Рабыня страсти - Смолл Бертрис - Страница 92

• Предыдущая
• 92/104
• Следующая

— Не уходи… — тихо сказал он. — До сих пор нам так и не представилось случая поговорить с глазу на глаз.

Ты счастлива?

Она, не поворачиваясь к нему, бросила через плечо:

— Я состоятельная женщина, хоть и рабыня. У меня прекрасный добрый господин — это Нази, могущественный покровитель — сам калиф Кордовы, и дитя, которое я обожаю всем сердцем.

— Ты счастлива? — повторил он.

Она резко обернулась и зло бросила прямо ему в лицо:

— Нет! Я несчастлива, Карим-аль-Малика! Я никогда не буду счастлива вдали от тебя! Вот! Вот я и сказала тебе это! Тебе стало легче от того, что ты слышал? Теперь ты счастлив?

— Я не был счастлив ни единого мгновения с тех самых пор, как расстался с тобою, — отвечал он.

— О, господин мой! — в отчаянии закричала она. — Что проку в этом для нас обоих? Я не могу быть с тобою, ты не можешь мною владеть… Так найди же себе жену, пусть она народит тебе сыновей — продолжателей династии: ведь об этом мечтал твой отец! Я очень скоро ворочусь в Аль-Андалус вместе с моим господином. Будь уверен: я не совершу больше опрометчивого поступка — мы не увидимся никогда!

— Твой господин… — с горькой усмешкой повторил Карим. — Ты даришь ему блаженство, Зейнаб. Его сладкие крики хорошо слышны ночами здесь, в саду… Я доволен, что так славно тебя вышколил…

В то же мгновение ее маленькая ручка отвесила ему звонкую пощечину. Столь же стремительно Карим обнял ее, ища губами ее рот, а найдя, он приник к ее губам жадным горячим поцелуем. Сердце ее едва не разорвалось, когда она ощутила прикосновение такого знакомого тела — губы ее невольно раскрылись, жадно отвечая на лобзанье… Но тотчас же, опомнившись, она отвернулась. По щекам ее градом катились слезы, а аквамарины глаз, словно омытые соленой влагой, почти с ненавистью глядели на него.

— Зейнаб… — шепнул он, чувствуя, что и его сердце вот-вот остановится от счастья и муки. Она вырвалась из его объятий.

— Ты куда более жесток ко мне, чем даже Али Хассан! — тихо и твердо сказала она. — Как ты мог. Карим? Как мог ты так безжалостно пронзить мне сердце? Я никогда не прощу тебе этого!

И она стремительно убежала, легкой тенью мелькнув по ночному саду, на цыпочках пробралась в их с Хасдаем покои… Вся дрожа, она скинула одежду и тихонько скользнула в постель. Нази лежал тихо, стараясь ровно дышать, делая вид, что крепко спит, но он видел сцену, разыгравшуюся в ночном саду, и она потрясла его, хоть он и не расслышал слов… Теперь же Рабыня Страсти лежала подле него, мучительно стараясь подавить рыдания…Он решил дознаться правды, но поклялся себе, что ни о чем не спросит ее, пока они не вернутся в Аль-Андалус.

Свадьба Омы и Аллаэддина-бен-Омара была весьма скромной. У визиря не было родственников, кроме престарелого отца. Обряд же омовения невесты совершила сама Зейнаб. Ома не восседала на золотом троне среди роскошных свадебных даров, подобно Иниге, да это было и к лучшему: так удалось избежать мучительных для всех воспоминаний. Визирь же с отцом. Карим и Нази отправились в мечеть, где имам, уже предварительно переговоривший с кади и удостоверившийся, что брачный договор в порядке и согласие на брак имеется с обеих сторон, торжественно объявил Аллаэддина и Ому мужем и женой. Затем все четверо вернулись во дворец. После непродолжительного празднования Аллаэддин увез молодую жену в свой новый дом — это был свадебный подарок Карима лучшему другу. Его старый отец, Омар-бен-Тарик, собирался переселиться к молодым и наслаждаться видом подрастающих внуков. Ома сразу же покорила сердце старца.

— Она удивительно хорошенькая.., и очень добра и ласкова, — сказал он сыну. — К тому же широка в бедрах… Такой только рожать и рожать!

— Когда мы отплываем в Кордову? — спросила Зейнаб Хасдая в тот же вечер.

— Тебе так не терпится? — задумчиво спросил Нази.

— Мы в отъезде вот уже четыре месяца, мой господин. Князь совершенно окреп и вполне способен встать во главе правительства, дабы прибавить славы нашему владыке калифу. Ома устроена. Я скучаю по дочке… А в Кадикском заливе по осени частенько штормит…

— Об этом говорил мне и князь, — ответил Нази. — Поэтому мы по суше доберемся до Танджи, а оттуда по морю рукой подать до Джабал-Тарака. Оттуда недалеко до Кадикса, а там уже мы взойдем на борт нашего судна в устье Гвадалквивира. Ну а если ты все еще хочешь, то мы можем остановиться в Севилье — ты посмотришь город, моя дорогая. Помнишь, я обещал тебе это по пути в Малику?

— Я просто хочу домой, — ,тихо сказала Зейнаб.

— Но ведь путешествовать без служанки ты не можешь, — напомнил он.

— Я хочу рабыню, мою соотечественницу, Хасдай. В Алькасабе Малике мы такой не отыщем. К тому же я вполне способна сама о себе позаботиться — даже после того, как столько лет прожила в холе и праздности. В носилках я вполне могу ехать в одиночестве. Еду мне будут приносить, а в бане я прекрасно смогу самостоятельно вымыться…

— Тогда мы можем отправляться завтра, — сказал Нази. — Сакалибы, как добрые воины, могут сняться с места в любой момент. И я тоже.

— Но я не могу, к несчастью, — вздохнула Зейнаб. — Нужно упаковать все мои вещи. Я завтра же пошлю за Омой — она мне поможет. Послезавтра я буду готова, мой господин.

— Дай невесте хоть два дня, дабы насладиться семейным счастьем, моя дорогая! — улыбнулся Нази. — Хоть я и уверен, что Ома тотчас же явится на твой зов, но помни: она тебе больше не служанка. Почему бы не отложить отъезд хотя бы на неделю? К чему эта горячка? К тому же я хотел бы проехаться с князем по всей Малике, дабы удостовериться, что теперь все в полном порядке. Не возражаешь, если покину тебя в одиночестве? Мы выедем завтра поутру и будем отсутствовать несколько дней.

— Я не дитя и скучать не стану, — ответила Зейнаб. — Мне еще непременно надо к серебрянику — хочу привезти Мораиме какую-нибудь диковинку.

Когда Ома через несколько дней прибыла, чтобы помочь Зейнаб со сборами, та была счастлива видеть подругу. Обе вместе быстренько увязали тюки и сложили платья в сундуки. У Омы была масса новостей.

— В гареме две премиленькие служаночки, — трещала она. — Одна родом с острова, именуемого Крит, а другая — румийка. Их преподнес мне на свадьбу свекор. Какой же это милый старик, Зейнаб! А когда мы с Аллаэддином сообщили ему о малыше, он заплакал от радости! О-о-о, как это чудесно — иметь семью!

— О малыше??? — изумилась Зейнаб. — А ты мне об этом ничего не говорила… Ома лукаво хихикнула:

— Ну.., понимаешь, когда мы с Аллаэддином встретились, то.., ну, словом, дали волю рукам — и не только рукам… Я знала о том, что понесла, еще до твоего пленения, госпожа.

— И все же собиралась вернуться со мною в Кордову! — с нежным упреком сказала Зейнаб. — Ах, Ома, Ома! Ни одна из женщин на всей земле не может похвалиться лучшей подругой, чем ты у меня! Я буду скучать по тебе, но утешаться тем, что ты счастлива. — Увидев слезы на щеках Омы, она ласково отерла их, приговаривая. — Ну-ну, нельзя тебе теперь огорчаться! Расскажи-ка лучше о своем новом доме. Сколько там слуг? Помни: с ними надобно быть строгой, но справедливой. Дом очень велик?

— Хозяйством заправляет евнух, — начала Ома. — Но в гареме евнуха нет. Я сказала Аллаэддину, что не нужно специально для меня покупать его — это лишняя трата… Есть повар, служанки-уборщицы и десяток отборных стражников-сакалибов. Аллаэддин говорит, что не может допустить повторения трагедии своего друга, и поэтому проявляет бдительность. Вокруг дома роскошный сад со множеством фонтанов. Это дивный уголок — и.., о, я так счастлива! — И впрямь прелестное личико ее сияло от счастья. Вдруг она вновь хихикнула. — То и дело думаю, как бесилась бы эта ведьма, матушка Юб, прознай она о том, что с нами сталось! Уверена; она искренне полагает, что мы драим полы в какой-нибудь придорожной таверне в Эйре, а хозяин измывается над нами! Так жаль, что нельзя послать ей весточку!

— Да, нам повезло куда больше, чем ей, — ответила Зейнаб. — Мы с тобою просто счастливицы…

• Предыдущая
• 92/104
• Следующая