого злодея, чтобы он понес суровое наказание за убийство твоих родных. Пожар случится именно той ночью, когда он впервые будет обладать Рабыней Страсти. Пока я буду развлекать и услаждать нашего приятеля, ты проберешься в лагерь с горшком пылающих угольев и втихомолку подожжешь несколько шатров — сколько успеешь. Ткань загорится за считанные минуты… Но ты за это время должна успеть вернуться в мой шатер. Кто станет тебя подозревать? Али Хассан, да и прочие уверены, что ты совершенно запугана и в полной их власти. Только действуй осторожно — ив темноте никто не увидит тебя, маленькая Инига! А когда поднимется тревога и Али Хассан выскочит наружу, то увидит, что в лагере царит полнейшее смятение. А я тем временем подожгу его шатер изнутри. Как? Да просто-напросто опрокину жаровню, что подле его постели. Потом сама выскочу с криком: «Горим!» Он подумает, что на лагерь совершено нападение. Пламя наверняка увидит Нази и его сакалибы, если Аллах нам поможет и пошлет ветер, который раздует огонь, то пожар невозможно будет быстро потушить, а за это время нас уж безусловно заметят.
— Не знаю, смогу ли я помочь тебе, Зейнаб… — честно сказала Инига.
— Ты должна помочь мне, — откликнулась Зейнаб. — Мне больше не на кого положиться. С заходом солнца все прячутся по своим шатрам. Здесь не дружат семьями, не ходят в гости — звуки ведь могут привлечь в ночи внимание вражеских лазутчиков. Ты будешь в полнейшей безопасности, обещаю тебе! А той ночью — в особенности. Ведь Али Хассан потребует от своих людей полнейшей тишины, чтобы страстные крики, которые, как он думает, будут рваться из моей груди, доносились бы в каждый шатер, возбуждая зависть. Наверняка и теперь он похваляется перед солдатами своей удалью и в красках описывает, как я стану выть и стонать от восторга…
— Но я так боюсь… — всхлипывала Инига, сжавшись в комочек, дабы усмирить дрожь.
— Пока Али Хассана нет, давай-ка ночью сходим на разведку в лагерь вместе, — предложила Зейнаб, не желая потворствовать страхам подруги. — Так ты пообвыкнешь — и потом тебе будет проще справиться со своей задачей. Вот увидишь, что тебе совершенно нечего страшиться, Инига. Моя миссия куда опаснее — и отвратительнее, поверь… Ведь я должна буду ублажать эту свинью, этого бандита, чтобы дать тебе необходимое время. А я ведь должна еще и убедить его в том, что страстно его желаю, что пылаю ответным огнем… Разве ты предпочла бы это, будь у тебя право выбирать?
— О нет! — призналась Инига. — Никогда!
О-о-о, Зейнаб, мне так страшно за тебя! Он — жестокое чудовище, а когда совокупляется с женщиной, то просто ужасен! К тому же его мужское естество.., оно невероятно огромно! У Ахмеда все было совсем не таким… О, как больно делал мне Али Хассан! Ахмед никогда не позволял себе со мною подобного. Этот выродок как-то чуть было не разорвал пополам мой зад, смеясь, когда я кричала от боли! Я недостаточно смела, но.., о, я убила бы его! Ненавижу! — Ее милое лицо залила краска гнева.
- Предыдущая
- 85/104
- Следующая
