Империя ангелов - Вербер Бернард - Страница 61

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая

То, что произошло в Чечне, действительно ужасно, но что я могу поделать? Сделайте Nota bene для русских читателей: «Пожалуйста, занимайтесь любовью, а не войной».

Слова, которые Гислэн бросила мне в лицо, имеют замедленный эффект. Я не могу больше писать. Я извращенный тип, которому доставляет удовольствие выдумывать странные истории, в то время как весь мир страдает. Тогда что, вступить во «Врачи без границ»? Поехать в Африку, делать прививки больным детям?

Я чувствую, что надвигается кризис «пофигизма». Лекарство — это закрыться в туалете и разобраться во всем. Это боль от неспособности писать? От того, что я не помогаю всем несчастным планеты? От того, что не борюсь с тиранами и эксплуататорами?

Я принимаю решение. Отправляю чек в благотворительную организацию и вновь сажусь за компьютер. Я так люблю писать, что готов заплатить за то, чтобы делать это в покое.

Звонит издатель.

— Тебе хорошо бы время от времени выходить в город, подписывать книги в книжных магазинах, обедать с журналистами...

— Это необходимо?

— Абсолютно. С этого даже нужно было начинать.

К тому же ты посмотришь людей, это даст новые идеи для творчества. Сделай усилие. Тебе нужна пресса, владельцы книжных магазинов, контакты с другими писателями, литературные салоны... Жить как отшельник — значит очень скоро быть забытым.

Раньше Шарбонье всегда давал хорошие советы. Но опуститься до обезьянничания в светских салонах, с бокалом шампанского в руке, слушая последние сплетни о собратьях по перу...

Подписывать книги в салонах, на это я еще согласен. Особенно я на это не рассчитываю. Карьере этим не поможешь. Но, может быть, контакты с людьми, которые интересуются книгами и писателями, помогут понять, почему широкой публике во Франции я не нужен.

Мона Лиза II смотрит на меня и как будто хочет сказать: «Наконец-то ты начинаешь задавать правильные вопросы».

Я засыпаю один в холодной кровати.

— Игорь, у меня для тебя прекрасная новость.

Я пожелал еще один хороший сюрприз, и я чувствую, что он здесь. Я закрываю глаза. Она меня целует. Я пробую отгадать:

— Ты беременна?

— Нет, лучше.

Она прижимается ко мне с сияющей улыбкой.

— Игорь, моя любовь, ты... выздоровел.

Как будто электрический разряд пронзает мой спинной мозг.

— Ты шутишь?

Я откладываю книгу в сторону и в ужасе смотрю на радостное лицо Татьяны.

— У меня здесь результаты твоих последних анализов. Они лучше всяких ожиданий. У рака пупка ограниченный срок жизни. Твое выздоровление открывает новые горизонты в развитии медицины. Я думаю, что это произошло также благодаря улучшению условий жизни. Да, это должно быть так, у рака пупка очень психосоматические характеристики.

Мне тяжело дышать. Во рту пересохло. Колени дрожат. Татьяна сжимает меня в объятиях.

— Дорогой, ты поправился, ты поправился, ты выздоровел... Это замечательно! Я бегу сказать всей нашей команде. Мы закатим такой праздник, чтобы отметить твое возвращение к нормальной жизни.

И она уходит, приплясывая.

«Нормальная жизнь», я ее знаю. Женщинам я не нравлюсь. Владельцы квартир отказываются их мне сдавать без предоплаты. Начальство не хочет брать на работу, потому что боится всех бывших спецназовцев. А что касается покера, то Петр назначил за мою голову большие деньги во всех приличных казино.

В жизни у меня было только два прибежища, больница и Татьяна, вот теперь и их отнимают. Надо убить кого-нибудь и сесть в тюрьму. Там я найду свою «нормальную жизнь». Но жизнь с Татьяной лишила меня злобы. Она привила мне вкус к покою, вежливости, книгам, разговорам. Если подтвердится, что я выздоровел, она даже не захочет со мной разговаривать. Найдет себе другого пациента с еще более редкой болезнью. Ушного чахоточного или инвалида ноздрей. А меня выгонит.

Уже некоторое время она меня донимает насчет какого-то типа, у которого обнаружен неизвестный микроб. Наверняка уже спит с ним.

Я бью себя со всей силы в живот, но я знаю, что проклятому раку на это наплевать, он делает то, что хочет. Он появился как вор в моем организме, и именно тогда, когда я его принял, оценил и полюбил, он исчез, как и появился.

Я здоров, какой ужас! А нельзя ли мне поменяться своим здоровьем с кем-нибудь еще, кто им лучше распорядится? Эй, мой ангел! Если ты меня слышишь, я не хочу быть здоровым. Я хочу снова болеть. Это моя просьба.

Я становлюсь на колени и жду. Я чувствовал, когда ангел меня слышит. Сейчас я чувствую, что он больше не слушает меня. Теперь, когда я выздоровел, я перестал интересовать и святого Игоря. Все рушится.

Я вынес все, но это «исцеление» выше моих сил. Это та капля, которая переполняет чашу.

Я слышу, как в коридоре Татьяна сообщает о радостном событии персоналу больницы.

— Игорь поправился, Игорь поправился, — напевает она, не понимая, в чем дело.

— Пожалуйста, ангел, отправь мне метастазу в знак дружбы. Ты помогал мне в маленьких проблемах, если ты забудешь меня в большой, ты просто безответственный ангел.

Окно открыто. Я наклоняюсь. Больница высокая. Падение с пятьдесят третьего этажа должно сработать.

Действовать не раздумывая. Главное — не думать, иначе не хватит храбрости. Я прыгаю. Камнем лечу вниз.

Сквозь окна я успеваю заметить людей, занимающихся своими обычными делами. Некоторые видят меня и делают ртом "о".

«Быстрый или мертвый»? Сейчас я очень быстрый, а скоро буду очень мертвый.

Земля приближается на полной скорости. По-моему, я сморозил глупость. Наверное, нужно было немного подумать.

Земля уже в десяти метрах. Я закрываю глаза. Я едва успеваю почувствовать маленький неприятный момент, когда все кости разбиваются об асфальт. Из твердого я становлюсь жидким. Теперь им больше меня не собрать. Мне очень больно одну секунду, которая, кажется, длится час, а потом все останавливается. Я чувствую, как меня покидает жизнь.

Я развелась с Ричардом. Теперь я появляюсь на публике со своим адвокатом Мюрреем Бенеттом, знаменитым тенором судебных заседаний. За одну неделю он оказался в моей жизни, в моем сердце, в моем теле, в моей квартире и в моих контрактах.

С ним семейная жизнь превращается в постоянный контракт. Он говорит, что жизнь вдвоем, будь пара жената или нет, должна бы регулироваться арендной системой три-шесть-девять, как при найме квартир. Каждые три года, если партнеры не довольны, условия контракта пересматриваются или он расторгается, а если довольны, они остаются вместе еще на три года «в силу автоматического продления соглашения».

В этом вопросе Мюррей непреклонен. «Классический» брак глуп, заявляет он. Это пожизненный контракт, который стороны подписывают, будучи не способны понять его условия, настолько они ослеплены своими чувствами и страхом одиночества. Если супруги заключают его в двадцать лет, он будет действовать примерно семьдесят лет, без возможности внесения каких-либо изменений. А в то же время общество, нравы, сами люди меняются, и наступает момент, когда документ становится устаревшим.

Я смеюсь над всей этой юридической болтовней. Я знаю только, что Мюррей обожает заниматься любовью в самых невероятных позициях. С ним я узнаю то, чего нет даже в «Камасутре». Он приводит меня в совершенно неуместные места, где нас может застать первый встречный. Опасность возбуждает.

Когда мы обедаем с его «бандой», состоящей в основном из бывших подружек, я чувствую, что они на меня злятся за то, что я заняла место последней из них. Когда Мюррей говорит, он смешит всех присутствующих.

— Как и все адвокаты, я ненавижу иметь невинных клиентов. Если тебе удастся защитить невинного, он считает это в порядке вещей. А если проиграешь, он будет ненавидеть тебя как личного врага. А с виновным, если проиграешь, он считает это неизбежным, а если выиграешь, он будет тебе ноги целовать!

• Предыдущая
• 61/76
• Следующая